Магомед Султанов-Барсов - Большой Умахан. Дошамилевская эпоха Дагестана
Но сейчас, едва трех нукеров убитого чанки и молодого воина увели в подземелье, на площади вновь заиграли зурначи и барабанщики, и вновь лихие молодцы-уздени – потомственные воины аварского Престола – пустились в пляс со стройными аварками. Если не брать во внимание этот досадный инцидент с честолюбивым салатавцем и крикливого язычника Чармиль Зара, столь ненавистного ревнителям Ислама, аварцы, иноземные купцы и дагестанцы из других ханств веселились без ссор и обид.
* * *
Мухаммад-Нуцал – Правитель Аварии – был старшим сыном Дугри-Нуцала, погибшего в боях с грузинскими князьями еще задолго до персидско-горской войны. После многовекового арабо-персидско-турецкого господства в Закавказье грузинские князья все больше набирали силу, а дагестанские горцы, как, впрочем, и другие северокавказские народы, не знавшие в своей истории никакого господства над собой, жили инертно, как и тысячу лет назад.
Нуцал сидел в кресле, застеленном пятнистой шкурой леопарда, в окружении родных, близких и дорогих гостей. Было видно, как он сдерживает свою радость, соблюдает правила, приличествующие Правителю. А не то вскочил бы из кресла, как обезумевший от счастья юноша, и пустился бы в пляс, точно лихой уздень, перебравший вина. Но Мухаммад-Нуцал как амир правоверных не пил вина; во всяком случае никто не замечал его за этим противным Аллаху занятием. Бывало, правда, он процеживал пенистую бузу, особенно дидойскую, которую привозили ко двору в качестве подарка купцы, торгующие в Хунзахе хвойным маслом для светильников и лампад.
Улыбка на светлобородом лице Нуцала, разом зажженная придворной повитухой, первой сообщившей о рождении мальчика, уже не угасала даже на мгновение. Он едва находил в себе силы, чтобы не кричать, не петь от радости, сорвав со стены пандур, висевший среди мечей, как символ радости и горской поэзии. Его то и дело порывало броситься в женскую половину покоев, откуда доносился необыкновенно громкий плач новорожденного. Но это было бы, по обычаю, неслыханным бесстыдством: даже Правителю не подобает являться туда, где женщины заняты своими святыми делами. А потому и сидел он скромно, как того требуют горские нравы, в кругу родных и близких, а также дорогих гостей, лишь принимая поздравления и подарки.
Благодарил он всех, даже рабов, которым, конечно же, нечего было дарить своему господину, да и не имели они такого права: всякая вещь, которую найдет, отнимет или заработает раб, принадлежит его господину. Но, прислуживая за длинным дубовым столом, поднося на серебряных блюдах жареное мясо, плов с черносливом, творог из овечьего молока, перемешанный с изюмом, тонкие блины с медом и кувшины с легкой пенистой бузой, рабы и рабыни умудрялись поднимать глаза на Повелителя и кротко молвить слова поздравлений, выражая тем самым непритворную радость за Дом нуцальский, в чьей собственности им жить и умирать.
– О, наш Пресветлый Повелитель, благословен час и день, в который родился ваш сын – наш новый Владыка…
– Благодарю, дитя кротости, – снисходительно отвечал Нуцал своим рабам, называя каждого по имени, что являлось для них высшей наградой среди прочих немногих удовольствий, которых удостаиваются и невольники в этой бренной жизни.
Празднующие сидели в большой светлой комнате с застекленными арочными окнами и утопающей в роскоши: персидские шелковые ковры на стенах, со столь искусными рисунками, на которых были изображены райские кущи, сказочно красивые женщины, что их можно было принять за небесных гурий, которых Аллах обещал в Коране правоверным, а также богатыри в кольчугах.
