Константин Симонов - Товарищи по оружию
Возле ограды лениво жевали колючки две лошади и, прислонясь к стене, дремал коновод-монгол.
– Нахор! – окликнул его Санаев.
Коновод встрепенулся, взлетел на лошадь и подъехал к Санаеву, ведя его лошадь под уздцы.
– Какая-то старая кумирня, времен Чингисхана, если не раньше, – объяснил Санаев и нехотя поставил ногу в стремя. – Ну что ж, Павел, тебя ждут.
Пожав руку Артемьеву, он вскочил на коня и крупной рысью поехал впереди коновода.
Артемьев вернулся к Данилову и Шагдару. Лошади были ужо оседланы, Цирики – их было меньше, чем думал Артемьев, всего пятнадцать человек, – держали под уздцы лошадей, своих и сменных.
– Выбирайте! – сказал Шагдар, приняв от цириков и взяв за поводья двух коней. Его собственный конь как вкопанный, не шевелясь, стоял рядом.
Артемьев окинул взглядом обеих лошадей и, решив, что пегий широкогрудый конек будет посильней, легонько потянул его к себе. Шагдар отпустил повод, и Артемьев, положив руку на холку коня, при общем внимании легко бросил в седло свое тяжелое тело.
– Однако у вас губа не дура, с конем не ошиблись, – сказал Данилов, неторопливо садясь на другого коня.
– У вас тоже неплохой, – заметил Шагдар и по-монгольски дал общую команду садиться на коней.
Растянувшись цепочкой, отряд выехал из поселка «Монголрыба» и двинулся в объезд озера.
Уже пятый день Данилов, Шагдар и Артемьев со своим маленьким отрядом кочевали взад и вперед вдоль маньчжурской границы. Ни горных хребтов, ли рек, ничего, что могло бы служить зримой границей, здесь не было. Была лишь мысленно перенесенная с карт невидимая линия, вдоль которой в необозримой степи передвигались редкие пограничные патрули.
Еще в первый вечер на привале Данилов, расстелив на земле карту и аккуратно, без нажима водя по ней пальцем, чтобы колкие стебли сухой травы не прокололи ее снизу, поделился с Артемьевым и Шагдаром подробностями, полученными от Шмелева.
Первая японская диверсионная группа пересекла противоположную – южную – границу тумцак-булакского выступа и, очевидно, предполагала после нескольких диверсий на юге перебраться сюда, поближе к северной границе, в район солончаковых озер. На одном из убитых была взята карта с обозначением этою маршрута; в районе солончаковых озер стоял кружок с иероглифом «бу», который входит составной частью и в слово «укрытие» и в слово «база».
Остальные сведения ограничивались вещественными доказательствами – четырьмя трупами, оружием и санитарной сумкой с обернутыми ватой неиспользованными пробирками холерного бульона.
Агентурные сведения о новой, второй группе, полученные из Хайлара, говорили, что она пересечет северную границу выступа в ближайшие дни и намерена переправиться надолго.
За солончаковыми озерами располагалось несколько полевых аэродромов. Шмелев считал, что выход диверсионной группы в район солончаковых озер связан именно с этим. То, что группа переправлялась на длительный срок, наводило на мысль, что она будет иметь радиопередатчик, а пункт, указанный на карте, выбран как место встречи обеих групп.
На второй день рано утром Шагдар привел отряд к этому обозначенному на карте пункту – перешейку между двумя солончаковыми озерами.
Это место с кочками, заросшими густым кустарником, вполне подходило для укрытия небольшой группы, даже с лошадьми, если для них вырыть окопы. То, что здесь днем и ночью стоял удушливый запах солончакового болота, вода была страшна на вкус, а комары висели в воздухе такой тучей, что казалось, ее можно потрогать руками, разумеется, не могло служить препятствием для диверсантов, которые решили бы здесь прятаться.
Однако целиком довериться отметке на карте и дожидаться японцев в этой точке было рискованно, и Данилов решил взять под наблюдение широкий район в тридцать – сорок километров и ловить японцев на полпути между границей и солончаковыми озерами.
Несколько раз за эти дни Артемьеву казалось, что они поставили перед собой неразрешимую задачу, – так бесконечно и одинаково тянулась на восток, запад, север и юг степь и такой песчинкой казался в ней их небольшой отряд.
