Церенц - В муках рождения
По окончании проповеди священника глухой ропот поднялся в землянке. Каждый говорил с соседом, но никто не повышал голоса. Казалось ни у кого не хватало смелости говорить об этом прямо.
Наконец какой-то юноша воскликнул:
— Почему все только шепчутся и никто не заговорит громко? Где брат Овнан? Почему же он молчит? Каково его мнение? Если и ему нечего сказать, то нам здесь делать нечего. Разойдемся тогда по своим домам.
— Ты бы, парень, помолчал, — пригрозил ему какой-то старик. — Тебя только тут не хватало!
— Брат Мыкир, не сердись, парень прав.
— Где Овнан? Овнан!.. Овнан!.. — вскричали разом со всех сторон.
И вот из темноты отделился и прошел вперед мужчина лет сорока, среднего роста, с широким обветренным и обожженным солнцем лицом. Его темные глаза сверкали, как стрелы, они, казалось, проникали до глубины человеческого сердца и видели все насквозь.
Овнан был вооружен не только копьем, как все сасунцы, к поясу его был пристегнут и обоюдоострый меч.
— Говори, Овнан, говори! — закричали все. И когда шум утих, Овнан заговорил:
— Слушай меня, о народ Хута! Если вы хотите спасти монастырь Святого Карапета от проклятых арабов, если вы хотите отомстить за князя Багарата, не теряйте же субботы Святого Саркиса, не сидите сложа руки. Кто знает, возможно, этот буран и последний. Покуда арабы, эти исчадия ада, застывшие и онемевшие от холода, сидят в домах наших несчастных горожан, покуда эти нечестивцы греются еще у наших очагов, нам надо напасть на них. Слава богу, мы люди крепкие, холод и жара нам нипочем. Если вы спрашиваете меня, когда нам напасть на город, то я вам скажу: незамедлительно, сейчас, в этот мороз и буран. За четыре часа мы дойдем до Муша и ворвемся в город, когда разбойники будут еще крепко спать предрассветным сном. А когда мы войдем в город, совесть подскажет каждому, что надо делать. Я кончил.
Наступило глубокое молчание. Наконец священник счел своим долгом спросить.
— Братец Овнан, есть ли у тебя сведения о расположении арабов, об их аилах, раз ты так смело говоришь?
— Как не быть. И двух часов нет, как я вернулся домой. С того дня, как эти нечестивцы взяли князя Багарата в плен, у меня нет ни минуты покоя. Я был повсюду, осмотрел все, искал выхода, как его освободить. Взяв с собой около тридцати человек, я восемь дней подряд шел следом за неприятелем, но, увидев, что все наши усилия пропадут даром, а мои храбрецы зря погибнут, — повернул назад. Я был у монастыря Святого Апостола и видел, что делается в городе. Эти безбожники беспечно и спокойно сидят в Муше. Что им? Ведь Тарон стал кладбищем, никого не осталось в живых. Если бы утром со мной было человек пятьсот, ни один из этих разбойников не спасся бы от нас.
— Ну, ребята, чего же мы стоим? Идем! Идем! Овнан нас поведет! Идем! — крикнул один из горцев.
— Идем! Идем!.. — подхватила призыв и загудела толпа, теснившаяся в землянке и на дворе.
Глава вторая
Народ
Снег валил не переставая, буран свирепствовал, и людям нелегко было выйти в эту пору из домов. Поэтому, когда после полуночи у села Сарасеп, неподалеку от Муша, собралось около тысячи человек, вооруженных копьями, Овнан не стал больше ждать и повел их за собой, скользя по снегу на деревянных лыжах, издавна применяющихся местными горцами.
Он приметил, что ветер дует в спину, и это немного облегчало ужасающе трудный поход, а мысль, что они скоро встретятся с вражескими войсками, и надежда на победу еще больше поднимала дух воинов. Весь Сасун знал, что Овнан не знает усталости, что он никогда не падает духом, ничего не боится, и поэтому сейчас, скользя впереди отряда, он уверенно вел людей за собой. По древнему обычаю, шагая по снегу, передние из них постепенно отставали, а задние проходили вперед, как делают журавли в перелетах.
Луна, время от времени появляясь из-за облаков, тускло освещала снег, и все темные предметы вырисовывались отчетливее.
Отряд молча продолжал продвигаться. Часы текли. Ночь близилась к концу и рассвет был недалек, когда предводитель отряда неожиданно остановился и все стали за ним не понимая, что случилось.
Овнан увидел на дороге необычный снежный холм, и первой его мыслью было разбросать его. Он воткнул копье в снег, но почувствовал сопротивление. Раздались чьи-то крики, лошадиное фырканье, лязг оружия, и из-под разбросанного снега вышли четверо мужчин с лошадьми.
— Кто вы такие? Друзья или враги? — сурово спросил Овнан.
Ему громким смехом ответил самый высокий из мужчин.
