Евгений Анташкевич - Нашествие
С каким удовольствием Кэндзи слушал пересказ Вакадзуки старой любимой пьесы, с таким же неудовольствием он услышал его последние слова, это его сильно покоробило, и он не выдержал:
– Господин Вакадзуки, я не слышал, о чём вы только что говорили, но сейчас уже слишком поздно. Если вам не положено спать – назначьте дежурного и определите смены, и не стоит так кричать. Вы меня поняли?
Вакадзуки, ошарашенный неожиданными словами лейтенанта, вскочил, ударился головой о ребро кузова и сказал: «Слушаюсь!»
После этого в машине надолго повисла тишина; было слышно, как на плохой дороге ревёт мотор, а на хорошей – шуршат шины их грузовика. Кэндзи лежал, он не мог заснуть и уже не хотел, потом он привстал на локтях, привыкшими к темноте глазами оглядел попутчиков и увидел, что Вакадзуки спит, уткнувшись головой в сложенные на коленях руки; молодой Хоккайдо-Саппоро повесил голову и держится за стоящую колом «арисаку»; не спал только старый солдат Аидзава, он тоже держался за свою «арисаку», с которой предусмотрительно снял штык.
И Коскэ.
«Ничего, завтра разберёмся, кто в машине старший и что это за привычка пить так много водки! – подумал Кэндзи. – Но Вакадзуки всё-таки молодец, так понимать долг перед императором и так удачно подобрать для этого историю! Только он рассказал её не всю и не до конца».
Машина уже долго шла по относительно ровной дороге, Кэндзи лежал на уютных мягких мешках, вспоминал подробности из пьесы «Пионовый фонарь», очень красивой полусказки-полубыли с привидениями и злодеями, о которых не рассказал Вакадзуки, романтической любовью и преданными своим благородным господам честными слугами.
Иногда он поворачивался с одного бока на другой, поглядывал и на Коскэ, но не мог понять – спит тот или нет.
Глава 12
Кэндзи проснулся от тишины.
Машина стояла пустая, в ней уже никого не было, и он сел; воздух в кузове был сгущенный, перегретый, почти горячий и пропахший кислым. Он почувствовал, что состояние его ничем не лучше, чем воздух, с сожалением оглядел мятую рубашку, и в голову пришла ужасная мысль о том, в каком состоянии его брюки.
«Да! – подумал он. – Чем же я сейчас лучше Сорокина?»
Сквозь щели между пологом и бортами кузова лучился тонкий свет, он растворялся внутри и создавал в углах сумерки, вдруг полог робко отодвинулся, и простреливший внутренность кузова яркий луч заставил Кэндзи сощуриться и отгородиться ладонью.
– Господин лейтенант! Вы уже проснулись?
Между бортом и пологом появилась чёрная в контрастном свете голова в каскетке.
– Кто это? – наклоняя голову то в одну сторону, то в другую и стараясь уклониться от слепящего луча, спросил Кэндзи.
– Это я, господин лейтенант, рядовой второго разряда…
– Коскэ! – угадал по голосу Кэндзи.
– Так точно! Вас ждут в штабе, а меня назначили вашим ординарцем!
Кэндзи показалось, что в голосе молодого солдата звучат радостные нотки, его эта новость тоже обрадовала, но на всякий случай он спросил:
– А кто назначил?
– Подпрапорщик Куроки, господин лейтенант…
– А где сам подпрапорщик и остальные… – Он хотел сказать «из нашей машины», но запнулся и сказал: – Солдаты?
– Остальных погнали… – Коскэ тоже запнулся, – остальным приказали идти на склад и взять лопаты и кирки…
– Земляные работы? А почему вас не отправили с ними? – Кэндзи разговаривал полулёжа, привстав на локтях, ему очень хотелось всласть потянуться, но Коскэ уже загремел замками борта, и Кэндзи стал подниматься – было неудобно разговаривать с солдатом лёжа. Он нагнулся вперёд, уцепился за стойку скамейки и почувствовал, как ноют спина и шея. «Всё-таки отлежал!» – подумал он. В это время Коскэ уже забрался в кузов, держа в руках стопку аккуратно сложенной формы.
– Почему не отправили? А я, господин лейтенант, наверное, произвожу впечатление больного и слабого, но я им не противоречу, пусть думают что хотят!
– Вас когда призвали? – спросил Кэндзи.
– В марте этого года!
«В марте этого года!» – с удивлением подумал он. О всеобщей мобилизации, которая была объявлена в марте 1938 года, было известно; в штабы было сообщено о подготовке больших учений, но, видимо, в какой-то момент он не услышал или не прочитал, что мобилизованных направляют в части и подразделения, расквартированные за границами Японии, поэтому он удивился, но не подал виду.
