Станислав Гагарин - Евпатий Коловрат
Тяжкая миссия
Дорога вымахнула из леса и круто свернула к опушке. Но они оставили дорогу, и лошади побежали прямо через поле к видневшимся в дальнем его конце избенкам.
Соловый жеребец Евпатия Коловрата угодил ногой в незаметную по стерне сурочью нору, посунулся было вниз, но всадник уловил заминку, подернул повод и выправил бег коня. Ехавший впереди князь Мстислав Черниговский повернулся, но не увидев неладное, стиснул каурую кобылу стременами, прибавил рыси.
Княжьи ратники поспевали следом.
В деревне их не ждали. Гонцов Мстислав Черниговский посылать не велел, но по случаю завершения полевой страды народ сидел по домам, ладил мелкую дворовую работу, готовился играть свадьбы, поскольку хлебушко убрали.
Деревенские высыпали князю и его ратникам навстречу. Не забиты у Мстислава люди, решил Коловрат, почтение оказали, вышли поклониться.
По времени была середина первого полудня, осень на дворе, а солнце припекало знатно, по-летнему грело. Князь Мстислав спешился, передал повод конюшему, а сам глянул из-под руки на солнце.
— Добрый день выдался, Евпатий, — сказал он Коловрату. — Промыслим мы себе на уху сегодня. Поедим, что бог послал, пока лодку изладят, и подадимся на озеро.
Тем временем княжий сотник втолковывал что-то большаку, тот качал бородой, и, уразумев, пошел распорядиться.
Угощение было простым и сытным. Когда поели, князь оставил ратников в деревне, а сам с Коловратом отправился к озеру — оно было неподалеку.
— Рыбы наловим, Евпатий, ушицу сами сварим, без лишних людей поговорим. Чую, как рвешься домой, князю Юрию мой ответ торопишься свезти. А я, Коловрат, и сам не знаю, что ответить тебе. Мог бы и без этой затеи, но хочу, чтобы ты понял меня, прежде чем осудишь. А понять — значит, простить. Я всегда помню, чем обязан тебе, Не жить бы мне на свете, ежели бы ты тогда на охоте не всадил медведю нож в горло… Говорить с тобой хочу не как князь, а только человеком хочу быть, Евпатий…
Коловрат ничего не ответил, сумрачно было на душе, мысли его все там, в Рязани, были. Давно уж сидит он в Чернигове, потчуют его на славу, охотой забавляют, вот и на рыбалку свезли, а на кой ему все это, посланцу князя Юрия Рязанского, прибывшему за подмогой?
Молчал Евпатий Коловрат.
Подошли к берегу озера.
У берега качалась на плаву лодка с припасом, вблизи стоял старик, высокий седобородый дед с шапкой в руках.
— Здравствуй, Лесина, — сказал Мстислав. — Как можется, старый?
— Топчу пока земельку, князюшка, — степенно, с достоинством поклонившись, ответил старик. — Век мой затянулся, да я и не жалуюсь. Царство небесное, спору нет, куда как веселее здешнего бытия станется, а только не каждому туда дорога проложена, потому и на грешной земле пожить лишнего любо.
— Видишь, Евпатий, какие старики тут живут? — сказал князь Мстислав. — Это, Лесина, гость наш рязанский, Коловрат Евпатий, первейший воин князя Юрия… Все приготовил, Лесина?
— Все, князюшка, все ладно, — засуетился старик и принялся отвязывать лодку. — Сейчас и двинем с божьей помощью.
— Нет, — сказал князь Черниговский. — Мы только вдвоем поедем. Небось не разучился я туриком[6] стучать, на уху, поди, и сами поймаем. Ты иди, Лесина, не труди свои кости напрасно.
Они остались вдвоем.
— Да где же снасти, князь? — спросил Коловрат.
— А мы без снастей, — ответил Мстислав. — Так издревле наши прадеды ловили. Или рязанцы забыли про то?
— Не припомню что-то, князь, про такую ловлю, — ответил Коловрат.
— А ты смотри да научайся.
Мстислав Черниговский отошел в сторонку, нагнулся над кучей срубленных кустов и перенес их в лодку, где уже лежали шесты, их Евпатий сразу заметил, но не понял, для чего они.
— Веревка есть, — сказал, оглядывая дно лодки, князь Черниговский. — Турик тоже, и камни-кругляши. Лесина уложил. Можно трогать, Евпатий.
Они выгребли от берега, Подошли к островку, дугой упавшему на середину озера, вошли в покойную заводь.
— Здесь и возьмем рыбку-то, — сказал Мстислав.
Оставив Евпатия на веслах, князь взял из лодки шест и туриком стал забивать шест в дно. Затем он привязал к нему веревку, выбрал куст, прихватил свободным концом веревки его вершину, прикрепил камень-кругляш и опустил куст в воду.
Евпатий с сомнением смотрел на это занятие, вроде бы не подобающее княжьему чину. А Мстислав вбил второй шест, привязал и опустил подле него второй куст. Затем третий, четвертый, пятый… Кончились шесты, да и кустов не стало, лишь с пяток кругляшей осталось в лодке.
— Теперь к берегу, — сказал князь. — Вон песок, видишь? Туда и пойдем. Там валежника наберем огонь покормить…
Солнце свалилось ко второму полудню и палило еще знойно. Они сидели в тени, костер догорал, и угли по краям его подернулись пеплом.
— Триста воинов дам я тебе, Коловрат, — сказал князь Черниговский. — Это — немало. