Страна Печалия - Вячеслав Юрьевич Софронов
Может быть, по причине регулярного приложения телесных сил и вымещения общей злобы на ком-то одном драки между слободчанами случались довольно редко и обычно лишь по крайней подозрительности мужского населения к женам своим, которые неосторожно перемигнулись с кем-то из молодых соседей. Тогда узнавший о том муж ловил своего, как казалось ему, соперника и громогласно обвинял его в блуде, обещая в следующий раз оторвать ему обе ноги и все, что между них находится. Молодой парень, которому, может быть, и в самом деле нравилась жена более старого обидчика, не упускал своего случая и отвечал на угрозы ни словом, но кулаком, после чего сбегалась родня, и растаскивали по дворам не успевших еще по-настоящему разодраться мужиков. В результате молодой удалец продолжал и дальше ходить с гордо поднятой головой победителя, подмигивая всем подряд молодухам, а у мужа появлялась возможность прищучить не в меру хорохорящуюся жену и давать понять при каждом удобном случае, кто в доме есть настоящий хозяин.
Но однажды снедаемые вполне обоснованными подозрениями давно вошедшие в солидный возраст мужики числом около пяти человек, имевшие жен телом молодых и с натурой пылкой, решили обезопасить честь свою от нежелательных случайностей и созвали по этому случаю довольно необычный слободской сход.
На нем они обвинили не в воровстве, но, по сути дела, грехе, близком к тому, молодого парня Степана, прозванного за его порхающую походку Соколком, по которому сохла добрая половина слободских жен. Степка тот был исключительно видным парнем, с буйной, плохо поддающейся гребню шевелюрой, с озорными, широко распахнутыми голубыми глазищами, имел фигуру стройную и ходил неизменно подпоясанный красным кушаком. К тому же слыл он отменным плясуном, знал кучу прибауток и редкой непристойности песенок. Пользовался он своей известностью без всякого зазрения совести, подогревая бабий интерес к себе тем, что ни одну мало-мальскую бабенку не пропускал вниманием своим, норовя при каждом удобном случае ущипнуть за бочок, а то и пониже, оказавшуюся рядом молодушку, шепнуть ей такое словечко, отчего та надолго заливалась алым цветом и, закативши глаза, забывала, куда и зачем шла по делам домашним.
Был Степка к тому же силен и драчлив, и мужики в годах связываться с ним не решались, хорошо понимая, чем для них эта ссора может закончиться. Вот и решили они тогда совместно настоять на изгнании его из монастырской слободы, обвинив в явных и скрытых прелюбодеяниях.
Но за Степана неожиданно заступились седовласые пожилые мужики, имеющие жен соответственно своему возрасту, а потому для любвеобильного парня никакого интереса не представляющих. Именно от них мужья, ощущавшие острый зуд от скорорастущих на головах рогов, услыхали слова нелицеприятные и обидные, мол, не бери лошадь паленую, а жену ядреную; мужик, как водится, свой грех за порогом оставляет, а баба в дом несет. Их же и обвинили в нежелании и неумении должным образом ублажать любовью жен своих, отчего те и заглядываются на молодых парней.
«Вы их хоть на цепь к себе пристегните и караульных приставьте, а все одно не углядите!» — кричали им со смехом напоследок.
Правда, для самого Степана похождения его закончились печально, когда он, однажды убегая из дома одной замужней молодушки, перескочил через плетень и попал ногами меж непонятно откуда взявшихся бревен. Поломал он тогда резвые свои ножки, и даже приглашенный за большие деньги городской лекарь, ничем горю его помочь не сумел, и остался Степан до конца своей горемычной жизни полным калекой.
С тех пор он не только соколком, но и по-человечьи ходить не мог, а лишь сидел теплыми днями на крылечке своих родителей. А через год узнали, что умер он странной и непонятной смертью, будучи один дома. Родители его на то поясняли, мол, не удержался их Степушка на непослушных ногах, споткнулся да и ударился с маху косицей о край кованого сундука. Может, оно так на самом деле и было, но только пошли по слободе слухи, будто бы, настрадавшись вволю, Степан не выдержал доли такой и перекинул через матицу свой красный кушак да на нем и повесился.
Так ли, иначе ли, но парня нужно было схоронить, а дело это оказалось трудным и щепетильным благодаря длинным языкам слободчан, не поверивших в его смерть от падения. И эта вот бабская въедливость, всезнайство чуть не сослужили парню уже после смерти недобрую славу. По извечному стремлению к правдоискательству стали слободские бабы догадки строить: мог или не мог Степушка умереть собственной смертушкой. Родители на своем стоят: так все и было, мол, иного ничего сказать не можем. А бабам соседским подавай хоть какое, но доказание того, как все произошло-вышло. Даже гадалку сыскали, узнать через нее хотели, как дело обстояло.
Дошло все до местного батюшки — отца Спиридона. Тот призвал Степкиных родителей на строгую беседу и вынес свое твердое решение в праведной смерти паренька неженатого Степана Соколкова. Разрешил отпеть в монастырском храме и земле тело предать по дедовским православным обрядам.
Только опять закавыка вышла: где хоронить его, на каком погосте, поскольку до того все слободчане перед смертью своей пристраивались кто в богадельню, кто в монастырь, а тут такое дело, что и места нет для Степушки ни на одном из городских погостов. Решили по такому случаю общий сход собрать, определиться насчет непростого вопроса о вечном упокоении жильцов, своего храма не имеющих. Судили-рядили и вынесли общее решение предать Степана земле вблизи жилищ своих на крутом пригорке над речкой, прозванной в народе не иначе, как Монастыркой. Местечко приметное, весенним половодьем не тронутое, по всем статьям для этого скорбного дела подходит. Только вот монастырское начальство уперлось, мол, нет у жильцов слободских такого права — хоронить любого и каждого на земле, для тех целей не предназначенной. И на самом монастырском погосте, внутри ограды, где иноки схоронены, тоже нельзя, поскольку ни по чину, ни по званию Степан к ним ни с какого бока не подходит.
Мужики, да и бабы вместе с ними едва на приступ монастырских ворот не кинулись, до того им этот ответ обидным показался. Выходит, как на работы идти к братии в помощь, то, получается, будьте добры, пожалуйте. А как клок земли, никаким строением не занятый, для