За длинным дубовым столом сидели три визиря: Абура— хим, Муслим-хаджи и Хасан-даци; молодой военачальник Шахбанилав; четыре самых авторитетных хунзахских алима, среди которых был и Басир-хаджи; один молодой философ по имени Чармиль Гамач, знающий греческий, латынь и арабский языки не хуже своего родного аварского. О его уме и мудрости по Дагестану ходили легенды. Это был мудрец, поистине, способный запутать в споре любого богослова, полководца или даже самого правителя, конечно, если на то будет соизволение Мухаммад-Нуцала. Но он, как и его родной дядя Чармиль Зар, пользовался у аварцев дурной славой – безверия. Десятым среди приглашенных был уже немолодой гоцатлинский бек Исалав-хаджи, прославившийся в набегах на северные равнинные земли – Газбегию и Шатбегию21. Исалав-хаджи-бек являлся прямым представителем династии Сариров и Мухаммад-Нуцалу доводился двоюродным братом. Присутствовали также Белоканский и Закатальский беки Омар-хаджи и Али-хаджи, тоже из династии Сариров, состоявшие уже в четвертом колене родства с Мухаммад-Нуцалом; чеченский воитель Иса-хаджи, известный своей страстью совершать набеги на русские поселения, все ближе и ближе продвигающиеся на юг; два арабских купца, поставлявшие к нуцальскому двору шелка, парчу, бумагу, книги и пряности и увозившие из Аварии среди прочих товаров бронзовые статуэтки, целебные и ядовитые травы, медвежьи и волчьи шкуры; шурин из Кайтага Аминула-уцмий, известный своей религиозной ученостью; родной брат Мухаммад-Нуцала Мухаммадмирза-хан и пятеро их родных племянников.
Мухаммадмирза-хан делал все необходимые распоряжения, связанные с праздником и приглашением в Хунзах дагестанских правителей. Иногда в комнату забегал восьмилетний сын Мухаммадмирзы-хана Булач и играл для пирующих на тонкой свирели. До этого дня наследным принцем Аварии был он, продолжатель династии по мужской линии. А пятеро племянников, сыновья сестры Мухаммад-Нуцала и его младшего брата Мухаммадмирзы-хана, представляющие собой женскую ветвь династии, могли претендовать на Престол лишь в случае отсутствия продолжателей династии по мужской линии. Но теперь закон отодвигал их со вторых позиций на третьи, а восьмилетнего Булача с первой – на вторую.
Но ни младший брат Правителя, ни племянник восьмилетний, который уже понимал различия в сословиях и титулах, как замечал Нуцал, не были огорчены рождением его сына, первого наследника Престола. Напротив, по всему было видно, что они несказанно рады пополнению династии. И то правда! Власти и богатства хватит на всех мужчин правящего дома, лишь бы ума и силы хватило на умножение этой самой власти и богатства.
Наконец, младенца-тинануцала, завернутого в белоснежные пеленки, принесли к пирующему Правителю, которому судьба подарила-таки сына-наследника на пятидесятом году жизни. Он еще не видел таких крупных и полных жизни младенцев. И какому отцу не покажется, что совершенством мира явился на свет именно его сын?! Бережно и с каким-то трепетом он взял в руки завернутого в пеленки младенца и залился громким счастливым смехом. Но, похоже, новому человеку что-то не понравилось в этой счастливой компании: младенец зашелся звонким, чуточку кряхтящим плачем и так сильно задвигал ручонками и ножками, что Мухаммад-Нуцал даже испугался и быстро вернул младенца повитухе.
– Народ ждет тебя, Светлейший, с тинануцалом, – официально и торжественно обратился к правящему брату Мухаммадмирза-хан.
– Идем к народу, – сияя от счастья, приказал Правитель и поднялся из-за стола.
Едва Мухаммад-Нуцал появился на балконе замка, как тут же замолкли зурначи, замерли барабанщики, а народ взорвался громким приветствием:
– Чакаги Нуцал ва тинануцал!
– Чакаги Гвангарав22!
– Чакаги тинануцал!
Мухаммад-Нуцал выждал, пока смолкнут громкие волны народного восторга, и, повернувшись к стоявшей за его спиной женщине, взял новорожденного сына в свои царственные руки и поднял его высоко над головой.
– Вот мой сын – тинануцал! Радуйся и веселись, мой народ! Если будет на то воля Аллаха, он навсегда закрепит за аварцами наши священные земли на юге и на северо-востоке!
– Чакаги Нуцал ва тинануцал!
– Чакаги Гвангарав!
Народ долго скандировал не умолкая.
В волнах восторженных кличей тонули религиозные возгласы типа «инша Аллах», «рахим Аллах» и общерелигиозное «амин», поскольку таковых было мало – Престол власти всегда побуждает к деятельности. Только вот препятствий, видимых и невидимых, огромное множество…
Правитель передал громко плачущего младенца обратно повитухе, которая сразу же удалилась с ребенком в женские покои. После этого Нуцал произнес перед изрядно повеселевшим от выпитого вина народом речь, поблагодарил за искреннюю любовь и преданность Престолу.
К полуночи площадь опустела.
Люди разбрелись по домам и караван-сараям, оставив после себя золу от костров, горы обглоданных костей и прочего мусора, который рано утром уберут нуцальские рабы и чисто выметут площадь, чтобы снова ликующий народ праздновал рождение престолонаследника.
