Виктор Шкловский - О мастерах старинных 1714 – 1812

Заря розовела, начал дуть ветер. Оживали фрегаты, развертывались на них розовые от восхода паруса.

Быстрее пошли галеры. На них тоже подняли на помощь гребцам паруса.

Уже полсуток стонали весла. Прохладный ветер дул в весельные дыры. Отблески волн сверкали, дымчато отражались на стенах трюма.

– Нажмите, братцы! – говорил Батищев. – Не на турку работаем. Или вас не щами кормят?

Солдаты в зеленых кафтанах, в алых, надетых по случаю морской сырости плащах-епанчах, закинутых на плечи, садились на смену галерникам.

Под веслами рвалось в куски море.

Двадцать лет воевала страна.

Гребли солдаты, гребли колодники, ослушники, стрельцы-бунтари, раскольники, ябедники, нетчики, провинившиеся купцы, самовольные лесорубы, монахи и иной народ, покорный и непокорный, неустающий народ.

Скоро сутки, как шли через море на парусах и веслах. Шли за миром. Шли на Швецию, зная, что могучий английский флот может напасть на суда.

Вот уже засинел берег Швеции.

– Нажмите, братцы! – говорил Батищев. – Пора кончать. Завоевались шведы. У меня, может, дома щи стынут… Дайте-ка я сам сяду за весло.

Снял Батищев синий мундир и нажал на валек руками и широкой грудью.

Не только волей Петра шли – нажимали на весла солдаты, ослушники, нетчики.

Гребла бродячая и оседлая, домовитая и любящая гулять, неутомимая Россия.

Бледные волны Балтийского моря пересеклись синими следами галер, и стало оно похожим на множество волнующихся по ветру андреевских флагов.

Восемнадцатого июля караульные шведские суда увидели русских у своего берега, и в тот же момент в легком сумраке северной летней ночи закраснели по всему берегу свитые с дымом сигнальные огни.

В узких фиордах было совсем тихо; приставали русские к пристаням, срубленным из доброго соснового леса, хватались руками за мокрые сваи, бережно подводили галеры.

– Здравствуйте, шведы! – сказал Батищев. – А лес у вас вроде как у нас, смолой пахнет.

На берегу, в тумане, стоял звонкий, высокий сосновый лес.

Налаживали помосты, выкатывали на руках артиллерию, выводили коней, кони фыркали, нюхали землю, радостно ржали.

В лесу кто-то стрелял.

Вдруг огонь побежал неширокой волной по хвое, покрывающей землю; огонь охватывал деревья, взбегал вверх по красно-лиловой коре, на ветках обращался в белку с красным огненным хвостом и начинал прыгать с сосны на сосну. За лесом стояли дома, сложенные из валунов, добрые каменные хлева, мрачные кирхи и лежали мощеные дороги.

Конница прошла через тихие деревни.

Вот они, шведские шахты, шведские заводы, вот их водяные колеса, вот и домны, похожие на башни, вот шлюзные ворота, похожие на ворота крепостные!

Удар был нанесен в самое сердце Швеции. Люди, которые торговали железом во всем мире и, чтобы лучше торговать, добивались мирового владычества, теперь теряли свои заводы.

А в тылу лодки ходили между шведским и русским берегом через море, как через речку, увозя в Россию оружие и железо.

Шведы ждали – английский флот соединится с шведским и пойдет против Петра, – но царь громил их берега не колеблясь.

Шведы отправили к Ревелю свои корабли. У острова Наргена, с которого видны высокие ревельские башни Вышгорода и торговые суда, спрятавшиеся у стен крепости, шведы встретили англичан и вместе начали обстреливать остров. Обстреляли остров и сожгли на нем баню и избу.

В голландских газетах появилась анонимная статья, господином Шафировым написанная. Шафиров заявлял иронически, что эта победа столь велика, что надо ее разделить между Швецией и Англией: он предлагал баню засчитать английской победой, а избу – победой Швеции, чтобы союзники не ссорились.

Вскоре князь Михайло Голицын разбил шведский флот и захватил четыре фрегата.

Жестокая буря проносилась над Санкт-Петербургом.

Нева поднялась и выступила из берегов и забелела от пены.

Уже была середина октября.

Вернувшийся Батищев был поставлен со своей ротой на караул у церкви св. Троицы, что против Петропавловской крепости. Здесь когда-то росла большая сосна. Про ту сосну в народе говорили, что при наводнении ее зальет до вершины.

Петр велел сосну спилить, и от нее остался большой пень. Рядом с пнем стояла высокая деревянная пирамида.

Под крутыми парусами по бурной Неве шел русский флот. Впереди наши галеры, за ними шведские пленные суда с русским флагом поверх шведского, а sa ними опять наши фрегаты.

