Морис Хьюлетт - Ричард Львиное Сердце
Глава XI
ДОВЕРЕННЫЙ ПОСЛАНЕЦ
Старец из Муссы, Повелитель всех ассассинов, потомок Али, Полнота Света, Господин тех, что едят дурман, и прочая, и прочая, женился па Жанне и сделал ее своей первой женой.
Помимо ее телесной красоты, он ценил в ней ее скромность, покорность, здравый смысл и ту особенную гордость, которая смиряет обладателя женщины: она, можно сказать, была слишком горда, чтобы даже позволить в себе чванство. Принимая во внимание, что Старец так высоко ценил Жанну, нечего удивляться, что она стала, наконец, его единственной женой.
Вот такого рода жизнь вела Жанна. Ранним утром, когда супруг уходил от нее, она спала еще часик, затем вставала и шла в баню. Затем в сад фонтанов в ее беседку приводили ее мальчика. Она часа два или больше проводила с ним: учила его читать молитвы, почитать отца, любить мать и повиноваться ей, уважать волю Господню. В десять часов Жанна кончала завтрак и вместе со своими женщинами садилась за рукоделье. Одна из них споет, другая что-нибудь хорошее расскажет; порой, если госпожа разрешит, они болтают меж собой, то и дело поглядывая на нее, чтобы заслужить от нее похвалу или (очень редко) порицанье. Не было среди ее рабынь ни одной живой души, которая не любила бы ее, но также и не боялась бы ее.
Жанна не была говорливее прежнего, но она рассуждала не меньше. Частенько в течение дня присылал за ней Старец, не то и сам заходил в ее покои, чтобы обсуждать с ней дела. Никогда не случалось, чтобы Жанна была не в духе, скучна, раздражена или вообще не расположена удовлетворить все его желания. И каждую пятницу в своей мечети Синан приносил благодарность Аллаху за то, что он даровал ему такую бесподобную жену — степенную, скромную, благочестивую, любящую, целомудренную, покорную, ловкую, услужливую и раскрасавицу. Так он говорил всякому про свою жену. А так как Старец был человек величайшей опытности, то такие похвалы имели особое значение. Он поспешил доказать не только словами, но и делом, что считает ее достойной доверия.
В один прекрасный день, когда она сидела у себя в гареме с малюткой на коленях, напевая ему и себе одну из нескончаемых французских песенок, ей доложили, что грозный повелитель желает видеть ее в своих покоях. Она спустила с колен ребенка и последовала за евнухом. Войдя в комнату, где уже сидел Старец, Жанна стала на колени, как того требовал обычай, и поцеловала его в колено. Он коснулся ее головы рукой и проговорил:
— Встань, дитя мое! Посиди со мной немножко. Я должен потолковать с тобой кое о чем, что касается тебя.
Она тотчас же села рядом с ним. Он взял ее за руку и так начал свою речь:
— Жанна! По-видимому, я что-то вроде пророка. Твой прежний повелитель, Мелек-Ричард, находится во власти врагов своих. Он теперь в заточении, в плену у эрцгерцога по обвинению во многих преступлениях. Первое — убиение брата твоего, графа Эда де Сен-Поля; впрочем, это — еще сравнительно пустое дело, которое, вдобавок, совершилось в честном бою. Затем обвиняют его (и, как тебе известно, ложно) в смерти маркиза Монферрата. У нас свой взгляд на это. А главное-то дело тут, как я подозреваю, в выкупе. Но вопрос: захотят ли враги его допустить, чтоб этот выкуп состоялся? Ведь Мелек-Ричард им ненавистен не тем, что он наделал, а тем, что помешал им сделать ему. Ну, что же скажешь ты, дитя мое, на это? Я вижу, это тебя огорчает.
Действительно, Жанна была огорчена, но не в том смысле, как можно было бы предположить. Вместе с большим самообладанием, в ней было также много и житейского разума. Не было ни слез, ни сердцебиения, ни безотчетного страха, ни перемен в лице. Глаза ее искали встречи с глазами Старца и твердо остановились на его лице. Губы ее были как всегда румяны и только плотно сжаты.
— Что же тебе угодно будет предпринять, государь мой? — спросила она.
Старец из Муссы погладил свою красивую бороду.
— Дело об убийстве Монферрата я могу решить в нескольких строках, — раздумывая, молвил он. — Мало того, я могу добраться до Мелека и обеспечить ему все удобства. Но что мне будет всего труднее сделать (заметь, неудачи я все-таки не допускаю!) так это — заставить его врагов там, у него на родине, отпустить его за выкуп.
— Я могу это устроить, — возразила Жанна, — если ты возьмешься сделать остальное.
Старик потрепал ее по щеке и промолвил:
— Не в обычаях наших стран отпускать жен своих на чужбину. Сверх того, ты не нашего племени. И как я могу положиться на Мелека, который, я знаю, тебя любит? Как могу положиться на тебя, зная, что ты любишь Мелека?
