Кейт Аткинсон - Боги среди людей
— Доминик?
Наркотики, видимо, предположил Тедди, но Антония только сказала «страшнейшая авария» и не стала, была «не в состоянии» сообщать подробности.
— У меня нет сил об этом говорить.
Почему же она не позвонила раньше?
— Я потеряла своего единственного ребенка, — холодно ответила она. — Мне было не до того, чтобы обзванивать всех подряд.
— Всех подряд? — вырвалось у Тедди. — Берти приходится Доминику дочерью.
А Санни, подумал он, как это пережил бедняга Санни?
Тедди мучительно соображал, как поставить в известность Берти. Когда же в конце концов он решился, ее встревожила не столько смерть отца, сколько экзистенциальная проблема: где же он теперь? Нигде, подумал Тедди. А возможно, в мистическом сердце розы. Самой безболезненной для детского сознания показалась ему идея реинкарнации. Возможно, папа теперь живет тополем, придумал он. Или голубем? Котиком, решила Берти. Тедди подумал, что в Доминике и впрямь было нечто кошачье — к примеру, способность засыпать где угодно.
— А он останется котенком? — уточнила Берти. — Или вырастет большим котом?
— Думаю, останется котенком, — ответил Тедди. Это представлялось ему более логичным.
— И если вдруг мы его найдем, — сосредоточенно нахмурилась Берти, — то возьмем к себе?
— Вряд ли, — ответил Тедди. — Тинкер, скорее всего, с ним не уживется.
А что же сталось с беднягой Санни?
Не успел его отец, как выразилась миссис Керридж, «в хладную могилу лечь», как Санни отправили в школу. Даже ее закаленное у плиты сердце смягчилось, правда совсем чуть-чуть… От Санни потребовали вести себя так, будто ничего не произошло. В школе он продержался ровно три дня, а потом бабку попросили его забрать.
— Ведет себя, прошу прощения, как дикарь, — доложил ей воспитатель. — Кусается, брыкается, вопит, на всех бросается с кулаками. Кастелянше впился зубами в руку. Можно подумать, с волками вырос.
— Нет, с родной матерью, что, подозреваю, примерно одно и то же. Он не приучен к дисциплине.
Бабка повернулась к Санни: да-да, этот разговор велся в его присутствии. Рядом содрогался Господин Этикет, который толкал его в бок: «Сам-то что скажешь?» А что он мог сказать? В школе его травили с первого дня. Отпускали шуточки насчет гибели отца, передразнивали (говор его оказался простецким), насмехались, что он «тупит по основным предметам», а он даже не понимал, о чем речь, — в общем, только и высматривали, к чему бы еще прицепиться. Ежеминутно бросали его из огня да в полымя, щипали, толкали, делали «крапивку». А еще — целых два раза — стянули с него в туалете короткие шерстяные брюки, и во второй раз один мальчишка, размахивая линейкой, заявил: «Сейчас это ему в задницу засуну», и осуществить такую пытку помешала, наверное, только кастелянша, которая приоткрыла дверь и окликнула:
— Ребятки, будет вам, побаловались — и хватит.
(«В школах для мальчиков нравы жесткие», — объяснил воспитатель.)
И все это время Санни неотвязно преследовала мысль о том, что произошло на железнодорожном переезде (теперь он знал, как называется это место). В последний миг он успел вырваться из отцовской хватки, а все прочее растворилось в оглушительном грохоте и скорости. Отпрыгнув от паровоза, Санни не увидел, что случилось с Домиником, хотя догадаться было несложно. Лежа на земле, Санни видел бесконечные рельсы, видел — где-то далеко-далеко — поезд, который вдруг резко остановился. Сам он, похоже не пострадал, если не считать пары царапин и ссадин, но решил не двигаться с места и притвориться спящим. Последствия того, что произошло, оказались выше его сил.
Кто-то из полицейских подобрал его и отвез в больницу. Закрывая глаза, Санни до сих пор кожей чувствовал шершавое сукно полицейской формы.
— Ты цел и невредим, солнце, — сказал полицейский, а Санни еще подумал: откуда он узнал мое настоящее имя? К этому полицейскому он потянулся всей душой.
— Я понимаю: то, что произошло с его отцом, ужасно, — продолжал воспитатель (это и со мной произошло, подумал Санни), — и, с моей точки зрения, он погиб как герой, — (тут бабка молча, сдержанно покивала, приняв это за восхваление), — но такому мальчику…
Фраза повисла в воздухе; Санни оставалось только гадать, что же он за мальчик. Злой, наверное, — это подразумевалось само собой. Очевидно, убил родного отца. Но как? Как он это сделал? Как?