– Так что? Зачем им раздали лопаты и кирки? Укреплять пограничные сооружения?
– Не знаю точно, я краем уха слышал, что помогать артиллеристам…
«Вот как? – подумал Кэндзи. – Интересно, что на границе делает артиллерия, которой требуется помощь пехоты?» – но он опять не стал ничего уточнять.
– Я, господин лейтенант, если честно сказать, очень обрадовался, когда подпрапорщик Куроки сказал, чтобы я помогал вам и был у вас ординарцем.
– Почему? Вы не хотели идти на тяжёлые работы? – Кэндзи уже поднялся и разминал спину и шею, хотя это было непросто потому, что кузов оказался необыкновенно низким, чего ночью он даже не заметил. Он спросил это нарочито строго, Коскэ на секунду замер и удивлённо посмотрел на него.
– Никак нет, господин лейтенант! – Он ответил чётким и звонким голосом, каким обычно солдаты отвечают на вопросы старших по званию. – Мне было всё равно, куда идти, мне привычно, – и неожиданно, совсем как гражданский, пожал плечами, – просто этот Вакадзуки… извините, рядовой первого разряда Вакадзуки, – он смолк и, стоя, так же как Кэндзи, пригнув голову из-за низкого тента, переступал с ноги на ногу, – он какой-то… он всё время тиранил меня из-за моего имени… а сегодня Куроки, извините, подпрапорщик Куроки, застал его пьяным…
«Тиранил»! – мысленно повторил за ним Кэндзи. – Странный этот Коскэ. – Он слушал солдата и думал: – Судя по всему – грамотный!»
– Я просто рад, что меня отправили не с ними, а вы, господин лейтенант, сразу видно, что из старинного самурайского рода, я буду рад вам служить, как настоящий асугйру! Вот ваше обмундирование! Вы переодевайтесь, а я подожду там, – сказал он, махнул рукой в сторону полога, отодвинул его и спрыгнул.
Перед тем как спрыгнуть, Коскэ вытащил из-под мышки сложенный лист обёрточной бумаги, расстелил его на скамейке и положил комплект выглаженного обмундирования; сделав это, он, пригибаясь под тентом, не совсем ловко повернулся и по инерции не то что спрыгнул с борта кузова, а скорее вывалился наружу. Кэндзи увидел это, усмехнулся и вспомнил поговорку «Исогэба маварэ!». Он стал снимать надетые на нём брюки и подумал: «Как хорошо это звучит по-японски – «Исогэба маварэ!», и как странно звучал бы русский перевод – «Торопишься – обойди!».
– Господин лейтенант, вот ваши сапоги! – послышался голос Коскэ, и в щель просунулась рука с парой новых блестящих, начищенных сапог.
– Спасибо! – испытывая неловкость перед такой услужливостью, промолвил Кэндзи. – А как вы узнали…
– А вот ваши туфли. – Из-за полога снова протянулась рука и поставила на дощатый настил туфли. – Подмерял прямо под них. Вы мне отдайте всё ваше, в чём вы ехали, и я всё это отнесу в вашу комнату…
– Каку… – От неожиданности успел выговорить только часть слова Кэндзи, но замолчал и подумал: «А чего я спрашиваю? Он лучше меня всё знает, хотя и молодой совсем!»
– Давайте, давайте, господин лейтенант, не стесняйтесь, если я ваш асугиру! Я и буду вашим настоящим асугиру!
«Асугйру – это хорошо! Только асугиру не полагались штаны, – а ты в штанах, – а только набедренная повязка и короткое кимоно; хакама полагались только самураям, хотя где это видано, чтобы рядом с самураем не было асугиру?» Кэндзи понравилась игра, в которую играл Коскэ.
Он надел чистое, пахнущее свежей глажкой тонкое нижнее бельё, натянул галифе, сел на скамейку и почувствовал, как толстое сукно непривычно, но приятно натянулось на коленях. Он взялся за правый сапог и стал его натягивать, пятка застряла в узком бутылочном горле голенища и не просовывалась. От сапог остро пахло складом, скипидаром и новой кожей.
– А вы встаньте и топните ногой, пятка и проскочит! – крикнул из-за полога Коскэ.
Кэндзи, не разгибая спины, встал, выпрямил ноги, потянул пальцами за широкие матерчатые петли внутри голенища и надавил. Пятка, одетая в чистый шелковый носок, проскочила и уютно вставилась на своё место; он облегчённо вздохнул и распрямил спину.
– Ну как? Получилось? У меня тоже это плохо получалось, когда я в первый раз надевал эти грубые башмаки, а потом ничего, привык.
– А как вы оказались в армии, Коскэ? – Покряхтывая, Кэндзи начал примериваться ко второму сапогу.