100 великих катастроф на море - Евгений Викторович Старшов
Капитан Гэллоуэй трагически докладывал (пер. с англ. – Е.С.): «Чувствую своим долгом двести до Вашего сведения о постыдном поведении большей части команды – за немногими исключениями. С момента крушения корабля их поведение абсолютно не соответствовало характерному для британских моряков в целом; у них не было ни принципов, ни гуманности; некоторые впоследствии жестоко пострадали, и некоторые погибли от пьянства».
Плот «Медузы» (1816 г.)
Картина кисти Теодора Жерико «Плот «Медузы» (1818–1819 гг.) известна, скажем без преувеличения, всемирно. И дело даже не в том, что она стояла у истоков художественного течения, именуемого романтизмом; романтизмом там на самом деле и не пахнет. На этом полотне художник с потрясающим натурализмом воссоздал одну из самых мрачных сторон кораблекрушения, которой мы еще не касались в данной работе – когда перед спасшимися от смерти в бурю с течением того или иного времени встает вопрос о том, что нечего пить и есть… Читатель уже догадывается, как он порой решается.
Нечто подобное обрисовал Джордж Гордон Байрон в своем «Дон Жуане», плетя фантазии об известных врагах-испанцах:
Семь дней без ветра солнце пожирало
Бессильные недвижные тела,
Простертые как трупы. Даль пылала:
В ней даже тень прохлады умерла.
Ни пищи, ни воды уже не стало,
И молчаливо, медленно росла
Предвестием неотвратимых бедствий
В их волчьих взорах мысль о людоедстве.
И вот – один товарищу шепнул,
Другой шепнул соседу осторожно,
И шепот их в зловещий тихни гул
Стал разрастаться грозно и тревожно.
Никто не знал, кто первый намекнул
На то, что все скрывали, сколь возможно.
И вдруг решили жребии метать:
Кому судьба для братьев пищей стать.
Они уж накануне раскромсали
Все кожаные шапки и ремни
И съели. Пищи взоры их искали,
Хотели мяса свежего они.
Бумаги, впрочем, сразу не достали,
Поэтому – о муза, не кляни
Жестоких! – у Жуана взяли силой
На жребии письмо подруги милой.
Пришла минута жребии тянуть,
И на одно короткое мгновенье
Мертвящую почувствовали жуть
Все, кто мечтал о страшном насыщенье.
Но дикий голод не давал заснуть
Вгрызавшемуся в сердце их решенью,
И, хоть того никто и не желал,
На бедного Педрилло жребий пал.
Он попросил их только об одном:
Чтоб кровь ему пустили; нужно было
Ему лишь вену вскрыть – и мирным сном
Забылся безмятежно наш Педрилло.
Он умер как католик; веру в нем
Недаром воспитанье укрепило.
Распятье он поцеловал, вздохнул
И руку для надреза протянул.
Хирургу вместо платы полагалось
Кусок отличный взять себе, но тот
Лишь крови напился; ему казалось,
Что как вино она из вены бьет.
Матросы съели мясо. Что осталось —
Мозги, печенка, сердце, пищевод —
Акулам за борт выброшено было.
Таков удел несчастного Педрилло.
Матросы съели мясо, я сказал,
За исключеньем тех, кого действительно
Сей вид мясоеденья не прельщал.
Впрочем, все зависит от сознания плывущих, до какой степени они готовы понизить свой человеческий уровень. Британский журналист писал в «Ежеквартальном обозрении» в октябре 1817 г. не без внутреннего злорадства и плохо скрываемого многовекового презрения к соседям по проливу (пер. с англ. – Е.С.): «Невозможно не поразиться экстраординарной разницей в поведении офицеров и команд «Медузы» и «Алкесты», потерпевших крушение примерно в одно время. В одном случае все люди были объединены превосходной дисциплиной и субординацией, благодаря чему благополучно прибыли домой с другой стороны земного шара; в другом – каждый был вынужден порознь бороться за существование и в итоге погибал ужасной смертью, как мы видели». Посмотрим теперь и мы.
«Медуза» была французским 46-пушечным фрегатом, построенным в Нанте в 1810 г. Водоизмещение – чуть более 1000 тонн, длина – 46,93 метра, ширина – 11,91 метра. После активной боевой службы в Наполеоновских войнах «Медуза», сдав часть пушек в арсеналы, перешла на более «спокойную» работу, обслуживая нужды французских колоний в Африке. 17 июня 1817 г. фрегат вместе с несколькими более мелкими кораблями отправился из Франции к Сенегалу, везя новое начальство – губернатора полковника Жюльена-Дезирэ Шмальца, обсуживающее его чиновничество и поселенцев (всего 400 человек на всех судах и еще 160 матросов составляли команду; конкретно на «Медузе» плыли 240 человек). Командовал «Медузой» капитан Дюруа де Шомери (Шомарэй): в отличие от канувшей в Лету Наполеоновской эпохи, вполне продукт роялистского режима, когда человеку дают посты не по талантам, а по степени верноподданности, тем паче что он был из бывших эмигрантов, бежавших от французской революции.
Шмальцу не терпелось поскорее добраться до места назначения (Сен-Луи), и Шомери послушно решил подчиниться, поэтому фрегат сначала оторвался от флотилии, а потом пошел очень близко к береговой линии. В итоге 2 июля «Медуза» села на Аргуинскую мель в 50 километрах от берега. Шмальц изрыгнул на безмолвного капитана поток ругани и унижений, начались попытки облегчить корабль и сойти с мели, успехом не увенчавшиеся, кроме того, губернатор запретил скидывать добро за борт. Шомери решил покинуть корабль и собрал совет по поводу недостатка спасательных плавсредств. Губернатор высказал мысль соорудить большой плот, на котором следовало свезти на берег моряков и солдат, «именитые» же персоны должны были занять места в шлюпках. Последние должны были тащить плот на буксире. С грехом пополам из мачт и бимсов «Медузы» соорудили плот – 20 метров в длину и 7 метров в ширину; самостоятельных средств управления он не имел. Когда на него быстро сели около 150 человек, плот оказался мгновенно перегружен и сначала ушел под воду, так что люди очутились по шеи в воде, но потом всплыл, хотя и не до конца. На каждого из находившихся на нем приходилось пространство менее 1 квадратного
