Шапи Казиев - Крах тирана
Вскоре появились и русские купцы. По договору с Персией они могли здесь свободно торговать. Купцы привозили на базар олово, медь, соболей и много юфти – дубленой кожи быков и лошадей. Она шла на изготовление грубой, зато непромокаемой обуви, седел и прочих шорных изделий.
Одни ряды торговали луками и стрелами, ружьями и пистолетами, кинжалами и саблями отменной работы, другие – тканями, парчой и шелком, третьи – коврами и шерстью. Фруктовые и мясные ряды тоже не пустовали. Хна, басма, специи и даже гашиш продавались повсюду. А водоносы с разукрашенными кувшинами розовой и лимонной воды зазывали покупателей звонкими голосами.
Как и на других базарах, отдельно продавали коней, а в конце рынка, во дворе караван-сарая, продавали плененных или украденных детей и девушек. Сарбазы убивали отнюдь не всех, кого встречали на своем пути. Щадили тех, кого надеялись продать. Но были среди этих несчастных не только дети Кавказа, но и русские, индианки, эфиопки и даже персиянки. Тон здесь задавали каджарские купцы, отправлявшие рабов в Персию для перепродажи.
Муса-Гаджи видел такое не раз, но привыкнуть к этому глумлению над людьми, стону и плачу, которые сопровождали каждую сделку, никак не мог. Но он заставлял себя приходить на рынок каждый день в безумной надежде увидеть свою Фирузу. Когда ее не оказывалось среди невольниц, у него слегка отлегало от сердца, но, когда он видел, как уводят объятых горем рабынь, купленных почти за бесценок, ему хотелось сжечь весь Дербент с его позорным торжищем.
В один из таких дней он увидел Шах-мана. Окруженный то ли слугами, то ли нукерами, он явился на невольничий рынок и купил сразу всех детей. Мусе-Гаджи это показалось странным. Он проследил за Шахманом и еще больше удивился. Тот привел детей в харчевню, накормил их, постарался успокоить и спросил, кто и откуда родом. Затем поручил своим людям отвезти тех детей, кто лишился родителей, в Чох, чтобы их там содержали за его счет, как сирот. А если бы нашлись родители или люди, готовые принять их в свои семьи, пусть так и сделают. Остальных Шахман поселил в своем доме, купленном в Дербенте. Дом был старый, но с большим двором, где помещался весь караван Шахмана. Времена для Дербента были тяжелые, и дом этот был куплен за бесценок.
Благородный поступок человека, изгнанного из своего общества, очень удивил Мусу-Гаджи. Он даже хотел было поблагодарить Шахмана за богоугодное дело, но решил до времени воздержаться, чтобы посмотреть, что будет делать Шахман дальше.
Через несколько дней Шахман повторил то, что так поразило Мусу-Гаджи. Когда он рассказал об этом Ширали, тот уже знал ответ. Он утверждал, что Шахман большей частью был занят торговлей и заведением новых связей. Те чиновники, которых он знал раньше, лишились голов или своих должностей. А Шахману нужны были новые связи, большие связи, чтобы попасть на аудиенцию к самому Надир-шаху. Что же касается детей, живущих в его доме, то они могли понадобиться Шахману в будущем.
– Верно, – согласился Муса-Гаджи, начиная понимать хитроумного Шахмана. – Он непременно захочет вернуть к себе уважение в горах. А что этому может помочь лучше, чем дети, спасенные из рабства и возвращенные несчастным родителям?
Ширали знал многое, потому что он вовремя перебрался от Джума-мечети на базар. Здесь подавали больше, исключая пятницу, когда Ширали возвращался на свой пост у мечети. Узнать на базаре можно было все, даже число жен и наложниц в гареме Надир-шаха и количество невольниц, еще не осчастливленных ласками повелителя. Впрочем, таковой была всего одна, и это очень беспокоило Лала-баши, главного евнуха, который являлся на базар почти каждый день.
То, что беспокоило Лала-баши, очень взволновало Мусу-Гаджи. На следующий день он явился на базар вместе со слоном, груженным хворостом, на который тут же нашлись покупатели. Вскоре появился и сам Лала-баши в сопровождении стайки слуг. Капризные обитательницы гарема томились от скуки и каждый день требовали чего-то нового. Найти на Дербентском базаре то, что развеет избалованных дам, было делом почти невозможным. Торговцы лезли из кожи вон, чтобы угодить главному евнуху, имевшему большое влияние при дворе Надир-шаха. Они предлагали тончайшие ткани, ослепительные украшения, редчайшие благовония, изысканный табак для кальянов, лучшие фрукты и сладости… Для большей уверенности Лала-баши скупал все подряд, и корзины его слуг быстро наполнялись.
Увидев слона, Лала-баши немного о чем-то подумал, а затем спросил:
– Умеет ли он танцевать?
– Танцевать? – изумились окружившие их люди. – Лезгинку, что ли?
– Умеет ли он стоять на задних ногах? – раздраженно уточнил Лала-баши.
