Валентин Пикуль - Слово и дело. Книга 1. Царица престрашного зраку
– Посуди сама, Дуняшка, – признавался ей Маслов, – каково же мне, империи обер-прокурору, в происхожденье подлом сказаться? От дел отринут… А кто, кроме меня, мужика защитит?
И, плоским носом в подушки зарывшись, тихонько выла жена-умница. Единая на свете – любимая и рябая.
Анисим Александрович понимал: страшно бабе!
– Горбатого, – говорил он ей, – меня токмо одна могила исправит…
И засыпал – в тревогах. Вскрикивал, зубами скреготал.
«О, ночи, ночи вы мои! Ночи обер-прокурорские…»
Глава девятая
Когда до Берлина дошла весть, что Анна Иоанновна разодрала кондиции и вновь обрела самодержавие, король был счастлив:
– Теперь-то у меня руки развязаны, и я не стану бояться Польши. Курляндию мы приладим к Пруссии, а крон-принца я женю на племяннице русской царицы… Велите же от моего имени завтра в богадельнях Берлина приготовить беднякам подливку из лука. Пусть и они порадуются вместе с королем!
А сегодня – день будний. Пять гамбургских селедок и кружка пива – завтрак Soldaten-Konig’a. Бранденбургского курфюрста и короля прусского – Фридриха Вильгельма, дай бог ему здоровья!
Год был у короля неудачным: сын Фриц хотел бежать из Пруссии к этим противным французам. Отрезать ему нос и уши, конечно, неудобно. Фриц заключен в крепость Кюстрина, а товарищу его отрубили голову… Вот к чему приводит игра на флейте и чтение парижских журналов! Мысли короля из Кюстрина перенеслись в цейхгаузы Берлина: там немало сукна, которое давно уже сгнило… Неужели у проклятых англичан сукно лучше? Весь мир должен знать: нет товаров лучше, чем прусские товары!
«Может, – задумался король, – съесть еще одну селедку? Нет, – остановил он себя, – нужна разумная экономия… Пруссия и Бранденбург небогаты!»
Пришел советник и доложил, что из России в подарок от Анны Иоанновны прибыли восемьдесят длинных парней:
– Вот их длина от пяток до макушки, ваше величество!
Фридрих Вильгельм глянул в реестр: «Ого, богатыри…»
– Сколько Анна просит за каждую голову?
– Она их дарит, вам платить не надо.
– Тогда, – решил король, – надо придумать, как отблагодарить Анну за этих мунстров. Россия заводит кирасирские полки, для этого нужны тяжелые лошади. Но лошадей пусть покупают у голштинцев… Я думаю о Людольфе Бисмарке – он добрый малый! Не послать ли его в Россию инструктором – в обмен на этих длинных парней?
Лицо советника изображало глубокую скорбь верноподданного:
– Ваше королевское величество, полковник фон Бисмарк вчера нечаянно схватил шпагу и насквозь проколол своего лакея, а теперь ждет вашего высочайшего милосердия.
Фридрих Вильгельм торопливо обернулся:
– Он ждет, конечно, за этой дверью? Так позови его…
Вошел фон Бисмарк – детина хоть куда. Правофланговый!
– Негодяй! – сказал король. – Отвечай по чести: за что ты убил моего исправного налогоплательщика?
– Ваше величество, – отвечал Бисмарк без тени трусости, – не было глупее человека на белом свете…
– Ты ошибаешься! – сказал король. – Весь свет таков!
– Но это был дурак особый… Вчера после плацмунстра я попросил его подать мне ботфорты.
– Он их не подал?
– Подал! Но оба были с правой ноги.
– Дурак, конечно, – согласился король. – Но у тебя же две пары ботфортов, Бисмарк?
– Ваше величество, этот болван принес мне и другую пару. Но эти ботфорты, естественно, были оба с левой ноги… Тут я не выдержал, а шпага как раз была в руке. Бац! – и готово.
– Но я не вижу законного повода для казни, Бисмарк.
– Ах, ваше величество… У вас было уже столько поводов наградить меня раньше, но вы этого не сделали, так наградите же меня теперь своим высочайшим помилованием!
Король дал Бисмарку пощечину и нежно поцеловал:
– Ступай же в крепость! И сиди там тихо. Если ты когда-нибудь придешь мне на память, то я тебя, может быть, и выпущу.
– Ваше величество, я исполню приказ. Но что мне делать, чтобы вы вспомнили меня поскорее?
– Примерное поведение, Бисмарк, есть как раз именно то, на что я обращаю свое частое внимание… Ступай! Марш!
Король-солдат отправился на прогулку. Внимание, господа берлинцы, внимание… Если вы успеете, то лучше спрячьтесь! Пора уже знать всем добрым немцам, что Берлин – не Афины, а Спарта; порядок и ранжир солдатской казармы куда как величественнее афоризмов Лейбница. Его величество едет на плац. Прогулка для короля – для народа ревизия. А трость короля – непогрешимый закон. Око короля Пруссии недреманно, как у беркута:
«Вон тот чиновник, показавшийся в окне, с утра дует пиво. С чего он так расточителен? Может, налоги чиновникам повысить?.. Женщины чинно идут на базар, – похвальное усердие! Собачка гадит на улице. Нехорошо. Надо ввести налог на собак… О-о-о, стоит малый на улице и ничего не делает… Какая наглость!»
Король пулей вылетел из коляски:
– Ты кто таков?
– Я стекольщик…
– Мерзавец, кто догадается об этом? Почему ты не работаешь?
– Увы, мой король! Сегодня нет работы. Все стекла в Берлине целы…
Король тростью переколотил стекла в соседних домах.
– Трудись! – сказал. – Нельзя быть праздным, ибо праздность развращает немца… – И он поехал далее, на Потсдам.
Улицы ровные. Деревья замерли в строю. Плац. Красота.
Посреди плаца в Потсдаме – голые – стоят русские великаны. Вологодские, ярославские, рязанские. Капралы ходят с аршинами – ранжируют. Как же отблагодарить Анну Иоанновну за ее подарок? «Жаль Бисмарка! – подумал король. – Добрый он малый, и как бы теперь не избаловался, сидя в крепости, а не в казарме…»
Король вышел на середину. Плац подметен. («Чисто ли?..»)
– Забудьте, что вы русские, – сказал король, – отныне вы мои верноподданные… В ремесле прусского солдата заключен для вас единственный путь к славе. Оцените свое превосходство над распущенной статской сволочью… Эй, кто там? Переведите олухам!
Русский толмач-раскольник перевел.
– Порядок, экономия и симметрия, – добавил король. – Сейчас вы получите в знак прусского гостеприимства по кружке доброго немецкого пива. Однако не советую обольщаться. Вторую кружку вы получите от щедрот королевства, когда я уволю вас в отставку – за ранами и болезнями…
Раскольник перетолмачил, и король закончил:
– За любое нарушение дисциплины – пытка и отрезание носа! За побег из моей армии, что есть измена Пруссии, – смертная казнь!
Внимание, господа берлинцы, внимание: король возвращается из Потсдама! Ревизия – закон, а закон – ревизия. Кто-нибудь спорит? Нет, все берлинцы согласны с королем. И сын-кронпринц сидит в крепости, а полковник Бисмарк шагает в крепость…
Чистенькие небеса Бранденбургского курфюршества.
А над лесами и болотами Пруссии волокнами лежит туман.
– Хайль, кёниг! Хох, зольдатен!
Русские великаны допивают пиво из фаянсовых кружек.
К вечеру из восьмидесяти осталось семьдесят шесть.
Четверо удрали. Не зная языка. Но сразу же – прямо с плаца…
– Убыток, – опечалился король. – Опять убыток! Пусть только посмеют теперь в России не купить наше замечательное сукно…
Над королевством Пруссии и курфюршеством Бранденбургским царила, как говорил об этом сам Фридрих Вильгельм:
– Непостижимая тайна государственности…
* * *– Пруссия, – сказал Остерман, табачку нюхнув, – может служить для нас образцом просвещенной монархии…
– Какой же образец, – спросила Анна Иоанновна, – ежели король всех ученых из Берлина разогнал? Я-то своих не разгоняю!
– Ваше величество, – резко отвечал Остерман, – просвещение это еще не значит – грамотность! Немцы просвещены потому, что любят своего короля и от уплаты налогов не уклоняются, как это мы наблюдаем в России непросвещенной… Пароль Пруссии таков: будь солдатом, плати налоги и держи язык за зубами!
– Вот бы и нам так, – с завистью вздохнула Анна, грезя.
– Король же прусский, – продолжал Остерман усыпляюще, – издавна благосклонен к Рейнгольду Левенвольде.[13] И, ваше величество, при создании нового славного регимента вам следует обратить внимание и на его шефа…
Задумано было так: собрать под новые знамена курляндцев и немцев и – однодворцев, нищих и злых, которые были потомками казненных стрельцов. Старая же гвардия (семеновцы и преображенцы) были потомками петровских «потешных» и тем стрельцам – исконные враги.
Разгон гвардии начали с кавалергардов. Лейб-регимент больше других орал, когда надо было кондиции рвать. А теперь-то они помалкивали. Пьяное «виват Анна» и трезвое «покорнейше благодарим». А им – в шею, да кого в армию, да кого в провинцию.
Преторианцев нового полка одели в зеленые кафтаны до колена. На шею офицерам повязали (бантом назад) полотняные галстуки. Ботфорты звякали медными шпорами. На шляпах сделали плюмажи из белых и красных перьев. Портупеи лосиновые, темляки из цветной шерсти, ножны черненые, шпаги – в аршин длиною, землю царапали. Под конец офицерству выдали по протазану и поставили всех в строй.
