Юрий Андреев - Багряная летопись
Нокс: «Не возражаю. Смотрите, вот идет краса и гордость йоркширского свиноводства генерал Нарышкин. Значит, одна бутылка, не больше?»
Гревс: «Можно и две».
Нокс: «Его брюхо разорит нас». (Оба смеются.)
На этом, Василий Петрович, запись моя кончается, потому что они ушли в кабинет.
— Наташенька! Золото бесценное! Да ты понимаешь, как важно нам знать всю подноготную наших союзничков! Как важно знать их противоречия! Смотри-ка, Гревсу даже Уильямс не по нутру, потому что он работает не на севере, а на юге, то есть с нами.
— Уильямс? Не знаю…
— Не знаешь? Да это тот человек с письмом от твоего отца, благодаря которому я впервые увидел тебя. Помнишь, в Петрограде?
— Еще бы не помнить, — вздохнула Наташа. («Это был последний день, когда я видела Гришу».)
— Может, будет так, даже наверняка будет: друзья-толстосумы захотят закупить тебя, — задумчиво произнес Безбородько.
— Меня? — Наташа звонко рассмеялась. — Феерия!
— Ты зря смеешься, девочка, — задумчиво ответил Безбородько. — Почему бы не подумать о будущем… Каждый должен думать о своем будущем… Впрочем, относительно заморских тузов мы еще решим… Да, Уильямс… Сколько случайностей в мире. А наша с тобой встреча? Если б ты знала, какую нечеловечески трудную жизнь приходилось мне вести и как ужасна она теперь. И вдруг надо мной засветилось солнце. Ты, ты — мое солнце! Твои лучи развеют мрак моей жизни, благодаря тебе я выплыву из темноты к свету! — Он схватил ее руку и принялся целовать. — Наташа! Наташа! Пожалей меня! Пожалей! — исступленно молил он.
— А как пожалеть? — медленно и недобро спросила она. — И за что пожалеть?
— Не отвергай меня! Скажи мне «да», скажи, что я могу хоть надеяться. Да? Да? — Он жадно и искательно заглядывал снизу в ее глаза, стоя на коленях.
И вдруг его торопливые вопросы как-то неожиданно и странно зазвучали в ее сознании одновременно с другими голосами: дико кричали раненые, которых выбрасывали из окон, и, покрывая всё, голос Александра Ивановича с силой произнес: «Нам это очень важно. Верим тебе…» «Что же делать? Он противен, он ненавистен мне, убийца, но мне надо работать у них в штабе. Одна у меня жизнь, но она одна, а помочь я могу тысячам… Что же делать? Гришенька, посоветуй, подскажи… Господи!»
Она резко встала:
— Вы ведете себя неблагородно, Василий Петрович! Я согласилась войти в этот дом потому, что вы обещали избавить меня от своих притязаний. Извольте же держать слово офицера! — Наташа решительно обогнула стол, налила холодной заварки чая и сунула стакан в руку Безбородько:
— Выпейте! У вас истерика. — Брезгливо оглядев его, она вышла.
Ошеломленно глядя то на нее, то на дверь, Безбородько со всей отчетливостью понял, что счастьем счел бы ласковый или хотя бы добрый взгляд этой женщины, облившей его сейчас нескрываемым презрением, понял, что своей жизни без нее представить уже не может. Понял и, шепотом выругавшись, грохнул стакан об пол.
26—28 апреля 1919 года
Район реки Боровки
— Товарищи! Идем воевать на Колчака. Много мы с вами всякой сволочи набили, казачье били в Уральских степях, нам к победам не привыкать. Не уйдет от нас и адмирал Колчак. Правильно я говорю? — Чапаев весело подмигнул бойцам, окружавшим тачанку, на которой он стоял.
— Пррравильно! Урра! — Красноармейцы 217-го полка, собравшиеся на митинг, дали волю радостным и свирепым глоткам. — Чапаю ура!
Чапаев выждал немного и поднял руку:
— Я, конечно, не генерал. Это генералы сидят в штабах за сто верст, по картам смотрят да приказы дают: взять такое-то село, такую сопку, а ее, может, давно уже и нету, срыли. А я иначе, я с вами завсегда впереди. Где какая заваруха, там и я. Правду говорю?
— Точна! Правильна! Как есть правда!..
— Вот. И комбриг ваш любимый Иван Кутяков тоже пулям не кланяется, от белых не бегает, а смыслит получше иных генералов. Сидели мы с ним сейчас, смекали-мозговали, как бы белых побольше набить да в плен забрать, а вас да себя сохранить. Верно мы мозговали, а?..
— Верно! Верно! Ура! — И едва кончил Чапаев, как сейчас гармонист растянул мехи, рванул «Камаринского» и началось общее веселье, а Чапаев первым прошел вприсядку по кругу и незаметно с Фурмановым вышел из него. Прошли к штабу полка, вскочили на коней и — айда. Кутяков — за ними: провожал начдива с комиссаром несколько верст к 74-й и 75-й бригадам, переданным на время в распоряжение Пятой армии.