– Еще как! – заверил Муса-Гаджи, припоминая, как слон делал это, когда тянулся за нежными ветками с только что распустившимися листьями.
– Пусть покажет, – велел Лала-баши. – В крепости не хватает развлечений.
Появившаяся возможность проникнуть в ханский дворец заставила Мусу-Гаджи тут же придумать, как это сделать. Он схватил с соседнего прилавка большую тыкву, влез на дерево и поманил тыквой слона. Тот быстро сообразил, как достать лакомство, вытянул хобот и поднялся, стоя на задних ногах.
Добравшись до тыквы, слон засунул ее в свой огромный рот и замотал от удовольствия головой.
– Вах! – восторженно зашумели люди.
Но продавец тыкв на этот раз не выдержал:
– Этот шайтан сожрал уже вторую тыкву! Пора бы и заплатить!
Лала-баши кивнул слуге, и тот сунул продавцу монету.
– Хвала Аллаху! – тут же закричал продавец. – Это благородное животное знает, у кого лучшие тыквы в Дербенте!
– Пойдешь со мной, – велел Мусе-Гаджи Лала-баши.
Сообразительные слуги тут же погрузили на слона свои корзины и, весело обсуждая способности удивительного существа, пошли следом за Лала-баши. На этот раз им повезло: идти нужно было в гору, и прежде они добирались до цитадели едва живыми со своими тяжелыми корзинами, тогда как Лала-баши ехал на отличном коне.
Глава 55
Они приближались к крепости Нарын-кала – цитадели Дербентской крепости, грозно возвышавшейся над городом. Сердце Мусы-Гаджи взволнованно билось. Он не раз думал, как сюда пробраться, но высокие стены цитадели и многочисленная охрана делали неосуществимыми его замыслы. Все, что он сумел узнать о свой пропавшей возлюбленной, говорило о том, что она или в гареме Надира, или ее уже давно нет на этом свете. Но сердце подсказывало ему, что Фируза жива и ждет своего любимого.
Наконец, стража отворила высокие, окованные железом сводчатые двери, и они оказались во дворце. Впрочем, сам дворец занимал лишь ближнюю часть огромной цитадели, а остальное место было занято шатрами и палатками шахской гвардии. Дворец Надира охранялся тремя цепями стрелков. Они стояли тесными рядами, опираясь, как на посохи, на свои мушкеты.
Муса-Гаджи искоса поглядывал вокруг, стараясь не проявлять своего интереса. Дворец утопал в аромате цветущего миндаля, а каменные строения украшали первые весенние цветы. Из источников в виде каменных львов лились прозрачные струи. Каменные лестницы разбегались в разные стороны, а от небольшой площади поднимались амфитеатром, как будто здесь давались представления. Неподалеку виднелись белые купола хамамов. По пути к гарему Муса-Гаджи заметил в земле несколько темных ям, накрытых каменными крышками с дырой посередине или железными решетками. Это были зинданы, где содержали преступников. В другом месте из земли выступало нечто похожее на горло огромного кувшина – это оказалось водохранилище.
В цитадели было много удивительного, но Лала-баши направился к гарему – небольшому красивому зданию с ажурными деревянными ставнями на окнах.
Фасад его был украшен гирляндами ярких тканей, перевитых жемчугом и золотыми кольцами.
Прежде чем Муса-Гаджи приблизился к гарему, на него надели капюшон с тонкими прорезями для глаз.
– Не смотри, куда не надо, если хочешь сохранить свои глаза, – пригрозил Лала-баши.
Но и через узкие прорези Муса-Гаджи видел заветные ставни, за которыми мелькали неясные тени.
Из гарема появились молоденькие, ярко наряженные евнухи. Они забрали часть корзин и скрылись за дверями сераля, охраняемыми двумя огромными безбородыми маврами, тоже евнухами. Их обнаженные секиры всегда были готовы снять голову с тех, кто проявлял излишнее любопытство.
Затем пришли служанки, закутанные в чадры. Они принесли корзинки из ажурного золота, украшенного самоцветами, и принялись раскладывать в них привезенные сладости: финики, изюм, лукум, халву. Корзинок было десять – по числу невольниц, составлявших походный гарем падишаха. Жены и остальные наложницы после покушения на Надир-шаха были возвращены в Мешхед до той поры, пока не совершится окончательное покорение Дагестана.
Услышав про слона и его молодого погонщика, Фируза вздрогнула. Еще не понимая, что с ней происходит, она бросилась к окну и прильнула к ставням. Внизу действительно был слон. Он смешно стоял на задних ногах, пытаясь достать связку фруктов, которую держал на конце своей длинной пики мавр – стражник гарема. Фрукты висели, как наживка на удочке, и слону приходилось кружиться, чтобы достать ускользающее лакомство. Гаремные дамы восторженно аплодировали и бросали погонщику монеты сквозь ставни. А Фируза все ждала, когда погонщик поднимет на нее глаза.