— Вот так и сделал — ты ж с папаней вместе был, когда он помер, — говорила миссис Керридж. — Кабы тебя с ним не было, с чего б его туда понесло, сам подумай? На пере-е-езд. Отец собой пожертвовал, чтоб тебя спасти, ясно? Чтоб этим поездом, будь он неладен, тебя не угробило.
Неужели? — думал Санни. Это совершенно не сходилось с его собственными обрывочными, мучительными воспоминаниями, но что он мог понимать? («Ничего», — отрезала бабка.) По-видимому, следствие устроила именно такая версия несчастного случая. Отец оттолкнул его с железнодорожных путей. Согласно показаниям машиниста, который перенес тяжелый шок (и с момента «аварии» оставался под наблюдением врачей), «все произошло так стремительно. Какой-то мужчина… мистер Вильерс… вроде как боролся на переезде с маленьким мальчиком. Этот человек… мистер Вильерс… вероятно, пытался сделать так, чтобы они оба не стояли на пути состава. Ему удалось оттолкнуть мальчика в сторону, а сам он отскочить уже не успел». Мистеру Вильерсу, заявил следователь, нужно отдать должное за его героическое самопожертвование.
«ГЕРОЙ-ОТЕЦ СПАСАЕТ ЖИЗНЬ СЫНУ» — говорилось в одном из выпусков местной газеты. Выйдя на работу, Тедди отправил в библиотеку одного из клерков, и тот отыскал газетный материал о несчастном случае, а также репортаж из зала суда. Нерегулируемый железнодорожный переезд, состав отправлением в пятнадцать тридцать и так далее. Доминик Вильерс, местный художник. Его сын, страдавший отклонениями в поведении, «проявлял интерес к поездам», как сообщил следствию Томас Дарнли, который служит «садовником и разнорабочим в имении Вильерсов».
Боже правый, задохнулся Тедди. Истинная версия — что Доминик лишился жизни под воздействием коктейля из ЛСД и психотропных препаратов, что он пытался утянуть за собой сына — даже не рассматривалась, хотя, по убеждению Тедди, звучала куда более правдоподобно, чем все разговоры о том, что Доминик не успел увернуться от движущегося поезда.
Бедняга Санни, которому не суждено было узнать правду, так и прожил под гнетом вины всю свою жизнь — ну или по крайней мере до того момента, когда принял буддизм и отсек прошлое.
(«Тебе было всего семь лет! — говорила ему Берти. — Разве может на тебе лежать вина?»)
— Будем держать его дома, — заверила бабка воспитателя.
— Полагаю, на цепи! — хохотнул воспитатель.
Теперь Санни каждую ночь мочился в постель, а иногда и днем писался в штаны. И тело, и ум вроде как вышли из его повиновения. Это пуга́ло. Для него «был приглашен наставник» — некий мистер Алистер Тредуэлл, чья методика обучения сводилась к тому, что он с нарастающей громкостью талдычил одно и то же, пока не выходил из себя. Мистер Тредуэлл часто заговаривал со своим подопечным о «несправедливости» и о «сфабрикованном» против него «деле», не иначе как из зависти. Это притом, что он, по его словам, даже наедине ни разу не оставался с тем мальчишкой. Но коль скоро репутация у тебя подмочена — пиши пропало.
Уроки проходили за обеденным столом, который размерами был с отведенную Санни каморку, если не больше. Днем мистер Тредуэлл подкреплялся бутербродами с яичницей и потом до вечера обдавал Санни яичным духом. Санни обычно засыпал, а проснувшись, заставал мистера Тредуэлла за чтением внушительной книги («Толстой»). Бабке мистер Тредуэлл сообщил, что Санни «практически необучаем».
— Неужели ты совсем ничего не вынес из своей прежней школы? — допытывался наставник. — Даже базовых знаний? По основным предметам?
Как видно, не вынес. В штайнеровских школах начатки чтения, письма и устного счета вводились только с шести лет, а потому Санни целыми днями рисовал восковыми мелками и пел песенки про гномов, ангелов и кузнецов; загадочная троица «основных предметов» только лишь маячила в отдаленной перспективе где-то на горизонте.
И вот однажды, когда они осваивали, как выражался мистер Тредуэлл, «простые арифметические действия», которые для Санни оказались вовсе не простыми, Санни понадобилось сбегать в туалет, но мистер Тредуэлл потребовал: «Сперва, пожалуйста, доведи до конца этот пример», и когда Санни довел пример до конца, а точнее, довел мистера Тредуэлла до белого каления, учитель понял, что правильного ответа ему не дождаться, а ученик понял, что с этим примером ему не справиться никогда в жизни. Ближайший туалет находился «в нижней гардеробной», до которой было еще бежать и бежать, и Санни, помчавшись во весь опор, налетел из-за угла на бабку.
