Алекс Брандт - Пламя Магдебурга
Эрлих пожал плечами:
– Придем – поищешь.
Обошли стороной неглубокий, заросший бурьяном овраг. Продрались через переплетение еловых ветвей, широких и мягких, как медвежьи лапы. Дальше, дальше… Кто-то со злостью рубанул топором мешающее пройти деревце. Кто-то, остановившись, отхлебнул воды из бурдюка. Кто-то замычал под нос нехитрую песню.
Впереди, среди деревьев, показался маленький полуразвалившийся домик.
– Это еще что такое? – удивленно спросил Вильгельм.
– Кто его знает, – отозвался Чеснок. – Я таких еще пару видел в лесу – тоже разваленные, а внутри пусто. Может, отшельники в них жили или кто другой.
– Я знаю, – сказал, сбивая дыхание, Альфред Эшер. – Покойный дед говорил мне про них. Это домики лесничих.
– Каких еще лесничих?
– Раньше здесь были охотничьи угодья архиепископа. Отсюда к его столу доставляли оленей и прочую живность.
– Охотники, наверное, из наших были, из Кленхейма?
– Нет, архиепископ посылал своих. Всем прочим здесь нельзя было охотиться, за это могли и повесить.
– Вранье, – махнул тяжелой рукой Чеснок, отводя в сторону ольховую ветку. – Всегда здесь охотились. И отец мой, и дед, и все прочие из нашего корня – все были охотниками. И в петлю их за это никто не тянул.
– Был бы ты, Конрад, грамотный, умел бы читать, и спорить бы нам не пришлось, – спокойно, с ноткой превосходства сказал Альфред. – В ратуше есть бумаги на этот счет. Есть там и жалованная грамота архиепископа: дескать, охотникам города Кленхейма надлежит отстреливать в наших лесных угодьях лисиц, волков и прочих норных зверей. Понял? Норных зверей – но и только. Если бы кто посмел стрелять тут оленей и птицу – повесили бы в один раз. А лесничие за всем этим следили.
Чеснок посмотрел на него недоверчиво, почесал губу.
– Так это ж когда было, – сказал он наконец. – Архиепископов уже сто лет как нет.
Альфред рассмеялся:
– Верно! Поэтому и не помнит никто. При наместниках, при бесконечных войнах всё забросили… Кому тут теперь охотиться, кроме нас?
Умолкнув, они пошли дальше. Маркус уже сильно их обогнал, и едва можно было разглядеть за ветвями его узкую темную спину.
Солнце заплывало все выше и выше в небо. Дребезжали на слабом ветру сухие, безжизненные листья деревьев.
– И зачем вообще этот лес, – бурчал Вильгельм, поправляя на плече ствол аркебузы. – Срубили бы его давно к такой-то матери, распахали землю… Было бы хлеба вдоволь. И не пришлось бы нам у дорог отираться…
– Что тебе лес – мешает, что ли? – спросил Чеснок.
– Земля больше людей прокормит.
– Вот-вот. Жили бы посреди поля, кормили бы каждую солдатскую сволочь.
Чеснок густо сплюнул под ноги, посмотрел на Вильгельма насмешливо:
– Дурень ты, дурень. Лес тебя защищает. Хлеба ты с него не получишь, зато свой собственный хлеб сбережешь. Скажи-ка, Альф, архиепископы, поди, и распахивать лес запрещали?
– Само собой, – отозвался тот. – Рубить на дрова можно было, в пределах дозволенного, а расчищать под посев – нет. Так и повелось…
Они миновали по краю темное, заросшее тростником озеро. Вода блестела тускло, лениво, словно лезвие плохо наточенного ножа. Следом был лысоватый пригорок, на котором росло лишь несколько тонких берез и кусты орешника. Здесь, на пригорке, их ждал Маркус.
– Мы уже рядом, – сказал он, когда все подошли и выстроились в полукруг. – Теперь слушайте. Лагерь будет на отдалении, не ближе чем в полусотне шагов от дороги. Поставим шалаш, устроим из ветвей лежанки. Неподалеку от лагеря выкопаем яму в человеческий рост. На дно нужно будет навалить ветвей и сухого мха.
– Зачем яма?
– Солдаты могут заартачиться. В этом случае нужно будет куда-то прятать тела. Теперь дальше. Дозорных двое, сменяться они будут через час. Наблюдательный пункт – на пригорке, я покажу, где именно. Дорога в этом месте хорошо просматривается, все видно издалека. Дозорным – глядеть в оба. Как только на дороге кто-то покажется, дать знак остальным. Всем прочим – сидеть тихо, из кустов не высовываться, огня не разводить, не спать. Сейчас, как дойдем до места, первым делом проверьте замки в аркебузах, засыпьте порох. Все должно было готово заранее.
Он придавил башмаком торчащую из земли кротовую кочку.
– Когда появятся солдаты, каждый занимает свое место и ждет моего приказа. Без приказа ничего не делать! Выдадим себя – поможем солдатам. Поняли?
Все нестройно закивали.