Перед Адмиралтейством отдали якорь.

Со стен крепости прогремел сто пятьдесят один выстрел.

Петр вышел к пирамиде и сказал:

– Товарищи, братцы мои, кто бы из вас за тридцать лет перед сим мог подумать, что буду я с вами на Балтийском море корабли водить и строить и что мы на старых наших землях, вновь нашим трудом и храбростью завоеванных, город воздвигнем, кто бы подумал, говорю я, что будет к нам от всех такое почитание? Славу возглашаю я, – сказал он, – храбрым, победоносным солдатам и мастерам российского корня!

– Ура! – ответили толпа и войско.

Глава восьмая,

о том, что делал Батищев во время войны и мира.

Плыла Нева, несла на себе новоманерные барки.

Строился Петербург, воздвигались в нем деревянные, мозаиковые и каменные здания.

Деревянные здания обшивали тесом и раскрашивали под кирпич.

Тесу в Петербурге нужно было много и для инженерного строения.

В 1720 году, в середине февраля, по определению Главной артиллерийской канцелярии, на охтенских пороховых заводах решено было построить пильную мельницу по чертежам Якова Батищева и под его надзором.

Вскоре мельница была построена, пилила она тес и брусья для разных построек и для артиллерийского ведомства. Работа на ней производилась день и ночь безостановочно.

Батищев предложил построить еще вторую пороховую мельницу на речке Луппе, представил об этом проект, проект долго ходил по инстанциям; решено было наконец строить Батищеву эту мельницу, и было ему внушено, чтобы смотрел он за строением накрепко, а для большего взыска определен был сам Батищев комиссаром.

Так снял солдат свою епанчу.

Комиссар Батищев донес летом, что сваи под мельницу набиты, а для дальнейших работ нет ни материала, ни рабочих, ни сметы. «А строить мельницу, я полагаю, – писал служивый, – надо в сухменное время, когда воды мало и тепла она и возможно в ней работать человеку». И просил он потому отпустить ему денег полторы тысячи рублей на припасы и на наем рабочих.

Ту бумагу коллегия слушала и постановила: приказать комиссару Батищеву строить в нынешнее удобное время мельницу с прилежанием и, что если это строение его, Батищева, нерадением построено не будет и учинится в работе остановка, взыскать убытки с него, со штрафом.

Комиссар Батищев мельницу построил, но опять донес, что воды в пруде много, и, чтобы та вода не пропадала, просил еще разрешения построить пильную мельницу у приказа, перестроить палисад вокруг старого завода, так как «в старом городке великое утеснение в строении и может быть от того пожарный случай».

Слушали донесение в коллегии, постановили: бумагу подшить к делу.

Шумела вода на новой запруде, шумели батищевские передачи.

Шла война. Тянулись переговоры.

Империя строилась.

Придумал Батищев новые лафеты, к лафетам такие колеса, чтобы они не рассыхались никогда, потому что сделаны они без втулки, а сами спицы, расширяясь и сходясь друг к другу, образуют как бы свод вокруг оси лафета.

На этих лафетах ходили русские пушки на далекие рубежи.

Шел октябрь 1721 года. Батищев вечером сказал Тане:

– Стреляют что-то…

Действительно, там, внизу реки, в Петербурге, бухали пушки.

– Может, лед идет, Яша?

– Лед-то идет, но не потому канонада. Посмотрим, Таня. Оденься потеплее.

Вышли. Осень, дождь. Шумит река. Ветер скрипит одинокими соснами, оставленными на вырубках.

Дальний Питер чуть виднеется.

Пахнет морем, осенним листом и сосновой щепой.

Уже скоро ночь. И вдруг загорелись за Невой пламенем фитили, образуя синеватыми линиями здание со столбами и шпилями. Рядом со зданием появились два воина в синем огне; один – с правой стороны – имел на щите русского двуглавого орла; у левого воина на щите были изображены три шведские короны. Русский богатырь протянул руку с мечом – и пал швед.

Гремели салюты, а над Батищевым ветер качал высокие, синие, при свете фейерверков, сосны. Они качались, вплетая в ветер зеленые своп ветки. Огни салютов удлиняли тени, тени сосен бежали, качаясь, по Охте, по Неве.

Тут в небо поднялись ракеты, над городом загорелся щит, и на щите был виден русский воин, топчущий конем змею.

То была любимая потеха Петра – фейерверк.

Пороха было сожжено, как на большой битве. Содрогался воздух; при вспышке ракет было видно – по реке идет осенний ладожский лед.

Стих салют. А сосны все качались. В темном небе плыла без звука луна; белая, как прочищенная напильником сталь, местами она темнела, будто сквозь нее просвечивает темное небо. Пахло порохом.