Маленький Данилов плохо переносил жару, хотя и не жаловался. Он ехал похудевший, словно усохший, с обгоревшими до волдырей лицом и руками, ехал и ехал, вцепясь в поводья, и казалось, никакая сила не может отклонить его от той дуги, которую они, как маятник, описывали каждые сутки между границей и районом солончаковых озер.
По ночам над их головами на небольшой высоте проходили к Халхин-Голу ночные бомбардировщики. Иногда над районом солончаковых озер можно было заметать в небе далекие крохотные точки. Это дневные бомбардировщики, поднявшись с полевых аэродромов, шли к фронту и возвращались назад.
– Хорошо бы узнать, как сейчас на фронте. Взяли уже Ремизовскую? Как вы думаете? – Артемьев спрашивал у Данилова, но тот вместо ответа только неопределенно мычал, не разжимая запекшихся от жары губ.
Зато Шагдар охотно вступал в разговор и высказывал свои предположения. По его мнению, японцы, потеряв несколько десятков тысяч человек, не могли так просто успокоиться. Он говорил об этом скорей с надеждой, чем с тревогой, в душе явно желая, чтобы бои продолжались, – ему казалось, что японцы еще недостаточно наказаны.
Однажды совсем низко над степью, должно быть сбившись с курса, в сторону аэродромов прошел истребитель. Он шел так низко, что мгновение даже была видна голова летчика. Артемьев заметил на хвосте семерку – номер полынинской машины.
Все дни были так похожи друг на друга, словно отряд не скитался по степи, а по заведенному раз навсегда распорядку нес гарнизонную службу.
Ночной привал делали уже в темноте, наскоро ужинали и, выставив часовых, укладывались, не разбирая палаток, а только накрывшись от комаров полотнищами. Вставали тоже еще в темноте и в чуть забрезжившем рассвете, оседлав лошадей, делились на две группы и разъезжались в разные стороны.
Дневной привал делали в полдень. Разжигали костер, языки которого на солнце казались прозрачными. Вскипятив воду бросали в нее сушеное мясо и ели его, приправив собранным в степи диким чесноком. Потом выпивали по котелку заваренного по-монгольски зеленого чаю с солью, хорошо утолявшего жажду и ехали дальше.
К вечеру съезжались посередине описанной: за день дуги. Если утром, когда делились на группы, Артемьев оказывался с Шагдаром, а Данилов один, то вечером у костра сидели молча, потому что Артемьев и Шагдар успевали за день наговориться, а Данилов, казалось, чем больше молчал, тем ему больше это нравилось. Если же, наоборот, вместе ехали Шагдар и Данилов, то намолчавшийся за день монгол заводил разговор с Артемьевым, и они, несмотря на усталость, подолгу просиживали у погасавшего костра.
Так они сидели и в ночь на пятые сутки. В двух шагах от них лежал накрытый палаткой Данилов и время от времени напоминал о себе доносившимися из-под палатки короткими глухими шлепками. Комары не давали ему уснуть.
В степи было тихо и темно. Только в погасавшем костре светилось несколько угольков.
Шагдар пошевелил их ногой и сказал:
– Пора спать.
– Слушайте… – начал Артемьев.
Шагдар насторожился и повернул голову.
Артемьев улыбнулся в темноте этому недоразумению и подумал, что Шагдар хотя и хорошо знает русский язык, но иногда слишком буквально понимает и употребляет слова.
– Когда вы начинали у нас в Союзе стажировку, вы совершенно не знали русского?
– Немножко знал. Я сам из этого аймака, но до армии был шофером в Улан-Баторе. Там у нас был русский главный механик. Сейчас, к сожалению, имею мало практики. Паша дивизия уже пятый год в этом районе.
– Да, район у вас такой, что не соскучишься.
– С тех пор как японцы пришли в Маньчжурию, – сказал Шагдар, – они двести тридцать раз переходили или перелетали нашу границу.
– Примерно раз в две недели, – подсчитал Артемьев.
– В тридцать шестом, – продолжал Шагдар, – как раз в этом районе они перешли границу кавалерийским полком, вырезали аратов и угнали скот. По скот шел медленно, задерживал их, и авиация догнала и расстреляла их на обратном пути в открытой степи. Они не боялись этого. Они считали, что у монголов не может быть авиации.
Шагдар встал и сердито затоптал сапогом последние тлевшие угольки.
– Будем спать?
На рассвете следующего дня, едва отряд успел разъехался в разные стороны – Данилов влево, а Артемьев с Шагдаром вправо, – случилось то, что начинало казаться несбыточным.
