Андрей Гришин-Алмазов - Несчастливое имя. Фёдор Алексеевич
Ближе к печи были поставлены и лучшие яства. Посреди стола взгромоздили огромное расписное блюдо с грудинкой, рядом на широком подносе пузырились соком жареные поросята, стояли глиняные мисы с солёными маслятами и мочёными яблоками. Далее шли несколько видов жареной и пареной волжской рыбы.
Как только царевич взял первый кусок жареного на костях мяса, все набросились на еду.
Царевич, как ни странно, сегодня не страдал отсутствием аппетита и старался не отставать от Воротынского. Да и другие ели с не меньшим желанием. Один воевода Бутурлин, насытившийся ранее, ничего не вкушал, рассматривая юного царевича, думая о неожиданностях судьбы.
— А денёк-то удачный, глухарей набили и душу потешили, — почувствовав сытость, пробасил Куракин.
Запечённых глухарей принесли, когда даже князь Воротынский насытился и вытирал руки об рушник.
— Тяжёлые времена настають, безродные всё выше и выше лезуть, — неведомо кому заявил Ростовский-Приимков.
— Энто ты о кома? — спросил Кондарев.
— Да хотя бы о Матвееве.
— А говорят, издревле никаких глав Посольского приказа не было, — вздохнул объевшийся Воротынский.
— Так в их не было надобности. Вспомни, аки Владимир Мономах писал в поучении своём, што отец евонтов, дома сидючи, знал пять языков, от того и честь от других стран имел. Ты ведь у нас, князюшко, Иван Ольгович, а родоначальник твой-то князь Олег Черниговский знавал греческий, хазарский, немецкий. — Царевич повернулся к Приимкову-Ростовскому: — А родоначальник князей Ростовских, князь Константин Мудрый, окромя этих языков знал ещё венгерский и фряжский. Знание же свейского али половецкого и за знание не щитали, по то и в жёны дочерей правителей тех земель брали. А ныне, с тех пор аки под татарами были, многи и по-русски порядком говорить не могут.
— У них энто шло от общения с отцом, матерью, братьями, жёнами, а тута приходитси начинати всё сызнова, с ничего, с того полностью выкладыватси, — выпалил Куракин.
Фёдор посмотрел в его сторону:
— Любому, хто приступает к учению, приходитси выкладыватся настолько, насколько он способен, и границы обучения определяютси собственными возможностями и желанием.
Страхи перед знанием — это дело обычное; все мы има подвержаны, и тута ничего не поделаешь. Однако каким бы устрашающим ни было учение, ещё страшнее представить себе человека, у которого нет не то что знания, но даже осмысления.
— А как же юродивые, они же глашатые Бога, — скрестив руки на животе, чинно выпрямившись, произнёс Ростовский-Приимков.
— О юродивых речи нету. Речь лишь про столбовое дворянство. Третья часть древних родов, отошедших от двора и несущих службу государю по волостям и воеводствам, даже грамоты не ведают, дарованной нам святым Кириллом[142].
— Чё ж делати? — спросил Воротынский.
— Создавати училища для дворянских детей по большим городам, штобы знатные да родовитые не только знатностью отличались от простолюдинов, но и величием знания.
— Вопрос в тома, хде взяти на энто денег, — медленно сказал Кондырев, не принимавший участия в разговоре, — если нам даже на войну с басурманами не хватает?
Такого вопроса не ожидал никто, даже царевич, но, подумав, он сказал:
— Только церковь, помышляющая о помыслах людских, должна взвалить энто бремя на свои плечи, а следовательно, выискать на энто деньги.
На Украине снегом заметало дома под самую крышу. Связь между городами прервалась. Поэтому воевода Ромодановский призвал гетмана Самойловича к себе в Курск. С гетманом прибыли генеральный есаул Иван Лысенко и полковники Леонтий Полуботко, Василь Матвиенко и Дмирашко-Раич. Встреча проходила в тайне.
Собрав на совет гетмана, воевод и полковников, князь Григорий сидел под образами хмурый и озлобленный.
— Князя Алексея Трубецкого с Киеву с воеводства забрали, — медленно выговаривая каждое слово, начал он хмуро. — Вместо него прислали Мишку Волконского, а ему тольково гусями командовати. Стрелецкие головы его не слушаютси, в войске разлад, а уж про остальное я молчу. С того летом с Киевщины провизии можно не ждати, даже если государь ему десяток указов пришлёт, собрати он всё равно ничего не сможет. А от Волконского большой защиты ждати не приходитси. С того, думаю, надоти усилить Григория Косагова на Дону, пущай он татар побеспокоить. Тебе, гетман, надоти подумать, кого на Дон с полком послати.
Самойлович погладил усы:
— А чего думати, вон Леонтий Полуботко часто на Дон ездит, у него тама побратим, он и поведёт. С им и часть запорожцев сымитси.
