Государь Иван Третий - Юрий Дмитриевич Торубаров
Ольга решительно замотала головой.
– Ты, спасая мня, полез в огонь. А мне что угрожает? Поедем вдвоем. И те со мной безопаснее. Скажу, что ты мой стражник.
Он подумал и спорить не стал.
В бабкину комнату Дорофей залез через окно. На следующий день дворник заметил на снегу следы, которые вели к бабкиному окну. «Ладноть… была бы молода. А то ведь старушонка, и кому она нужна?» – в раздумье чесал башку дворник. И все же не удержался, при встрече спросил:
– Бабка, кто это к те в оконце лазит?
– Ко мне? В оконце? Да Бог с тобой! Ну и выдумщик ты! – Старуха посильнее напустила платок на глаза.
– Чего «выдумщик»? След и сейчас есть, пойдем поглядим.
– Выдумщик! Ишь, над старухой посмеяться захотел. Вот расскажу я бабам, пускай посмеются.
– Ну… ты, старая, выдумала тоже. Ладно, ничего я не видел. Иди уж.
Старуха все рассказала Ольге.
– Надо скорее ехать, – сказала княжна.
– Никак ты всерьез вздумала ехать. Да ты что, девка, с ума сошла? На улице-то морозяка надвигается. Хороший хозяин собаку не выгонит из избы, а ты…
– Нет, нянька, я решила. Он ради мня жизнью рисковал. Сколь там было народу? Все кричали, а никто и попытки не сделал. А он? Да как я перед Богом отвечу? Нет, нянька, поеду. Вот только с деньгой у мня плохо. Деньга-то вся у отца, а он уже уехал. Да и спрашивать как? Ладно, поедем без денег. Мир не без добрых людей. Помогут. Ты только одежонку ему потеплей выбери, да коней как-то надо будет за кремль вывести.
Бабка, выслушав княжну, задумалась, потом сказала:
– Одежонку я уже подобрала. Коней… скажу Степке, чтоб он оседлал их и на подол вывел. А вот с деньгой… подожди-ка, – и она торопливо ушла.
Вскоре вернулась, держа в руке небольшой узелок.
– Вот, на… На смертушку берегла. Да, думаю, Бог даст, поживу еще маленько. Глядишь, ты и разбогатеешь.
– Нет, нет! – замахала Ольга руками. – Не возьму! Ты что, нянька, последнее…
– Оленька, доченька моя, ты что хочешь? Его погубить? Ведь дворник-то заметил. Мужиков соберет, скажет, вор завелся. Тогда что? Дорофея на плаху?
Ольга задумалась: «А ведь правду говорит старая. Что же делать?»
– Бери, бери. – Нянька сунула ей деньги в руку.
У Ольги побежали слезы. И они обнялись в едином порыве.
А на другой день, после обеда, когда вся дворня разбрелась по углам немного подремать, Степан, взнуздав лошадей и бросив на спины по мешку овса, отъехал с парой лошадей на подол. Привязав их к чьей-то ограде, заторопился назад – успеть вздремнуть с полчасика. А дорогой рассуждал про себя: «И зачем старухе понадобились эти кони? А не сказать ли конюху об этом?» Грея руки, засунул их в карман. И там обнаружил серебряный гривенник, данный ему старухой, как плату за вывод коней. «А, пускай конюх сам разбирается». И, насвистывая, свернул к корчме. Тут он столкнулся со здоровенным, рослым детиной с большой торбой на плече.
Этот здоровяк быстро нашел лошадей. Проверил подпруги. Покрепче привязал овес, приторочил торбу и стал ждать Ольгу. Но ждать ему пришлось недолго. Вскоре из метельной пелены выделился чей-то силуэт. Когда он оказался рядом, Дорофей узнал Ольгу.
– Ты уже здесь! – подходя к лошади, сказала Ольга.
Она была в катанках, в тулупчике, который мешал ей ловко взметнуться в седло.
– Помоги-ка! – сказала она.
Дорофей поднял и посадил ее в седло.
Глава 25
Неожиданное прибытие в Колывань важного гостя в лице личного посланника самого папы, легата Антонио Бономбра, всколыхнуло весь местный епископат. Был отслужен молебен по случаю спасения всех путешественников. На нем присутствовал и молодой ланд-маршал Филипп Белль. Софья чувствовала себя очень плохо и, не отстояв службу, ушла к себе.
Их отъезд в Московию сильно задерживался. Софья никак не могла прийти в себя после морской качки. Но легат не терял времени. В Колывани было много русских. Нашлись даже московские посланцы. И одного из них, Николая Ляха, легат послал в Псков, оттуда он должен был отправиться в Великий Новгород и сообщить: «Царевна едет из Рима. Переплыла море. Отдохнув, поедет в Москву. Она племянница византийского императора Константина. Зовут ее Софьей, и она будет вашей государыней, а великому князю Ивану Васильевичу женой. Вы бы ее встретили да приняли честно».
Выслушав это наставление, посланец в тот же день помчался в Псков, чтобы оттуда попасть в Новгород. Что началось в самой Колывани! Каждый знатный горожанин считал своим долгом навестить царевну. От этих встреч и дорогих подарков она уже не знала, куда деться. Вместо покоя она оказалась в такой суете, что, не выдержав, попросила легата поскорее решить вопрос с отъездом, хотя душа ее ликовала от такого поклонения.
И в Пскове жизнь забила ключом. Кто мед сытит, кто бражку готовит, кто в лес за дичью, кто на озеро за рыбой. А бояре – те в сундуки. Достают бобровые, лисьи шубы, высокие шапки. Решили делегацию из бояр и житных людей послать в Изборск для встречи царицы. Произошла драка, каждый доказывал свою необходимость. А какие подарки приготовили: и шкуры, и шубы, и тюки наволоки греческой разных цветов. А золотых изделий сколько: и кольца, и обручи, и подвески, и бусы, и… По прибытии в Изборск каждый прятал свой подарок, стараясь высмотреть, что приготовили другие.
День проходил в ожидании, другой… Но что-то не видно царского обоза. Наконец прискакал всадник и объявил, чтобы ехали встречать на немецкую сторону, в Дерпт. Помялись-помялись бояре – уж очень не хотелось встречать будущую великую княгиню на чужой стороне. Но что делать? И встреча произошла в устье Эмбаха. И тут опять началось! Дородные, величавые бояре подносили позолоченные кубки вина и меда, били ей челом, одаривая богатыми дарами. Она дрожала от счастья, видя, как разодетые, словно павлины, бояре, потрясая серебристыми шубами, выражают ей свою любовь, дарят несметные сокровища, да еще били челом. Если здесь так, а как будет там, в Москве?
Она объявила, что принимает их подарки, кланяется им за любовь великую и честь и просит, чтобы они скорее доставили ее на Русскую землю. Такой жест говорил о большом ее уме. Бояре принялись рассаживать в лодиях многочисленную свиту. Отдельно посадили легата и Софью. И поплыли на русскую сторону. Софья, довольная наступившей тишиной, загляделась на гребцов. Ее покорила их слаженная работа. Весла погружались и выходили из волны без брызг и капель, да так синхронно, словно кто-то невидимый дергал их за одну веревочку. Потом, налюбовавшись гребцами, она перевела взор на берега. Начиналась, как ей сказали, зима. И