— О, государь! — сказала Жанна, глядя прямо ему в глаза. — Я явилась сюда потому, что любила господина моего Ричарда; и теперь, обеспечив ему безопасность, я вернусь сюда. И… — прибавила она, опустив глаза, — вернусь именно по этой причине, а не по какой другой.
— Я вполне тебя понимаю, дитя мое! — сказал старик и взял ее за подбородок.
Это вызвало краску у нее на лице, и она тотчас же опять подняла головку с робкими словами:
— Милый мой господин! Ты так ласков со мной… Если б у меня не было той, другой, причины, я из-за этого бы одного вернулась к тебе.
Синан поцеловал ее.
— Так оно и будет, моя дорогая! — сказал он уверенно. — Времени еще много впереди. Понятно, ты поедешь соответственно моему сану и твоему здоровью, которое именно теперь требует осторожности.
— Не бойся за мое здоровье, о, господин мой! Я чувствую в себе много силы.
Он опять поцеловал ее, прибавив:
— Никогда еще не знавал я женщины такой прекрасной и вместе такой сильной духом!
Он написал два письма, приложил к ним две печати, одну свою, другую — царя Соломона.
Эрцгерцогу он писал кратко:
«Эрцгерцогу Луитпольду Veins de Monte (Старец Гор) шлет свой привет. Если бы Мелек-Ричард потерпел ущерб в славе своей или в своей жизни, тогда я вас попрошу только припомнить, как я услужил маркизу Монферрату — так услужу и вашей Светлости».
Но императорский сан требовал предостережения в более вежливой форме. Ему досталось замечательно красивое письмо.
«Самому возвышенному из людей, Генриху, Божией милостью Императору Римлян, блаженному и благочестивому, августейшему, непобедимому завоевателю — Veins de Monte, Божией милостью Повелитель ассассинов, шлет свой привет и лобзанье мира. Пусть Ваше Светлейшество хоть немного ознакомится с ошибкой по отношению к высокопоставленной особе, которая находится у вас в плену. Не Мелек-Ричард был причиной смерти маркиза Конрада, а я — Старец Гор, Повелитель ассассинов, Полнота Света. Я повелел умертвить его для доброй цели, а именно, чтобы спасти друга моего, все того же Мелека, дабы не постигла его смерть от руки маркиза. А его, вышереченного Мелека, я решил защищать всеми силами посредством безмолвных убийц, которые мне служат. Прощайте. И да хранит ваше Светлейшество Тот, Которого мы оба чтим, каждый по-своему».
Как и во всех делах Старца, все приготовления были сделаны скоро и безмолвно. Три или четыре дня спустя Жанна прижала к груди юного Фулька, смиренно и горячо простилась со своим повелителем и покинула равнину Ливана, пускаясь в свое посольство.
Ее доставили к морю со всеми почестями, подобавшими высокому сану любимой жены султана. Ни разу не коснулась она ногою земли, даже не видела ее в глаза: она сидела в закрытых носилках, окутанная покрывалом до самых глаз. С ней сидела старая турчанка обширных размеров, которую называли в гареме Мать Цветов. В носилки были впряжены мулы, а подле ехали евнухи на мулах верхом. Со всех сторон — третья линия защиты — ехали янычары, все в белом, на белых арабских жеребцах. В таком порядке они живо добрались до Тортозы, повелитель которой был верным союзником Старца из Муссы; но, отдавая почести таинственной клетке, он и не подозревал, что припадает к стопам Жанны-пикардийки. Длинные галеры забрали груз, который к ним доставили горные дороги, и принялись бороздить Эгейское море то качаясь, то ныряя в его волнах, и пристали к берегу только в Салониках. Оттуда переменные носильщики так же таинственно доставили Жанну в Марбург Штнрийский. Только там увидела она ясное небо.
Ее принесли в гостиницу и сняли с нее покрывало. Старшина евнухов вручил ей бумагу, на которой он сам написал (он был лишен языка):
«Государыня! Благоуханье Гарема! Гульзарина (по-ихнему это значит — Золотая Роза)! Вот что мне повелел мой грозный господин. С этой минуты, с этого места вы свободны делать все, что вам укажет ваша мудрость. Письма нашего повелителя будут посланы вперед с кем подобает — одно в Грац, где эрцгерцог стережет Мелека, другое — к Римскому императору, где бы он ни был. В Граце находится теперь тот, кого вы ищете. Через шесть месяцев от нынешнего дня я буду здесь, чтобы опять сопровождать вашу Светлость».
Он трижды поклонился ей и удалился.
— Ну, вот что, мать! — обратилась тогда Жанна к старой дуэнье. — Сделай ты для меня, что я у тебя попрошу, да поскорей! Достань мне коричневой краски, чтобы окрасить мою кожу, какую-нибудь рваную юбку, такую же куртку, как носят женщины в Египте. Дай мне также денег, чтобы их поднять, и отпусти меня с миром.
