Государев наместник - Николай Алексеевич Полотнянко
К приезду нового воеводы палаты кремлёвского терема были тщательно выскоблены, вымыты и проветрены от кислого старческого духа князя Прозоровского и его присных. В нескольких комнатах были поставлены столы и скамьи, в стрелецкой поварне парились и жарились кушанья, из подвалов выкатили бочку романеи. На другой кухне готовили блюда для лучших татар, из баранины и жеребятины, а на земляном полу вповалку лежали бурдюки с охлаждённым кумысом.
Почётный пир во здравие и многие лета нового казанского воеводы начался после церковной службы, ближе к вечеру. Шляхтичи также были на него званы, к своему удивлению, обнаружили, что их усадили на самые почётные места, рядом с дьяком Зряховым и двумя московскими стольниками, прибывшими вместе с воеводой из Москвы. Скоро выяснилось, что этим они обязаны боярскому сыну Матвею, большому любителю иноземцев, коими в Казани их продолжали величать из-за их полоцкого происхождения, хотя шляхтичи были природными русаками.
Пированье шло согласно дедовским обычаям – пили допьяна, закусывали до отвала. Палецкий, как ни исхитрялся пропустить мимо себя чарку вина, к ночи стал вполовину пьян, крепко пьяны были и остальные шляхтичи, а Лайков съюзился под стол и там захрапел, с причмоком и посвистом. Крепко хмельны были все гости, и только Шереметьев держался крепко, знать, наловчился на царских пирах пить, не пьянея.
Три дня воевода занимался подсчётом всего, что досталось ему от его предместника князя Прозоровского, а на четвёртый день призвал к себе полоцких шляхтичей.
– Говорите ваши нужды, поселенцы, – молвил Шереметьев. – Не забижал ли вас кто на Казани?
– Мы довольны премного казанским гостеприимством, – ответил Палецкий. – Однако в гостях хорошо, а дома лучше. Пожалуй ты нас, благодетель, теми крестьянишками, кои дадены нам великим государем, из дворцовых деревень, да вели, милостивец, отрядить с нами на Майну подьячего, поместного отказчика, чтобы тот поставил межи на пожалованной нам, полоцким сиротам, великим государем земле.
– Дьяк Зряхов, – приказал воевода. – Немедля отправь отказчика и запиши на шляхтичей дворцовых крестьянишек, сколько кому великим государем определено. А вы, шляхтичи, ступайте в Дикое поле да держите там ухо востро. Для сбережения даю вам десять конных стрельцов.
Дней через десять из ворот казанского кремля вышел небольшой отряд пеших и конных людей. Впереди ехали на конях шляхтичи, за ними двигались несколько телег в окружении двух десятков мужиков, взятых из дворцовых деревень, далее на своём возке ехал отказчик Говоров, а замыкали шествие конные стрельцы.
Подьячий на Майне не был, но дорогу туда ведал. Несколько лет назад он размежевывал в ближнем Закамье два десятка поместий для татарских мурз, которые повелением царя Алексея Михайловича были повёрстаны в дворяне с указом: магометанам православных людей в крепости не держать, поэтому мурзы скоро уверовали в Христа и стали заправскими русскими помещиками. К одному такому новокрещёному, жившему на берегу Камы, после некоторых блужданий, привёл Говоров шляхтичей и стрельцов.
За несколько лет бывший мурза, а ныне православный помещик Василий Шарафутдинов сумел обжиться на новом месте, построил просторную избу, амбары, скотный двор и конюшни. Гостей он встретил настороженно, но узнав, что они новые поселенцы, свой брат – помещики, стал общительным и радушным. Шарафутдинов показал им всё, чем владел: коров, бычков и нетелей, овец, лошадей, но особо гордился пашней, двадцатью четями чернозёма, на которой уже начала набирать колос озимая рожь. Он мог бы и расширить запашку, земля у него была, но этому мешало отсутствие рабочих рук, крестьян у Шарафутдинова было всего пять семейств, тоже принявших православие. Шляхтичей интересовало, есть ли угроза со стороны башкирцев и калмыков.
– Слава Богу, меня до поры не наведывали, – ответил Шарафутдинов. – А вот на левом берегу иногда маячат их станицы.
Шляхтичи переглянулись и приуныли.
Ради приезда нечаянных гостей Шарафутдинов распорядился зарезать двух баранов и устроил небольшое пированье. Столы поставили под большой раскидистой березой. Кроме мяса, на угощение подавали блюда из камской рыбы. Пили брагу, настоянную на меду, домашнее пиво. Шляхтичи ели и пили с неохотой: известия о возможной встрече со степняками на Майне порядком испортило им настроение. На брагу налегали только подьячий и десятник стрельцов. Хозяин тоже примерно поспевал за ними.
Палецкий вышел из-за стола и направился к берегу Камы. Утром предстояло через неё переправляться, и он хотел взглянуть на реку, которую считали соперницей Волги. Вода в ней была темна и быстротечна, немалой была и её ширина, опасны водовороты. Палецкий поёжился от холодного ветерка и пошёл вдоль берега, подыскивая место, где способнее спускать к воде повозки. Через сотню шагов его привлёк запах дымка. Шляхтич миновал заросли ивняка и вышел на поляну, где стояла избёнка, рядом с ней на бревне сидел оборванный мужик и чинил верёвочную упряжь. Заметив Палецкого, мужик рванулся бежать, но ему под ноги из избёнки выбежал голый ребёнок. Мужик замер на месте и смотрел на шляхтича затравленным взглядом. Услышав шум, к нему подошла баба с ребёнком на руках и встала рядом.
– Что вы обочь от других людей живёте? – спросил Палецкий.
Мужик молчал. Задав ещё несколько вопросов, шляхтич понял, что ответов он не услышит, повернулся и пошёл прочь.
– Знамо дело, беглый, – сказал Говоров. – Летом крестьянишки утекают от своих хозяев. У этого новокрещёна, поди, ещё можно сыскать беглых мужиков. Здесь это дело обычное.
За Камой людских поселений не было до самых башкирских и калмыцких кочевий. Скоро должна быть Майна, и шляхтичи стали с пристрастием озирать всё вокруг, начались земли, на которых, должно быть, их поместья. Они шли от Казани уже больше недели через пустые незаселённые земли, сплошь и рядом попадались прекрасные места, где можно было ставить усадьбы, но государев перст указал им именно Майну, и шляхтичи послушно шли туда, куда им было велено.
После завоевания Казанского и Астраханского ханств Московскому государству стали подвластны пустынные, не заселённые людьми земли величиной с пол-Европы. Их надлежало освоить и заселить, но сначала создать мелкие и крупные гнёзда русских поселений, чтобы, опираясь на них, производить переселение людей из центральных уездов. От Камы до Майны и далее было пусто, и полоцким шляхтичам предстояло поставить на безлюдной реке первые усадьбы, распахать целину, укорениться в Заволжье, чтобы им вслед, уже с меньшей опаской, пришли другие.
– Вот и Майна! – сказал подьячий Говоров, указывая рукой на неширокую речку, которая тихо несла свои воды среди невысоких берегов,
