Второго Рима день последний - Мика Валтари
Генуэзцы намочили паруса, поэтому турецкие зажигательные стрелы не могли их поджечь. Внезапно, на палубу турецкой галеры брызнула струя огня, и крик обожжённых на мгновение заглушил шум сражения. Пылающая галера вышла из боя, оставляя за собой огненный след на воде.
Картина была просто невероятная. Четыре христианских корабля упорно прокладывали себе дорогу к порту, окружённые, по меньшей мере, четырьмя десятками боевых турецких галер. Радость толпы была неописуемой. Время от времени кричали, что подходит папский флот, что эти корабли – лишь передовой отряд. Константинополь спасён.
Перевитый дымами, сплетённый клубок кораблей минул мыс Акрополя. В этом месте необходимо сделать крутой поворот на запад, чтобы достичь портового запора и Золотого Рога. Корабли лишились попутного ветра и потеряли ход. Высокий холм загораживал ветер. Паруса обвисли, и было видно, что корабли уже не слушаются руля. На турецких галерах поднялся торжествующий крик. Толпа онемела. С холмов на противоположном берегу с ветром долетел до нас победный рёв. Там, по другую сторону стен Пера, стояли густые толпы наблюдающих за битвой и славящих Аллаха турок.
Христианские корабли соединились бортами друг с другом и сражались в сомкнутом строю, хотя турецкий адмиральский корабль всё ещё торчал, застряв своей острогой, в борту самого большого генуэзца и мешал ему маневрировать. Накрепко сцеплённые крючьями между собой, борт о борт, все четыре корабля качались на высокой волне как одна большая крепость, изрыгающая камни, ядра, стрелы, огонь и расплавленный свинец на турецкие галеры. Шипящими дугами брызгал греческий огонь на турецкие палубы, так что у турок было достаточно работы по тушению пожаров.
– Фрактанелас! Фрактанелас! – опять стали кричать люди с прибрежной стены. Корабли находились так близко, что легко можно было различить лица сражающихся. Но помочь им не мог никто. За портовым запором стояли готовые к бою венецианские корабли, но цепь не позволяла им вмешаться в битву. А до порта было ещё далеко.
Когда я смотрел на фантастическое сражение генуэзских кораблей, я простил Пера всю её купеческую жадность. Я отдавал себе отчёт, сколько дисциплины, искусства и морского опыта требовал этот бой. Я понял, почему Генуя веками была владычицей морей, соревнуясь с самой Венецией. Ужасно медленно, шаг за шагом продвигалась эта грохочущая и плюющая огнём крепость из четырёх кораблей к портовому запору, с трудом движимая несколькими огромными вёслами и прибоем.
На стене и на склонах холмов люди падали на колени. Напряжение было сверхчеловеческое, ведь турки обладали огромным численным перевесом. С каким-то остервенением постоянно менялись галеры, чтобы снова и снова идти в атаку со свежими силами. Турецкий адмирал охрип от крика. Кровь текла у него по щеке. С отрубленными руками, падали в воду воины с тюрбанами на голове, но пальцы их отрубленных рук всё ещё судорожно цеплялись за борта христианских кораблей.
– Панагия, Панагия, Святая Дева, защити свой город,– возносились к небу молитвы людей. Греки молились за латинян, взволнованные мужеством и выдержкой моряков. Может, это и не героизм, когда человек сражается за свою жизнь, но героизмом, несомненно, было то, что четыре корабля, не бросая друг друга, прорывались через превосходящие силы противника, чтобы прийти на помощь Константинополю.
И вдруг, словно божественное дыхание прошелестело в небесах. Случилось чудо. Ветер изменил направление. Опять наполнились тяжёлые мокрые паруса, и христианские корабли быстрее заскользили к портовому запору.
В последнюю минуту турецкий адмирал приказал отрубить нос своей галеры, так что только острога осталась торчать в тяжёлом дубовом брюхе христианского корабля. Смирившись с неудачей, турецкая галера развернулась и отошла, а из её шпигатов хлестала кровь. Словно прихрамывая, с поломанными вёслами в клубах дыма от трудногасимого греческого огня, остальные турецкие корабли уходили вслед за своим флагманом. Протяжный триумфальный рёв люда Константинополя потряс небеса.
Я не очень разбираюсь в чудесах, но то, что ветер в решающее мгновение изменил направление – настоящее чудо. В этом было что-то сверхъестественное, что-то, чего не может постичь человеческий разум. Всеобщую радость не могли пригасить ужасные стоны раненых и хриплые проклятия моряков, которые обессиленными голосами взывали в сторону порта, требуя отворить им запор. Расцепить большую цепь – трудное и небезопасное дело. Только когда турецкие корабли исчезли в Босфоре, Алоис Диего приказал открыть запор. Четыре корабля, покачиваясь, вошли в порт и дали салют в честь кесаря.
В тот же день, ближе к вечеру, команды с хоругвями и командирами во главе, в сопровождении радостных толп, промаршировали через весь город к монастырю Хора, чтобы поблагодарить Константинопольскую Панагию за спасение. Все раненые, которые могли ходить, приняли участие в этом шествии. Некоторые тяжелораненые, попросили принести их в храм на носилках, надеясь на чудесное исцеление. Так благодарили и славили латиняне греческую Непорочную Деву, а в глаза им сияла ослепительным блеском золотая мозаика церкви монастыря Хора.
Но для наиболее здравомыслящих граждан города радость и надежда скоро померкли, когда они поняли, что эти три генуэзских корабля вовсе не авангард объединённого христианского флота, а просто суда с грузом оружия, которое кесарь ещё осенью купил и оплатил. Нападение на них султана было очевидным нарушением нейтралитета, ведь корабли шли в Пера. Капитаны организовали отпор только потому, что их груз был военной контрабандой, и они боялись потерять корабли. Теперь, достигнув порта назначения, они и их судовладельцы стали богатыми людьми. Другой вопрос, смогут ли капитаны сохранить своё богатство и корабли, ссылаясь на нейтралитет Пера.
Прошло время любви и наслаждений. Я вынужден был вернуться на свой пост в Блахерны и показаться Джустиниани. На прощание я поцеловал молодую жену и запретил ей выходить в город, чтобы её не узнали. А мои мысли были уже далеко. Я приказал Мануэлю повиноваться ей и пообещал прийти домой, как только появится такая возможность.
У ворот святого Романа не только наружная, но и внутренняя стена повреждена пушечным огнём. Как только начинает темнеть, для укрепления наружной стены нескончаемым потоком несут балки, землю, вязанки хвороста. Любой может выйти через внутреннюю стену к наружной, но вернуться в город сложнее. Джустиниани выставил посты, которые задерживают тех, кто хочет вернуться и заставляют всех посетителей отработать одну ночь. Латиняне Джустиниани измучены постоянными бомбардировками, не прекращающимися круглые сутки, и непрерывными атаками неприятеля на выломы, во время которых турки
