Наталья Иртенина - Андрей Рублёв, инок

– Что-то ты мудришь, Андрей, – усмехнулся Юрий. – Да будь по-твоему.

Он вышел во двор. Не глядя более ни на что, направился к коню.

Алешка, слонявшийся от любопытства вокруг шестерых дружинников, приметив князя, улепетнул к ближним амбарам.

Когда последний служилец выехал за ворота, Мартын проковылял к Андрею.

– Доволен? – опасливо спросил он про Юрия Дмитриевича.

– Твоя работа ему понравилась.

Андрей кивнул на доску у стены, придирчиво осмотренную князем. Дощаник весело ухмыльнулся.

– А то ж! И мы не лаптем деланы. Кой-што умеем.

Летняя страда перевалила за межень. Отошел сенокос, поля тучнели житом. Как-то загорелся верхний звенигородский посад, что в заречье. На вечерней зоре будто два заката полыхали красным светом друг против друга. Страшно и величаво смотрелось зрелище с вала Городка. Пожгло с полсотни дворов и две церкви, дальше огонь не пустили, раскатав по бревнышку окрестные дома, службы и амбары.

Андрей все чаще, окончив вечерами работу, уходил один в загородье, в поля, перевитые льном и васильками, в окошенные луга. Бродил по дорогам и тропам, залезал в сырые овраги, сидел на остывающих камушках над искрящей гладью Разводни, слушал скрип мельничных жерновов. Думал о чем-то. Возвращался молчаливый больше обычного. Полночи потом жег свечи в моленной. И едва светало, был уже на ногах. Осунулись, заострились черты лица. Глаза, созерцавшие мир как какое-то чудо, глубоко запали.

Подмастерья с трепетом и благоговеньем смотрели на своего мастера, понимая, что участвуют в некоем совершающемся исподволь таинстве.

Деисус помалу рос, прибавляя за седмицу по иконе. Легли на просушку и в очередь на олифу апостол Петр, святители Василий Великий и Златоустый Иоанн. Почти докончен был Предтеча Господень, пустынник в верблюжьей власянице Иоанн. Каждый из образов нес на себе лазоревую печать, будь то хитон или часть его, кайма гиматия, слухи-тороки у ангелов, орган слышания высшей воли и послушания ей. Подмастерья озадачивались: деисус почти закончен, а растертой лазори в двух туесах оставалось еще много. Андрей расходовал ее скупо, приберегая для чего-то иного. Да и дивились его замыслу: никогда прежде на Руси не писали образа в таких звонких красках и чудных смешениях, полутонах и переливах, немыслимо соединенных друг с другом. Вохры, глины всех цветов и тонов, киноварь да ярь – земляные все краски, испокон веку они на крещеной Руси звучали сильнее всего в иконах и стенном письме храмов. Андрей же будто изгнал из своих образов землю, пусть и не полностью, и сделал их отражением чистого неба, в котором сияет солнечное золото…

В тот день взбунтовался Алешка. С утра, пока доскребали из братины едва разогретую, комковатую и прогорклую кашу с репой, заявил, что не будет больше исполнять холопью работу.

– Так и снидать не будешь, – спокойно сказал Мартын, облизывая ложку. – Писание читал? Кто не работает, тот да не ест.

– А и впрямь, – поддержал отрока Пантелей. – Надоело горелую дрянь в себя пихать.

– Ты что такой злой нынче, Алешка? – спросил Андрей.

– Он ночью опять на блядки бегал, – съябедничал Игнатка, – вот и злой.

– Ты что, следишь за мной? – рванулся к нему бывший послушник. Мартын удержал его за рубаху, тут же затрещавшую по швам.

– Охолонь, паря…

– Андрей!.. – процедил отрок через стиснутые зубы. – Дай мне другое дело. Ты обещал!

Иконник смотрел сквозь него.

– Не знаю, что делать с тобой. Разве к Феофану отослать? Нет… – передумал он.

– Да! – вспыхнул какой-то мыслью Алешка. – К Феофану!

– Нет.

Андрей произнес это негромко и почти мягко, но при том взглянул так, что отроку мгновенно расхотелось спорить. Да и не смог бы продолжать. Елезар, сунувшийся к окну трапезной, углядел новых гостей.

– Ратные… Ух ты, сколько их! – Он растерянно оглянулся на остальных. – Чегой-то они к нам?

Вся иконная дружина гуртом повалила во двор. Служильцев было около двух десятков, несколько конных, прочие – пешие. Старшой, десятник с длинными вислыми усами, в багряном кафтане, отдавал распоряжения. Вставшего перед ним Андрея не замечал.

– Парфен и с ним шестеро – в дом, прочесать от подклетей до застрех. Илейка, бери сколько надо, пойдешь по службам и кладовым. Двое на воротах. Остальным искать следы вдоль тына. Ты и ты – обойти снаружи. Гаврила, со мной. – Наконец увидел монаха. – Ты, что ли, тут Рублёв? – Не дождавшись ответа, посыпал вопросами: – Сколько людей на дворе? Слуг и холопов? Где ключник? Убогие, милостники, бродяги, богомольцы есть? Какое оружие имеется?..

Андрей едва успевал отвечать. На последний вопрос дал молчаливый ответ Мартын, подойдя со своим неразлучным топором в руках.

– Луки, боевые либо охотничьи?

