Лев Жданов - Царь Иоанн Грозный
Отступили московы… Ободрились казанцы… До ворот прогнали полки русские… Из ворот гонят…
Вдруг князь Воротынский, напрасно старавшийся ободрить войско, оглянулся и увидел, что сам Иван, заинтересованный исходом боя, показался невдалеке, на одном из соседних холмов, окруженный всеми своими ближними боярами и воеводами.
– Дети, стойте! Не поддавайтесь неверным! – загремел голос воеводы, сразу словно перерожденного. – Стойте! Глядите! Сам царь на нас смотрит… Царь там стоит! Государь на нашу верность глядеть пришел… Назад! На бой! Бей неверных! Колотите обрезанных! Не поддавайся, братцы! Царь подмогу пришлет! Он нас не выдаст!
Так, кидаясь от одной толпы бегущих воинов к другой, убеждал воевода…
И убедясь, что царь действительно стоит и смотрит вдали, воспрянули духом ратники… Бегущие остановились, стали снова строиться в ряды на рву, за стенами крепости, куда их успели оттеснить казанцы, и словно бешеные пошли вторично на приступ. Не ожидали ничего подобного татары, совершившие последнее усилие, чтобы выгнать врага, – и дрогнули – побежали они опять, а русские за ними.
Секут, давят конем, кто на коне… Руками душат, если так близко схватятся, что нельзя ни мечом, ни кинжалом работать… Завалы новые опрокинуты! Вот в широкие улицы русские ворвались… На площадь большую вышли… Здесь прямо станом стоят люди сельские, купцы с верблюдами, с товарами, все, кто в городе заперся…
Видя, что воины татарские разбежались, что сопротивления нет, отряды русские и за грабеж принялись, режут беззащитных, старых, женщин и детей… Отымают, что́ на глаза попадается. А увидят лучшее, бросают прежнее и новое берут. Целый городской угол, большой участок на холме, весь в распоряжении победителей! Главные силы хана собраны во дворце его. Оттуда не выходят, дожидаясь, что-то случится на месте взрыва?
У ближних к пролому Аталыковых и Крымских ворот защитникам города дела по горло: там Шереметев, да Серебряный, да Микулинский стены и ворота громят, не дают возможности сойти с поста, прийти на помощь бедствующим собратьям в тот край, где пролом… Почти полгорода, до Купецкого, до Тезицкого рва, заняли уж русские. Воротынский, опьяненный такой удачей, говорит брату:
– Скачи к царю… Расскажи, что Бог послал! Наша Казань! Пусть достальное войско на подмогу шлет. Нынче же к вечеру его во дворец введем, на трон агарянский посадим!
Умирая от устали, в пыли, в крови доскакал меньшой Воротынский до места, откуда Иван наблюдал за боем, то и дело посылая узнавать о ходе сражения.
– Бог на помочь! Что скажешь, князь? – быстро спросил Иван, едва подскакал к нему Воротынский.
– Победа, государь! Да славится имя Господне! И тебе бессмертная слава во веки веков!
– Видел… знаю… Спасибо, княже! Всем спасибо! Дай обнять тебя! Ну, говори: засели крепко в башне? Стены заняли? Можно будет завтра и главный приступ повести?
– Зачем завтра? Сейчас веди полки все на бой. Наша… твоя Казань! Погибнут неверные, рассеются, аки прах от дуновения ветра…
– Да что ты? Говори, в чем дело? – произнес Иван. А глаза у самого так огнем и загорелись, вспыхнуло краскою бледное до сих пор лицо.
Воротынский живо описал, как далеко ворвались оба полка в самое сердце города… Теперь двинуть остальное русское войско прямо во дворец – и взять можно хана живьем со всеми его сеидами.
Воодушевление и вера Воротынского в полную победу окончательно заразили царя. Он весь дрожал, не сводя взоров с осажденного города. Из-за уцелевших домов предместий – высились стены, валы надо рвом, зияющие широким проломом у Арских ворот. А дальше все было затянуто дымом и пылью, которая взметнулась на воздух в момент взрыва и еще не улеглась, не успела осесть…
И вдруг, повернувшись порывисто к Морозову, царь сказал:
– Скорей гонцов по полкам… На приступ трубить! Все на бой! Раздавим врага нечестивого, коли Бог того хочет!
Но тут из рядов выступил Адашев, с почтительным видом приблизился к Ивану и, склонясь на седле, негромко заговорил:
– Государь, не прикажешь ли обождать еще? Не велишь ли твоего первого слова держаться? Пусть наши воины, что в город вошли, к стене да к башне Арской воротятся. Сам же ты решил на совете: рвы надо засыпать, широкий путь приготовить, все наши подкопы взорвать, вконец обездолить врага – а тогда уже с татарами последним, смертным боем переведаться… Сам же ты решил, государь! Прости, что я, слуга твой, смею напомнить тебе… Твою же волю напоминаю…
– Я решил – я и перерешить могу. Что ты учишь меня? Что ты смыслишь? Не все расчет, ино́-де и отвагу Бог любит, особливо в ратном деле… Да и некогда мне толковать с тобою. Вон солнце как высоко! Успеть бы двинуть полки… все свершить до вечера!