— И второе известие. Заступничеством Богдана Хитрово Серко отозван из Сибири, присягнул государю и внове спущен на Сечу. Он с атаманом Фролом Минаевым ездил до Дорошенко, и тот отписал государю, што готов присягнуть, коли получит уверения в своей безопасности. Только к Дорошенко у мени веры нету, он сам таки запуталси, што на што дельное уже и не решитси. Дак Правобережная Украина так испустошена, што уж и пустошить нечего. Пора его спихивати.
— Да, скоро только собой и командовать будет, — опять подал голос Самойлович.
В самом тёмном углу поднялся Иван Ржевский и, перекрестившись на образа, произнёс:
— Не всё так плохо с Божьей помощью. Надо бы заполучити генерального писаря Дорошенко, Лизогуба, он на бражное падок. А уж он истину до конца ведает. Ты бы отписал, Григорий Григорьевич, Матвееву, пущай пришлёт Андрюшку Алмазова, то дело для него. А провиантом по весне пошлём заниматси Петра Чирикова, он последние штаны сымит, а дело содеет.
Предложение всем понравилось, и разговор продолжался уже с другим настроением.
— Так и порешим,— повысил голос Ромодановский-Стародубский. — Племянники мои отбудут в Москуу и будут добиватьси отзыву с Дона Ваньки Хитрово, штобы он Косагову не мешалси. Ты, Иван Самойлович, — обратился воевода к гетману,— к маю соберёшь полки. А Чирикова по весне за провизией спроворим.
Принятое решено было смочить. Бабка-стряпуха и сенные девки быстро накрыли на стол.
В Москве встречали Масленицу. Царь с молодой женой и трёхлетним Петрушей и небольшой свитой гулял среди народа на Красной площади. Остальные члены царской семьи, переодевшись в личины, на санях катались по городу. Если шкура медведя была в самый раз огромному Воротынскому, то лисье обличив не шло растолстевшей в последнее время царевне Софье. Зато князь Василий Голицын в маске быка был рядом. Мешалась лишь царевна Евдокия. Охрану возглавлял одетый енотом барон Брюс. Вся шотландская колония ждала, что в ближайшее время он станет генералом. Следом скакал царевич Фёдор в костюме крестьянина. В третьих санях, где возничим был царевич Пётр Сибирский, ехала царевна Татьяна Михайловна с двумя младшими племянницами: Федосией, одетой белочкой, и Марией, одетой котёнком.
Увидев богатые сани на углу Тверской, мальчишки, требуя выкуп, обкидали их снежками, — пришлось дать денег торговке блинами на всю озорную братию, которая с криками проводила сани до следующей улицы. Там мальчики вступили в потешный бой с такими же сорванцами. Один из снежков угодил в царевича, и Фёдор верхом на коне повёл тверских в атаку, и когда их противник побежал, отстал от атакующих.
К полудню на льду Москвы-реки устроили санные игрища. Потеха была в самом разгаре, когда неожиданно лошадь, впряжённая в сани, где сидела царевна Татьяна Михайловна, понесла. Как Пётр Сибирский ни натягивал вожжи, лошадь сломя голову неслась к берегу и со всей скоростью влетела в березняк. Сани ударились о ствол завалившегося дерева и перевернулись, седоки слетели в снег, лошадь унеслась вперёд. Так как никого сильно не помяло, событие вызвало лишь сильный смех. Подъехавший ближе царевич Фёдор встретился глазами с сестрой Марией, по самый нос засыпанной снегом. Выбравшись из сломанных саней, все, толкаясь и смеясь, полезли в сани Софьи, где оказалось с десяток человек. Как возничий ни стегал кнутом коня, он не мог сдвинуть сани с места. Царевич Фёдор, желая помочь, перескочил на коня, запряжённого в сани, но тот вдруг встал на дыбы. Царевич слетел на лёд, конь рванул вперёд, и сани всею своею тяжестью проехали по лежащему Фёдору, помяв ему грудь. Воротынский с Брюсом с ужасом бросились к наследнику престола, который лежал закатив глаза и громко стонал. Его уложили на сани и галопом повезли в Кремль, оставив на льду Москвы-реки всю растерявшуюся семью.
Узнав о случившемся, боярин Богдан Хитрово послал за лекарями: Сигизмундом Зоммером, Блуменростом и аптекарем-провизором Христианом Эйхлелом.
Осмотрев царевича, они признали, что у него тяжёлый ушиб позвоночника, сломано два ребра, сильно помята грудная клетка. Зоммер облачил с помощью Эйхлера Фёдора в корсет и уложил в постель. Когда в сопровождении князя Воротынского появился царь, в передней палате толпился весь двор царевича. Хотели эти люди того или нет, но сейчас решалась и их судьба. Фёдор при виде отца попытался приподнять голову.
