Государев наместник - Николай Алексеевич Полотнянко
– Спешу вас поздравить, панове, – сказал самый молодой из шляхтичей, Сергей Лайков. – Мы добрались со столицы Казанского ханства. Пше прошем в Казань!
– Надо бы возчиков кликнуть, – произнёс ворчливым тоном Удалов. – Да где их тут взять?
Третий шляхтич, Степанов, молчал, тупо уставившись в землю. Он давно понял, что пороха не выдумает, и всегда послушно следовал мнению большинства.
Палецкий на струге даром времени не терял, он подолгу вёл беседы с бывалым кормщиком и много чего вызнал о русских порядках и обычаях, без знания которых в неведомом краю нельзя было сделать и шагу.
– Эй, малый! – крикнул шляхтич ярыжного человека, который вился вокруг них, поджидая случая спереть что-нибудь у приезжих. – Где тут начальник пристани? Веди к нему!
Дверь избы пристанского начальника была распахнута настежь. Палецкий шагнул в полумрак и скривился от сивушной вони. На лавке лежал человек и храпом отпугивал мух, которые норовили залететь и залезть в его отверстое хайло.
– Эй, начальник! – громко произнес Палецкий. – Очнись, у тебя Волгу украли!
Ответом ему был могучий выплеск храпа, в котором были и бульканье, и свист, и хрипение. Шляхтич покачал головой, взял бадью с водой и вылил на пьяного. Тот вскочил, как ошпаренный, и завращал полумутными очами. Палецкий для полного отрезвления наградил его щедрой оплеухой.
– Так-то ты государеву службу правишь! – грозно вскричал шляхтич. – Я тебя посажу в воду!
Через малое время возы для приезжих были поданы, на них погрузили вещи, посадили малых детей, и обоз направился к Казани. Дорога до города была топкой, в половодье пойму широко заливало водой. Палецкий ехал на коне обочь дороги и приглядывался к казанскому кремлю, который возвышался каменными башнями и стенами на холме. Опытный воин, шляхтич оценил сразу, что твердыня практически неприступна, и взял её в свое время царь Иван Грозный большими людскими потерями и перевесом сил в огненном бое.
Ворота в кремль были открыты и никем не охранялись. Обоз шляхтичей въехал на площадь и остановился возле коновязей. Палецкий слез с коня и огляделся: вдоль крепостной стены стояли несколько изб, а одна, что стояла супротив ворот, выделялась своими размерами. Эту избу можно было назвать теремом – на каменной подклети, в два этажа, с высоким и просторным крыльцом, шатровой узорчатой, как печатный пряник, крышей. На крыльце стоял высокий и худой старик в шубе и остро поглядывал на приезжих.
Палецкий решил, что это должно быть воевода, и галантно поклонился ему на свой польский манер. Его примеру последовали другие шляхтичи. Старик взмахнул рукой, что-то крикнул и ушел в избу. Приезжие переглянулись, к ним быстрым шагом шел служивый человек.
– Воевода князь Прозоровский, – сказал он, отчеканивая каждое слово, – спрашивает, что вы за люди?
– Мы, – ответил за всех Палецкий, – полоцкие шляхтичи. Определены великим государем в свои поместья на Майне.
– Ступайте за мной, – сказал служивый. – Воевода хочет вас узреть. И не заноситесь. Князь скор на расправу.
Прозоровский принял шляхтичей в просторной палате, сидя в высоком кресле с резными подлокотниками, на которых лежали его руки с сухими длинными перстами, унизанными золотыми кольцами с алмазами и рубинами. Пол в помещении был застлан громадным персидским ковром. Стрельчатые окна забраны пластинами горного хрусталя. Все это были остатки прежнего богатства и величия казанских ханов.
Шляхтичи низко поклонились воеводе, Палецкий объяснил ему, кто они такие, подал государевы ставленые грамоты. Князь нацепил на нос круглые очки и начал, шевеля бледными губами, их вычитывать.
– Добро, – сказал он. – Раз пришли, так и живите.
Прозоровский откинулся на спинку кресла и закрыл глаза, став похожим на покойника. Палецкий вопрошающе посмотрел на стоящего подле воеводы дьяка Зряхова. Тот предупреждающе поднёс палец к своим губам, затем поманил шляхтичей за собой. Осторожно ступая по мягкому ковру, все вышли в другую комнату, где на полках было много свитков, стоял стол с чернильницей и кресло.
– Князю сильно неможется, – сказал дьяк. – На Казань назначен воеводой боярин Шереметьев. Вам, паны, придётся ждать его прибытия. А Прозоровский завтра едет в свою коломенскую вотчину.
– Как же нам быть? – спросил Палецкий.
– Я сказал, что ждать боярина Шереметьева.
– Скоро ночь, – вскипел Лайков. – Нам нужно устроить семьи!
– Не горячись, панок, – дьяк Зряхов кисло сморщился и призвал подьячего Клюкина: – Порфирий! Отвори осадную избу, пусть паны живут в ней, сколь похотят.
Осадная изба стояла неподалёку от воеводских палат. Клюкин достал откуда-то из-под крыльца ключ, отпёр и распахнул дверь.
– Пожалуйте, господа! Комнат на всех достанет. Солому для постелей можно взять на конском дворе.
В избе стоял кислый дух, но комнаты были чисты и просторны. В каждом помещении имелся стол и несколько коротких, на одного человека, скамеек, вкруг стен находились широкие лавки для спанья. Палецкий выбрал себе для житья две смежные комнаты, остальные шляхтичи поместились так же просторно.
Утром Палецкого разбудил скрип тележных колес и ругань. Он вышел на крыльцо и увидел перед воеводскими палатами два десятка возов. Крепостные стрельцы грузили на них узлы с одеждой, короба с посудой. На отдельный воз шестеро дюжих стрельцов с трудом взвалили огромный ковёр. Палецкий присмотрелся, ковёр был из воеводской палаты. Шляхтич подивился: сколько воевод ковёр топтали, а покусился на него немощный князь Прозоровский, который уже двумя ногами по колено в могиле.
Воевода за погрузкой присматривал с крыльца, рядом стоял дьяк Зряхов.
– Почто прощальных поминок не зрю? – просипел князь.
– Как нет, батюшка! Вон гости, торговые люди и татары ждут твою милость.
– Скажи им, чтоб шли к крыльцу.
По зову дьяка лучшие люди Казани приблизились к воеводе. Шляхтич Палецкий подивился: июньское солнце, несмотря на утро, уже вовсю припекало, а они были одеты по-зимнему, в меховых шапках, шубах и подбитых мехом азиатских халатах, которые полами мели площадную пыль. Перед воеводой все, после земного поклона, встали, сняв шапки, блестя под солнцем потными бритыми головами, и русские и татары.
Вперед дароносцев вышел купец гостиной сотни Конобеев.
– Прими, милостивый князь, наши поминки, – сказал он. – Пусть твоя дорога будет лёгкой, а милость великого государя к твоей особе безграничной. А мы, худородные торговые людишки, будем славить имя твоё, князь, в молитвах во здравие.
И православные, и магометане подтвердили слова Конобеева поклонами, крестным знамением и омовением лица и бород. Затем лучшие люди дали знак своим слугам, и к ногам воеводы были возложены дары: кошельки с золотыми, роскошные меха, связки дорогой юфтевой кожи, сукно, ичиги с расписной татарской вязью, на позолоченных