– Не поспеем, государь! Осенний короток день… Если и сейчас велишь подкопы рвать, – пока соберемся, пока ударим – и ночь настанет. И все пропадет… Успеют за ночь оправиться неверные… Помысли, государь!
– Прочь! Оставь! – уже с явным раздражением проговорил Иван. – Зазнался холоп… Много воли взял! Я ли сказал: подкопы рвать, полки собирать! На приступ пусть трубы трубят… Слышали…
Морозов и все остальные вожди, понимавшие, что Адашев прав, не торопились исполнить приказ царя.
Он огляделся, и уже нескрываемая ярость сверкнула в его глазах, сразу помутневших, налившихся кровью.
– A-а… – хриплым каким-то, не своим голосом заговорил Иван, – ты им всем тоже внушаешь не слушать приказу царского… Да я тебя…
И судорожно рука Ивана скользнула к рукоятке богатого ножа, украшенного каменьями, висевшего в ножнах сбоку у царя. Звякнули колечки кольчуги одно о другое от судорожного движения. Напружились жилы на лбу у Ивана, переполняясь кровью.
В это самое мгновение Адашев, сидевший в седле перед царем с поникшей головой, вдруг весь выпрямился и, уловив взор Ивана, стал глядеть ему прямо в глаза своими черными, проницательными глазами, из которых словно свет заструился, в которых читался какой-то немой, невнятный, но неотразимый, властный приказ!
И немедленно опустилась рука Ивана. Лицо подернулось легкой судорогой и стало снова бледным.
Царь, помолчав мгновенье, уже спокойнее, ровным, слегка усталым голосом проговорил:
– Ну, ладно уж… подумаем! Так, по-вашему, бояре: лучше не отваживаться зря? Утра погодить? Ин, будь по-вашему…
– Ты сам так решил, государь… – отозвался Морозов, видя, что неприятная минута миновала.
Адашев ничего не сказал и даже отъехал опять назад, смешавшись с рядами свиты, окружающей царя.
– Слыхал, Воротынский? Киньте город… Делай, как приказано: на башне, на стене отбитой укрепляйтеся… Мосты жгите, чтобы казанцы не напали на вас ночью… А мы тута рвы засыпать станем, дорогу изготовим и завтра в город все войдем.
Голову склонил Воротынский, повернул коня и скоро из виду исчез. Царь тоже поворотил коня и не то разозленный, не то смущенный чем-то молча к ставке своей поскакал.
Молча неслись все за ним.
Легко сказать было: «Киньте город, верните людей!» Трудно было это выполнить. Опьяненные резней, увлеченные легкой добычей, люди не слушали ничего, и, не видя грозящей опасности, позабыв, что, того и гляди, вернутся татары, русские ратники рассыпались далеко кругом. И дали тут полную волю всем своим страстям и желаньям.
– На бой! На дворец ханский грянем! – кричали ратники. – Там настоящая пожива будет. Нешто можно от победы от своей вспять ворочаться? Изменяют воеводы наши, видно. Не слушай, братцы, вали вперед!
И мелкими отрядами все шире и шире разливались они по этому концу Казани.
Но тут уж есаулы и сотники, побуждаемые начальством, стали действовать решительней. Нагайки замелькали. Прикладами пищалей стали назад поворачивать непослушных… Кстати показались с разных сторон и небольшие татарские отряды конных, начали они нападать на тех, кто очень отстал от главного отряда русского, в сторону отбился. Много таких отсталых пало под мечами татар и в плен было захвачено.
С великим трудом, кой-как, к вечеру собрались все ратники у Арской башни, едут и пешие идут, доверху добычей нагруженные. Новая беда тут приспела: половина ратников в лагерь ушла, сносят туда награбленное добро, прячут добычу.
Но и остальной половины хватило, чтобы занять башню у ворот и крепко там на ночь устроиться.
А стены по обе стороны башни треснули, полуразрушились, и русские их подожгли, так же как и мосты, ведущие в город. Широкая первая стена была построена из двух рядов толстых бревен, между которыми щебень и земля набита. Загорелись эти бревна, горят мосты… Рушатся обгорелые деревянные части – обшивка стены… Осыпается с грохотом камень и земля, которых ничто не сдерживает больше… И всю-то ночь, как гигантский костер, пылали эти мосты и стены, мешая татарам, уже пришедшим в себя, напасть на московов, занявших самую важную точку: Арскую башню крепостную.
Все-таки за ночь татары против пролома успели новую, временную стену возвести.
