Подлинная история Айвенго, Робина Капюшона и прочих - Александр Баренберг
Бриан усмехнулся, чувствуя, как истома разливается по телу. Затеянная им игра будоражила кровь, щекотала нервы, словно самая увлекательная охота. Охота, где дичью были венценосные особы, а призом – неограниченная власть. О да, он, Бриан, чувствовал себя тем самым ловчим, что спускает со своры гончих псов, травящих матерого вепря. Сам же он мчится следом на горячем скакуне, трубя в охотничий рог и упиваясь погоней. Вот только дичь его куда опасней вепря. Это львы, орлы и драконы, увенчанные коронами. Сильные мира сего, у ног которых ползают государства. Но тем слаще будет триумф. Тем громче запоет охотничий рог, когда добыча будет повержена, а ее корона – украсит чело победителя.
Бриан тряхнул головой, отгоняя видения грядущего величия. Рано, слишком рано предаваться мечтам. Успех замысла еще не предрешен, впереди ждет долгий путь, полный риска и смертельных ловушек. Но первый шаг сделан. Камень сорвался с горы и покатился вниз, увлекая за собой лавину. Эту лавину уже не остановить.
С такими мыслями Бриан де Буагильбер вышел из-под сени олив и неспешно направился в сторону своего шатра. Звезды мерцали над ним, безразличные к людским страстям и козням. Полная луна озаряла путь, словно гигантский охотничий фонарь. Бриан шел вперед, то и дело поглаживая висящий на груди нательный крест. Сегодня крест этот казался горячим, словно раскаленное клеймо.
"Господи, – беззвучно шевелились губы тамплиера в жаркой молитве, – дай мне сил довершить начатое. Дай свершиться правому делу. Яви миру свою истинную волю и глас своих подлинных наместников. Аминь".
Ночь благосклонно внимала словам Бриана, храня тишину и безмолвие. Ни один звук не выдавал чаяний крестоносца, ни одна живая душа не слышала его страстной мольбы. Лишь Всевышний взирал с небес на суетный мир, где в тайне вершились великие дела и рождались великие замыслы. И одному лишь Ему было ведомо, куда приведет путь, избранный гордым тамплиером. Путь, что берет начало этой лунной ночью и вьется, словно тропа, в неясное грядущее. В будущее, что отныне неразрывно связано с судьбой Бриана де Буагильбера.
Глава 4: Откровение
Летним вечером 1189 года в маленькой деревушке Локсли, что в Ноттингемшире, царила обычная сонная тишина. Последние лучи закатного солнца золотили соломенные крыши покосившихся хижин, отражались в мутных окошках, плясали на листве могучих дубов, окружавших селение. Где-то мычали возвращающиеся с выпаса коровы, лаяли дворовые собаки, в открытых дверях домов хлопотали хозяйки, готовя скудный ужин.
В одной из хижин, ничем не примечательной снаружи, но опрятной и чисто прибранной внутри, обитали вдова йомена Мария и ее шестнадцатилетний сын Робин. Уже пять лет минуло с тех пор, как почил супруг Марии, добрый и работящий Альфред, оставив семью без кормильца. С той поры Робин во всем помогал матери – работал в поле, охотился в лесу, приглядывал за скотиной. Статный да румяный, с копной темных кудрей и лучистыми зелеными глазами, он слыл первым заводилой среди сверстников и душой любой компании.
В тот вечер Робин, закончив дневные труды, сидел на крыльце хижины, подперев кулаком щеку. Солнце уже закатилось за горизонт, в наступающих сумерках одна за другой загорались первые звезды. Из распахнутого настежь окна доносилось тихое пение матери, готовящей ужин у очага. Робин сидел молча, теребя завязки холщовой рубахи. На душе у него было муторно. Весь день юноша провел как на иголках, изнывая от странного волнения и томления.
Еще утром, выгоняя коров в поле, он заприметил в зарослях ежевики хорошенькую соседскую дочку Кейт, кормившую недавно народившихся поросят. Высокая, статная, в расстегнутой у ворота рубашке, Кейт мигом заворожила юношу своей красотой. Робин даже споткнулся с разбега о вывороченный из земли корень, замешкался, не сводя глаз с девичьей фигурки.
Кейт обернулась на шум, увидела оторопевшего Робина и лишь рассмеялась, поправляя сползающие с точеных плеч румяные косы.:
- Что вылупился, малец? Аль невесту высматриваешь? Так рановато тебе еще, зелен больно!
Щеки Робина вспыхнули маковым цветом. Пробормотав что-то невнятное в ответ, он опустил глаза и заспешил прочь, подгоняя коров хворостиной.
Но всю дорогу до выпаса, и после, уже вечером, гоня буренок обратно, никак не шел у Робина из головы тот случай. Перед глазами так и стояла белокожая красавица Кейт, насмешливо улыбающаяся алыми губами. Сердце юноши то замирало, то пускалось в бешеный галоп, в чреслах разливался незнакомый доселе жар. Засыпая в ту ночь, Робин долго ворочался без сна на жесткой соломенной подстилке, кусая губы и чувствуя, как пылает все тело невиданным доселе огнем. Дразнящий, волнующий образ Кейт то таял в темноте, то вновь вставал перед мысленным взором, лишая покоя и сна.
Утром Робин поднялся бледный и невыспавшийся, но с твердой решимостью в сердце. Наскоро похлебав жидкой овсянки, он тайком отправился на дальний луг, где в старой землянке обитала местная гулящая девка Мэрион. Вдовая солдатка, потерявшая мужа в походе против уэльсцев, давно уже снискала в округе недобрую славу охотницы до чужих кошельков и чужих мужей.
Робин и сам не знал толком, зачем идет к ней. Просто ноги сами понесли юношу к известной всем деревенским мужикам землянке на отшибе, легкий ветерок подталкивал в спину, а смятение и любопытство гнали вперед, не давая повернуть назад.
У покосившейся двери в Мэрионову лачугу Робин замешкался, не решаясь взяться за щеколду. В висках стучало, ладони вспотели, в горле пересохло. Юноша в последний раз огляделся по сторонам, убеждаясь, что поблизости никого. То-то был бы сраму, узнай кто в деревне, куда это он завернул спозаранку!
Робин глубоко вздохнул, приосанился и, подавив невольную дрожь, толкнул скрипучую дверь. В нос ему ударил спертый запах немытого тела, кислой капусты и застоялого перегара. В дальнем углу землянки, на грязных серых тряпках, кучей наваленных на дырявую солому, возилась невнятная фигура.
- Кто таков? Чего надобно спозаранку? - раздался хриплый недовольный голос.
Робин откашлялся, только сейчас осознав, что стоит на пороге и таращится на разворошенную постель.
- Я это... Мне это... В общем, это, - выдавил он, заикаясь от смущения. Во рту пересохло, щеки запылали жарким румянцем.
Меж тем Мэрион приподнялась на подстилке, сонно моргая