– Разделимся так: Альфред, Вильгельм, Гюнтер и я – атакуем первыми, заходим солдатам в лоб. Конрад, Якоб и Эрвин – ждут, по моему сигналу ударяют им в тыл. Вы, остальные, бьете одновременно с Конрадом, по центру. Первым делом – выстрелы из аркебуз. Если необходимо, перезарядим и выстрелим еще раз. Дальше в ход пойдут пики, топоры и ножи. Впрочем, аркебуз должно быть достаточно. Нельзя доводить дело до рукопашной, здесь нам тяжело тягаться с солдатами. Раненых – их раненых – будем добивать, по-другому нельзя. Как только все будет кончено, нужно будет утащить с дороги всё, тела свалить в яму и сжечь. Нигде не должно остаться никаких следов. Ни на дороге, ни рядом с ней. Кровь присыплем сухой землей. Ясно?
Вильгельм Крёнер нахмурился:
– Ты же говорил, что мы не будем их убивать. Только забирать вещи.
– Всё так. Отдадут по-хорошему – мы их не тронем. Когда доберемся, я каждому определю место, где он будет стоять. И еще. Вырежьте из дерева небольшой щиток, размером с ладонь. Сделайте с таким расчетом, чтобы его можно было плотно насадить на ствол аркебузы.
– Зачем?
– Пока фитиль тлеет, искра горит. Солдаты могут разглядеть это с дороги. Если прикроем замок щитком, искру не будет видно. Только смотрите: щиток должен отстоять от замка, не сажайте его вплотную, иначе дерево задымится. И запомните: не делать ничего, пока я не прикажу.
Он развернулся и пошел вперед. Остальные двинулись следом, озадаченные, растерянные, придавленные его волей.
Поравнявшись с братом, Якоб Крёнер пробормотал:
– Боязно мне, Вилли. Не справимся. Только головы сложим…
Вильгельм дал ему подзатыльник:
– Боязно – топай назад. Что тебе солдаты – черти рогаты? Такие же люди, как мы, не умнее и не глупее. Захотим – справимся.
Он усмехнулся, подобрев, потрепал брата по щеке. Затем нагнулся к земле, сорвал бледно-голубой цветок колокольчика и приладил его у себя за ухом. Хмыкнул:
– Так веселее будет. Точно на праздник идем.
Через пять минут они были на месте. Дорога здесь поворачивала подковой, и над самым ее изгибом выступал высокий, заросший по гребню деревьями и кустами можжевельника холм. Лучшего места для засады и вправду было не отыскать. Дорога просматривалась в каждую сторону самое малое на сотню шагов. И стрелять с высоты, из укрытия, куда как удобней.
Маркус распорядился насчет шалаша и лежанок, а затем, взяв с собой Альфреда Эшера, отправился осматривать будущую позицию.
– Видишь, – раздвигая кусты, объяснял он, – как только они окажутся здесь, на изгибе, тут мы и начинаем. Пути отступления для них отрезаны, сами они – на открытом месте, без всякой защиты. Куда им деваться?
Они отошли немного в сторону, и Эрлих внимательно, чуть прищурив глаза, осматривал деревья, камни, прикидывал, как лучше расставить людей.
– Твое место будет здесь, – сказал он, положив ладонь на теплый ствол высокой сосны. – А я встану вот там, чуть впереди. Между каждым из нас будет не больше пяти-шести шагов. Когда приблизятся на расстояние выстрела, выбери себе цель.
Альфред послушно кивнул, неловким движением пригладил свои волнистые, цвета остывшего олова, волосы.
– Маркус, послушай…
– Что?
– Я подумал… Надо помочь семье Ганса Келлера. Матери его совсем сейчас тяжело. Пятеро детей, как щенята, а работников нет. Пенсионов теперь не платят, не из чего, огород у них маленький. А мы прежде с Гансом друзьями были. Ты же помнишь, он у моего отца два года в подмастерьях проработал.
– Как мы можем помочь?
– Когда Совет будет раздавать то… что мы соберем… замолви словечко за госпожу Келлер. Пусть ей выделят чуть больше, чем остальным. Прочие семьи могут и сами себя прокормить…
Маркус слегка нахмурился – не ко времени Альфред начал этот разговор, – но затем, коротко кивнув, пообещал:
– Я поговорю с Хойзингером.
Он продолжал стоять, опершись левой рукой о тонкий древесный ствол, рассматривая лежащую внизу пыльную, выжженную солнцем дорогу. На сердце у него было легко. Все идет так, как надо, все один к одному. То, что они затеяли, справедливо перед Господом и людьми. Их ждет успех, ждет удача. И вчера он получил на то Божье благословение.
Божье благословение – это не могло быть ничем иным. Грета – сама! – подошла к нему на улице, коснулась его плеча.
Это случилось вечером, когда солнце растеклось по верхушкам деревьев, а тени домов вкрадчиво ползли по земле. Он сидел с Хагендорфом в оружейне, обсуждая план действий на тот случай, если Кленхейм снова подвергнется нападению. Заваленные дороги давали им защиту против солдат, но разве можно быть уверенным до конца? Хагендорф обещал подрядить нескольких парней, чтобы выкопали вдоль городской ограды новые волчьи ямы и выставили заграждения из заостренных кольев.
