Евгений Анташкевич - Нашествие
– Спасибо! – поблагодарил Кэндзи и стал устраиваться на ставших мягкими аккуратно уложенных и связанных между собой мешках с обмундированием.
– Ну что ты там возишься, мидзуноми яро! – грубо окликнул солдата Вакадзуки. – Не надоедай господину лейтенанту!
– Как вас зовут? – тихо спросил Кэндзи.
– Коскэ! – так же тихо ответил солдат.
– Да, да, господин лейтенант! Этого мидзуноми яро почему-то зовут именно Коскэ!
Кэндзи никак не отреагировал на слова Вакадзуки, он только подумал: «А что же в этом удивительного, ну Коскэ и Коскэ, так же как меня зовут Кэндзи!»
– Эй, мидзуноми яро, давай садись! Не мешай господину лейтенанту! Или, может, ты пожаловаться хочешь? Ты смотри у меня!
Кэндзи услышал, как тот, которого Вакадзуки так упорно называл этой обидной кличкой бедняка, у которого нет денег на чай и он пьёт только сырую воду, уселся на самый край скамейки у полога и затолкал под лавку свою арисаки.
«Надо выяснить, почему Вакадзуки так грубо обходится с ним?» – подумал он. Он мог сделать это прямо сейчас, но после ужина и ощущения ровности и мягкости под спиной на правильно разложенных Коскэ мешках ему уже не хотелось никаких выяснений, тем более что было очевидно, что Вакадзуки уже пьян и разговор с ним, скорее всего, будет бесполезным.
– Так вот! – Он снова услышал скрипучий голос Вакадзуки. – Я продолжу эту историю!
«Когда он успел? – подумал Кэндзи. – Хотя фляжка с водкой у него в руках… здесь темно, и сам себе он мог плеснуть и побольше!»
– …Я, господа солдаты, когда впервые услышал эту историю, так даже не поверил, а, судя по всему, это было где-то в наших местах, я из префектуры Когосйма, что на острове Кюсю, самый юг. У нас, как и в этой истории, слива цветёт тоже в феврале. Может, она ещё в каких местах цветёт в феврале, этого я не знаю, но у нас она точно цветёт в феврале!..
– Тут она вообще не цветёт, или если цветёт, так уже где-нибудь в июле… – произнёс голос, как показалось Кэндзи, другого старого солдата.
Это была удачная шутка, и все рассмеялись, Кэндзи только не услышал смеха из того угла, где сидел молодой солдат Коскэ.
– Да-а! Эта Корея… это совсем не то, что у нас… – сказал ещё один голос, совсем незнакомый Кэндзи.
– А ты откуда? – спросил Вакадзуки.
– Я? Я из Саппоро.
– Откуда-откуда?
– Из Саппоро! Остров Хоккайдо! Недалеко от Саппоро, день езды…
На сей раз в кузове громко смеялись все, Кэндзи даже показалось, что и из угла, где сидел Коскэ, тоже послышалось какое-то всхлипывание, похожее на смех.
– Ну ты – деревенщина! Где же это видано, чтобы на Хоккайдо что-то цвело, у вас там даже рис не растёт! – Голос Вакадзуки становился громче и скрипучее.
Уроженец Хоккайдо промолчал; смех затих, в кузов снова прорвался шум мотора, и машина стала задирать нос так высоко, что Кэндзи чуть было не поехал на своих мешках вниз к откидному борту и даже ухватился рукой за стойку скамейки.
– Хватит смеяться, расхохотались! Сейчас самые опасные места проезжаем! Господин лейтенант, вы не спите?
Кэндзи не спал, но не признался в этом, ему не хотелось вступать в разговор, наверняка его стали бы спрашивать о том, чего он не знал, а отнекиваться было бы неудобно, солдаты бы ему всё равно не поверили, они бы подумали, что сначала он пил их водку, а потом задрал нос. Ему, наоборот, было интересно послушать, о чём будут говорить эти простые люди, которые попали в необычную для себя обстановку, не только в армию, но и в другую страну, а японцы трудно переносят разлуку с родиной – это было хорошо известно.
Кэндзи лежал на спине головой к кабине и иногда видел, когда полог кузова сильно болтало, что солдат Коскэ, сидевший отдельно от всех в дальнем углу, вдруг освещался мелькавшей луной. Он выглядел странно – то широко открытыми глазами он глядел в одну точку, то его глаза были закрыты, и, если бы не болтанка на дорожных ухабах, его можно было бы принять за человека, спящего глубоким сном.
После ужина в темноте, уборки оставшейся еды и заворачивания её в заменившую скатерть бумагу солдаты и даже Вакадзуки какое-то время молчали; Кэндзи показалось, что кто-то из них захрапел, машину дёрнуло, и храп прекратился, и тут послышался шёпот Вакадзуки:
– Ну что, братцы, продолжу-ка я свою историю, вот только… – Он не договорил, и Кэндзи услышал, как он стал глотать из горлышка, потом шумно выдохнул и сиплым голосом пожелал, чтобы завтра богиня Аматэрасу пронесла мимо него подпрапорщика Куроки. Потом Кэндзи услышал, как глотал и так же шумно со свистом выдыхал другой старый солдат, его сосед, потом два маленьких глоточка досталось их третьему компаньону, совсем молодому солдату с Хоккайдо, имя которого ни разу и никем не было произнесено; потом сильно запахло корейской капустой, и Вакадзуки заговорил, сначала шёпотом, потом громче, а потом в полный голос: – Так вот, братцы! Может быть, ещё где-то слива цветёт в феврале, я этого знать не могу, но только в наших местах, в префектуре Когосима, что на острове Кюсю, это именно так!
Его речь была нетверда, может быть, сильно мотало машину, может быть, уже была глубокая ночь, а может быть, оказалась слишком крепкой корейская водка, только рассказ его, несмотря на всё это, уже почти не прерывался. Кэндзи слушал; иногда слова Вакадзуки сливались с гулом мотора и другими шумами, иногда он говорил в полной тишине. Кэндзи глянул в сторону Коскэ, и, хотя было темно, ему показалось, что тот сидит с широко раскрытыми глазами и тоже слушает Вакадзуки.
– …Мне её рассказал дед, я ещё был маленький, но помню хорошо! Эта история про верность! Нашу японскую верность! Она рассказывает про верность дзоритори своему господину, самураю, а на самом деле она про верность японского народа своему императору. Эй, мидзуноми яро, ты слышишь меня?
– Тише ты, Вакадзуки, разбудишь лейтенанта…
– Нет, лейтенанта беспокоить не надо, он ещё птенец, городской и желторотый, его даже жалко, пусть спит…
– И Коскэ тоже не трогай, если он уже дрыхнет. Ты его за целый день замордовал, даром что сын учителя, культурный, не в пример тебе! Рассказывай давай!
Кэндзи с удивлением слушал речь второго старого солдата, такого же рядового первого разряда, как Вакадзуки; у Кэндзи даже появилась мысль, а кто в кузове из них старший? И тут он поймал себя на том, что никто ни разу не назвал этого солдата по имени. «Надо будет завтра поинтересоваться! Хотя зачем? Увижу ли я их когда-нибудь после этой поездки?»
– Ну что там у тебя застряло?
– Ничего у меня не застряло! А что там осталось во фляжке? Эй, Хоккайдо-Саппоро, что там осталось?
– Ничего, господин рядовой первого разряда, ничего не осталось…
– Да? Обидно! А как тебя зовут, Хоккайдо-Саппоро?
– Меня? Рядовой второго разря…
В это время мотор грузовика взревел на очередном подъёме, и Кэндзи не разобрал имени солдата с острова Хоккайдо.
– Вот ещё одна фляжка, тут ещё половина осталась, но ты особо не усердствуй… – услышал Кэндзи слова второго старого солдата, видимо обращенные к Вакадзуки, – что-то ты никак не разгонишься со своей историей или уже спишь?
– Нет! Как можно? – сказал Вакадзуки и забулькал. – Сейчас… – просипел он.
Кэндзи слушал их разговор, напоминавший ему слышанное в детстве ленивое ночное перебрёхивание деревенских собак, и вспомнил:
Крестьяне отказались от сакэ!А от чего они откажутся ещё,Когда им будет хуже!
Когда он впервые, давным-давно, в начальных классах услышал это классическое хокку, оно было ему непонятно. Он видел крестьян, которые в праздники с удовольствием пили сакэ, и не представлял себе, что такое может произойти, чтобы они могли от этого отказаться; однако вот же – Вакадзуки пьёт, а другие – нет.
– Короче говоря, эта история о том, как дзоритори Коскэ устроился слугой к знатному самураю Иидзиме и не знал, что Иидзима двадцать лет тому назад зарубил только что купленным мечом работы мастера Тосиро Ёсимицу его отца, тоже знатного самурая, только пьяницу и дебошира. Это было в пригороде, где жила семья этого самурая – отца Коскэ, а Иидзима был там проездом, и его никто не знал.
– А почему Иидзима убил его отца? – ленивым голосом спросил второй старый солдат.
– Пьяный тот был и стал бить слугу Иидзимы, а это так у самураев не полагается…
– А как полагается?
– А полагается, чтобы сам самурай наказывал своего слугу-дзоритори, понял? Так вот я и говорю, что нанялся Коскэ к убийце своего отца…
– Он хотел его убить?.. – не удержался молодой солдат, к которому прочно пристала кличка Хоккайдо-Саппоро.