27 апреля к вечеру в 73-й бригаде Кутякова были готовы к бою. Разведка донесла: дивизия белых вытянулась в редкую линию развернутых полков — слабая попытка прикрыть обнаруженную красными брешь между корпусами.
Темные тучи, низко нависая над землей, скрыли луну и звезды. Сильный ветер и торопливо срывающийся по временам дождь тоже мешали дозорным противника расслышать приближение конницы, которую вел Суров — человек волевой и дерзкий, давний сподвижник Чапаева.
Гулин, известный мастер злых и лихих фланговых атак, получил от Сурова задание ворваться со своим усиленным взводом в село Иртек и поднять там панику среди батальона белых: командование уже успело оценить по заслугам боевые качества разведчиков. Все это был спокойный и веселый народ, легко выносивший холод, весеннюю грязь, промозглую сырость, недоедание, суточные переходы. Командира своего они понимали с полуслова и в схватках отличались молниеносной быстротой и взаимовыручкой.
Гулин хорошо понимал свою задачу и разъяснил бойцам, что 73-я бригада ударит по дивизии белых с фронта: пехота по центру и флангам и одновременно конница под командой Кутякова охватит белых с левого фланга, а 25-й кавдивизион под командой Сурова — с правого.
Перейдя вброд холодную Боровку, Гулин и Еремеич растворились в темноте — поползли к дозорным у моста. Через несколько минут взвод услыхал излюбленное Гулиным заячье гуканье и быстро переправился по мосту на тот берег. Гулин и Еремеич вскочили на коней и повели бойцов прочь с дороги, обходя занятое противником село с севера. Расположились на задах села. Гулин послал вперед двух бойцов — снять пост в боковом переулке. Нервы у всех напряжены: вот-вот раздадутся три сигнальных выстрела и пойдет ратная работа!
— Гриша! — шепотом позвал Володя. — Значит, давим страх, а?
— Как муху! — откликнулся Далматов.
Он любил такие минуты: сердце бьется часто, по спине ненароком пробегает легкая дрожь, и сейчас начнется дело: рубить наверняка, стрелять наверняка — душа горит, голова ледяная, все видит, все соображает! Товарищи уже узнали его злость в бою — расчетливую, «ученую» и азартную, с ним любили ходить в парный дозор или на другое задание.
— Не, муха не подходит, лучше первач… — лихо и вымученно ответил Володька.
Григорий глянул: ишь, храбрится под «бывалого», значит, все будет в норме.
— Как ворвемся, от меня не отставай! Помни гранаты, — строго приказал он другу и проверил, как закреплены они у него на поясе.
Выстрелы!
— Шашки к бою! — завопил Гулин своим страшным голосом и резко толкнул коня вперед.
Как вихрь понеслись конники к центру села, побросав гранаты в окна штабной избы, беспощадно рубя солдат, выбегающих из изб.
Контрудар Фрунзе начался!..
У церкви разделились на три группы, чтобы прочесать село во всех направлениях, и помчались в разные концы, швыряя гранаты, стреляя навскидку, доставая ошалевшего врага шашкой.
Группу Далматова обстреляли из пулемета — злой короткий язычок огня глянул прямо ему в глаза, смерть скользнула рядом.
— Спешиться! Лошадей за сарай! Володя — за мной! — И он пополз вдоль плетня к дому, из которого длинными очередями яростно бил пулемет. А ведь здесь с минуты на минуту должны пойти эскадроны Сурова! Гибко изогнувшись, Григорий мгновенно метнул в окно одну за другой две лимонки и тотчас упал, тесно приникнув к влажной земле. Они, оглушая гулким звоном уши, взорвались почти одновременно. Григорий вскочил и выстрелил сквозь дым в убегающего солдата, тот упал.
— За мной! — И бойцы, попрыгав через плетень, ворвались в дом.
У пулемета лежало двое убитых.
— Обыскать дом!
В кладовке нашли попа с матушкой, скрюченных, дрожащих.
— Оружие есть?!
— Н-н-нет!.. Только у солдат в сарае, там и кони…
— Володя, продолжай обыск! Федя и другие, за мной!
Григории с наганом распахнул дверь сарая:
— Руки вверх! Выходи по одному! Живо!
С сена скатились два распоясанных солдата, с готовностью подняли руки, вышли.
Эй, кто там уползает? А ну выходи, стрелять буду!
Раздался истошный вопль. Федя бросился наверх и за толстую белую ногу выволок на люди визжащую растрепанную молодку.
Григории озадачен: таких ситуаций у него не бывало.
На улице топот, по раскатистому голосу слышно — Гулин.
Григорий бросился к нему:
