Эмилио Сальгари - Сын Красного корсара
— Сдавайтесь!..
— Ах, вот как, сдаваться! — возмутился дон Баррехо. — Вам тощего, дон Эрколе!.. Я научу этих людишек уважать даму моего сердца.
И этот гасконский дьявол не шутил. Он наносил удары с невероятным бешенством; его достойно поддерживал фламандец, который говорил мало, зато действовал с полной выкладкой.
В течение нескольких минут на улице слышался звон оружия, потому как авантюристы сражались основательно, но и стражи капитаната не считали себя худшими; со временем, однако, эти последние поняли, что не смогут противостоять бешеным атакам; они уже вообразили себя нанизанными на острия шпаг, а поэтому предпочли показать противнику спины и удирать во все лопатки.
Гасконец с фламандцем гнались за ними две или три сотни шагов, угрожая пустить кровь грубиянам, мешающим влюбленным; потом, заметив, что стражники продолжают бежать, как будто за ними гонится свора псов, авантюристы вернулись к посаде.
Дверь была закрыта, но сквозь замочную скважину просачивалась узкая полоска света.
Как только гасконец постучал, дверь открылась, и оба дуэлянта оказались в обширной, довольно низкой комнате со слегка задымленными стенами, освещенной большим фонарем.
Перед ними, за столом, обильно сервированным холодными блюдами и солидным количеством запыленных бутылок, спокойно сидели граф, Мендоса и очень красивая женщина лет тридцати, с волосами густого черного цвета, украшенными букетиком цветов, с искрящимися миндалевидными глазами, какие часто встречаются у кастильянок. Женщина была одета в просторную нагуа[72] в черно-желтую полоску.
Увидев ее, гасконец снял шляпу и галантно поклонился, не удержавшись, правда, от своего чудовищного «Гром и молния!», однако тут же добавил:
— Буэна ноче, сеньора! Вы так похожи на даму моего сердца, под окном которой я недавно пел любовную серенаду.
— Неужели? — спросил фламандец и разразился громким хохотом. — Вы пели серенаду под окном жалкой лачуги, которая может служить жилищем разве что какой-нибудь грязной негритянки.
— Молчите, дон Эрколе, — серьезным тоном ответил гасконец. — Вы никогда не знали моих секретов.
— А стражники? — спросил граф.
— У них оказались срочные дела. Мы можем ужинать спокойно.
— Их было много?
— О!.. Всего трое, — небрежно бросил авантюрист. — Очень жаль, что моя красотка из хибары не присутствовала при подвигах своего возлюбленного.
— Вы сошли с ума, дон Баррехо, — сказал граф.
— О том же и стражники мне говорили, но я никогда не поверю, что повредился умом. Уж я им задал, сеньор граф, уверяю вас, и обратил их в бегство. У нас в Гаскони нет сумасшедших и психов.
— Что за чудесная страна! — подал голос Мендоса. — В другой раз я хотел бы родиться на той стороне Бискайского залива!..
— И хорошо сделаете, но мне лично кажется, что нам бы лучше продемонстрировать прелестной хозяйке, как умеют работать гасконские, а также фламандские челюсти, не так ли, дон Эрколе? Если, конечно, граф позволит…
— Принимайтесь за работу, — ответил сеньор ди Вентимилья.
— Жалко, что здесь не хватает закусок… Ах, с каким удовольствием я проглотил бы в обмен на них прекрасные глаза этой симпатичной кастильянки!..
— Нет, севильянки, — возразил Мендоса.
— Ладно уж, глаза прекрасной испанки, — согласился с глубоким вздохом гасконец, пододвигая к себе пару тарелок, полных жареной рыбы, и наливая себе бокал. — Дон Эрколе, соблаговолите подражать мне. И вы тоже, госпожа, если только не поужинали с господином графом.
Прекрасная хозяйка разразилась серебряным смехом.
— Я совсем не госпожа, кабальеро, — произнесла она, показывая два ряда великолепных зубов. — Я всего лишь хозяйка бедной посады.
— Что до гасконца, то для него любая женщина — госпожа.
Так ответил дон Баррехо, который работал челюстями, как волк, не переставая болтать и осушая при этом бокалы превосходного порто. Молчаливый фламандец активно помогал ему.
— И потом, ради ваших прекрасных глаз гасконец дал бы себя убить.
— Кто же такие эти гасконцы? — спросила прекрасная кастильянка.
— Ближайшие родственники дьявола, — ответил Мендоса, то и дело бросавший томные взгляды на милейшую хозяйку.
— Господи, помилуй! — ужаснулась Панчита и быстро перекрестилась.
— Приятель, — сказал гасконец, хмуро взглянув на баска. — Говорят, что и с той стороны Бискайского залива проживают близкие родственники Вельзевула. Уж не ревнуете ли вы?
— Дон Баррехо, — спросил граф, — уж не хотите ли вы затеять ссору?
— Нет, сеньор ди Вентимилья, пока что я хочу затеять другую игру — с бутылками этой прекрасной кастильянки. Гром и молния!.. Ведь идет как вода. Не так ли, дон Эрколе?
— Как масло, — ответил фламандец.
— Сеньора, надеюсь у вас в подвалах еще много этого добра.
— Мой муж перед смертью много завез этого вина.
— А!.. Так ваш муж мертв?
— Как-то вечером он поспорил с флибустьером.
— Какие мерзкие люди эти мошенники, — сказал дон Баррехо. — Постоянно убивают!.. Вот они-то и есть настоящие сыны Вельзевула. О!.. Но когда-нибудь и они иссякнут. Сеньора, еще одну бутылку вашего порто. Я осушу ее за ваше здоровье, слово дворянина!
— Вы, дон Баррехо, как губка, — сказал граф.
— Я вместе с доном Эрколе сражался со стражниками капитаната порта, сеньор ди Вентимилья, а в сражениях всегда подстерегает жажда, даже гасконцев.
— И фламандцев, кажется, тоже — добавил Мендоса.
Дон Эрколе, не отвечая, удовлетворился тем, что опрокинул в свою пасть северного волка последний остававшийся на столе бокал.
В этот момент появилась хозяйка с заполненной бутылками корзиной. Еще до прихода двух авантюристов граф положил на край стола солидную кучку пиастров, а потому мог обильно заказывать напитки, давая трактирщице подработать.
— А теперь, донья Панчита, поговорим, — обратился к хозяйке граф, пока Мендоса и дон Баррехо продолжали осушать бутылки. — Я пришел сюда за кое-какой информацией.
— Ко мне, сеньор граф?! — удивилась прекрасная кастильянка.
— Вы в городе знакомы со многими.
— Я здесь родилась.
— Вы когда-нибудь слышали про некоего дона Хуана де Сасебо, советника Королевского суда Панамы?
Кастильянка на мгновение задумалась, а потом сказала:
— Да, как-то я поставляла ему свое вино.
— Должно быть, это большой хитрец, — сказал гасконец. — Он знал, где можно найти хорошее вино.
— Тогда, Панчита, вы знаете, где он живет, — продолжал граф.
— На улице Арамейо.
— Уверены, что не ошиблись?
— Конечно, сеньор граф. Я сама вместе со своими слугами относила ему полсотни бутылок.
— Гром и молния!.. Хорошо пьют советники Королевского суда Панамы! — пробурчал гасконец. — А меня, видите ли, обзывают губкой!..
— И далеко отсюда его жилище? — поинтересовался сеньор ди Вентимилья.
— Оно расположено прямо перед дворцом вице-короля.
— Ты знаешь это место, Мендоса?
— Смогу найти. — ответил баск.
— А что за человек этот дон Хуан де Сасебо? — спросил корсар у прекрасной кастильянки.
— Ему уже под сорок, и это очень смелый человек; говорят, что он когда-то был адъютантом у короля Испании или у одного из его родственников.
— Что-нибудь еще вы мне можете сказать?
— Нет, сеньор граф.
— Вот вам пятьдесят пиастров за сказанное.
— Вы слишком щедры. Что я могу сделать для вас?
— Дайте нам комнату или две, где мы смогли бы отдохнуть несколько часов, — ответил сеньор ди Вентимилья.
— У меня только одна комната. В ней шесть кроватей, и все они в данный момент свободные.
— Большего я и не прошу.
Граф поднялся. За ним поднялись и трое авантюристов, уже успевших опустошить несколько новых бутылок.
Хозяйка зажгла сальную свечку и поднялась по лестнице, приведя своих гостей в большущую комнату, где стояло несколько пустых кроватей.
Едва войдя в комнату, флибустьеры были поражены странным рокотом, доносившимся снаружи.
— Что это такое? — спросил граф.
— Это река, она проходит прямо под посадой, сеньор, — ответила кастильянка.
— Она будет петь нам колыбельную, — добавил гасконец, — чтобы мы скорее заснули.
— Смотрите, как бы не заснуть и больше не открыть глаза, — сказал граф.
— Чего вы боитесь, сеньор?
— Кто мне даст гарантию, что люди, которых вы прогнали, не вернутся искать вас?
— Тем хуже для них, господин граф. Мы с доном Эрколе удовлетворили их желание поскандалить; если они предстанут перед нами во второй раз, мы их убьем, не так ли, сеньор фламандец?
— Конечно, — ответил рассудительный человек.
— А если они вернутся в большем количестве? — спросил Мендоса.