– Нет, – хором сказали оба.

Десятник спрыгнул с коня.

– Гаврила!

Вдвоем они оглядели конюшню, где накануне олифили образа и потому сильно пахло лаком. Заглядывали под столы и скамьи, ворошили сапогами утоптанную солому на полу. Иконами не заинтересовались.

– Да что ищете, хоть объясните, – попросил Андрей.

– Что ищем, то непременно сыщем.

Пантелей и Елезар тоже ходили, как привязанные, за служильцами. Те усердно перерывали старый хлам в амбарах, на кузне, спускались в подполы житниц, изучали внутренности пустых бочек в медуше.

Игнатка забился в вымахавший заново бурьян возле тына и следил за сыском оттуда. Алешка сосредоточенно грыз палец, сидя на срубе колодца.

– Эй!

Отрок от неожиданности чуть не сверзился в колодезь. В трех шагах позади сруба стояла девка и тихонько звала его.

– Пойдем!

– Да ты кто? Откуда? – Он перевел изумленный взгляд на ворота, где караулили двое служильцев. Мимо них и мышь бы не проскочила незамеченной, не то что деваха.

– Боярышня за тобой послала, – таясь от рыщущих по двору дружинников, вполголоса объяснила она.

– Какая… – хмуро начал Алешка, но опять покачнулся и ухватился за скат над срубом. Он вспомнил сенную холопку, провожавшую его из дома боярина Морозова. – Тебя как пропустили?

– Так то ж наши дворские, Федоска с Архипкой. Знают меня как облупленную.

– А я думал княжьи? – полувопросил отрок.

– Наполовину княжьи, – натужно шептала девка, гуляя глазами по сторонам. – Ну идешь, что ли? Боярышня тамо заждалась! У нас тоже страсть чего творится. Аж сам князь приехал! Да без боляр!

Алешка вскочил, но тут же растерялся.

– Да как же… раз князь в доме…

– Да ничо, – махнула рукой холопка. – Такой заполох, что тебя и не приметят.

– Пошли, – решился он.

Сторожевые на воротах беспрепятственно пропустили обоих, несмотря на Алешкины опасения. Оказавшись на улице, они кинулись бегом. Пересекли площадь с Успенским храмом, выложенную крестообразно мостовыми, а по углам обраставшую зеленями, на которых вышагивали гуси. Затем широким крюком обогнули тын большой морозовской усадьбы. Пошептав что-то умильное сторожевому, девка провела Алексея во двор, потянула сразу на зады, между служб и житных амбаров. Каких-то следов заполошности он не нашел, сколько ни старался. Правда, служильцев и коней на переднем дворище было многовато, да и только.

Воровато оглянувшись, девка остановилась у сеновала с пристроенным навесом, под которым высилась доверху копна сена, подпертая жердями. Открыла дверь и, ни слова не говоря, подтолкнула внутрь Алешку. Задохнувшись от волнения, с бьющей в висках кровью, он замер в полоске света. Дверцу холопка не то чтобы закрыла – оставила чуть приотворенной.

– Наконец-то! – послышался сбоку сильный девичий шепот. – Ну чего стоишь? Иди сюда.

– Куда – сюда?

Алешка одурел от могучего, застоялого духа свежего сена. В горле пересохло, и голос отвратительно задрожал, срываясь.

– Тише ты! Ну сюда же.

Он почти вслепую пошел на зов. Обогнул поперечные брусья, шагнул в узкий проход, лохматившийся колючими сухими стеблями. Тут его ухватило за руку и потянуло к стенке с маленьким окошком вверху. Он увидел близко лицо боярской дочери, выплывшее на него из полутьмы, и послушно стал переставлять ноги. Дойдя до конца прохода, где было светлее, отроковица бухнулась на охапку сена, звякнув тонкими серебряными колтками на висках.

– Постели себе и садись. Тут не помешают, не до того всем.

Алексей бездумно совершил требуемое и преданно уставился на боярышню.

– Ну чего вылупился. Сказывай.

– Что сказывать?

– Как это что?! Дворские к вам поехали? На владычный двор?

– К нам. А чего ищут? – осторожно спросил Алешка.

– Да не чего, а кого! А не нашли еще?

– Да кого?

– А! – разочарованно протянула Алена. – Ты ничего и не знаешь.

– Ну тогда ты, боярышня, расскажи, – нахально предложил отрок. – Коли уж позвала.

– Помнишь, говорила тебе про гостя батюшкиного? Который в повалуше у нас живет? В прошлый-то раз ему подпругу подрезали, так он вовсе со двора выезжать перестал, все в оконце только глядит. А нынче ночью в него из лука стрельнули. Луна полная была, светло. Прям в оконце повалуши стрела влетела да в стену воткнулась. Ему только щеку оцарапало. Зато крику с ночи в доме! Страсть! Сперва на батюшку набросился. Ключник наш, Анфим, слышал, матушке поведал. А уж мне боярыня сенная шепнула. Потом вот сам князь пожаловал. И с князем тоже браниться стал! Это уж сама слыхала. Потихоньку в повалушу пробралась. Голова ведь от любопытства лопается, отчего этот постоялец наш такую власть имеет да зачем прячется. И тревожно, невмоготу. Вот Богу на ночь молюсь, а у самой перед взором этот… жилец встает. А глаза-то у него мертвые! Будто упырь какой!