— Ха, ха, ха! Если бы мы не были друзьями, вы думаете, мы жили бы в эту чу́дную погоду в этом розовом саду или ждали встречи с вами под этим снежным шатром?
— Шутить не время! — сказал Овнан. — Что вы тут делаете?
— Это я должен спросить, что вы тут делаете, тем более, что я имею больше прав, так как вы разрушили наш дом и, возможно, даже избавили от смерти, ибо никому неизвестно, сколько еще будет идти этот снег… Но вас, друзья, довольно много. Куда вы направляетесь в этот буран? На свадьбу или на дружеский пир? Храбрые сасунцы, как известно, никогда не расстаются со своим оружием.
— Да, мы идем на свадьбу, князь Гурген, — сказал Овнан, разглядев, наконец, высокого мужчину. — И чтобы не терять времени и стать соучастниками нашего веселья, соблаговолите и вы присоединиться к нам.
— Куда вы идете, братцы? — спросил негромко и серьезно князь.
— В Муш.
— Мы далеко от него?
— Осталось несколько шагов, я боюсь рассвета, как бы сыны Исмаила не увидели нас.
— Я сам с трудом различаю тебя, где этим нечестивцам разглядеть что-нибудь.
Овнам не ответил ему и зашагал быстрее уверенный, что князь Гурген, укрывшийся от бурана под снегом со своими всадниками, присоединится к ним, ибо он понял, что отряд Овнана идет против врагов армянского народа и армянской веры.
Наконец зоркие глаза Овнана разглядели высокий купол Мушской церкви, построенной в центре города князем Багаратом. Он остановился и разбил свой отряд на три части. Одна из них под его предводительством должна была вступить в город с юга, другая — с востока, а третья, обогнув город, — войти с северо-запада.
Так они и напали на Муш с трех сторон. Когда в городе раздались громкие, воинственные крики сасунцев, арабы потеряли голову и, увидев себя окруженными неприятелем, с отчаянными воплями разбежались по городу. Пленные армяне, получив свободу, приветствовали горцев радостными возгласами.
Востикан[11] Юсуф, сын Абусета, который в это время нежился на перине во дворце Багарата, вскочил с теплой постели и растерянно стал метаться, спрашивая, что происходит. Когда ему доложили, что «дикие и кровожадные» горцы осадили город и уже ворвались в него, он выбежал из дворца и укрылся на колокольне церкви Спасителя. Он дрожал от страха, зная, что и там ему не будет спасания от горцев. Сасунцы окружили церковь. Несколько человек поднялись на колокольню и тут же прикончили его, пронзив насквозь копьем.
Тем временем князь Гурген нашел своих родичей Арцруни, бывших заложниками у Юсуфа, и освободил их из темницы. Сасунцы ликовали и радостно делили между собой добычу.
Веселье царило повсюду, армянские воины распивали вино из дворца князя Багарата, которое и грело, и веселило их. По улицам города разносились радостные песни. Небольшой отряд армян во главе с Овнаном очищал церковь Спасителя от грязи, трупов и крови.
На второй день утром под куполом церкви неслись ввысь уже не арабские молитвы, а псалмы горцев во славу бога, ниспославшего армянам победу.
В тот же день, когда солнце уже ярко светило, а снег слепил глаза, армяне стали вывозить из Муша в Хут взятую у арабов добычу.
Овнан, сложив на груди руки, смотрел на эту картину. Услышав за собой шаги, он обернулся и увидел князя.
— Брат Овнан, — сказал Гурген, — почему ты бездействуешь, когда все работают?
— Упаси меня бог от такой работы, — ответил Овнан. — Все что увозят сасунцы, это наше, армянское добро. Варвары, идя к нам в Армению, кроме своих черных лиц, мечей, лжи и проповеди своей отвратительной веры, ничего не приносят с собой. Все это богатство вывезено из Васпуракана[12] и Тарона. Сасунцы имеют право его вывозить, потому что владельцев не осталось в живых. Но я, если бы было возможно, раздал бы все это тем несчастным пленным, жены и дети которых неизвестно где и кому достались.
Говоря так, этот мужественный человек отвернулся, чтобы скрыть слезы. Но он умел владеть собой, и слезы застыли в его глазах. Князь Гурген внимательно смотрел на этого необыкновенного горца. Овнан был типичным армянином с твердым и сильным лицом простого человека из народа.
Заметив, что князь разглядывает его, он устремил свой острый взор на Гургена и одним взглядом прочел на его молодом лице уверенность, граничащую с дерзостью, неуемную силу и храбрость, казалось, им самим, еще неосознанную. На его ясном лице не было ни одной морщинки, большие, темные глаза смотрели вокруг весело. Высокий и статный князь Гурген был очень хорошо сложен. Одет был он просто, но со вкусом. Оружие и латы его были из железа, но выложены золотом и серебром. Конь его, которого слуга держал под уздцы, чистокровный армянский рысак, не спускал глаз со своего владельца и легким ржанием давал знать о себе. Князь успокаивал его, время от времени приговаривая: «Сейчас, Цолак, сейчас».
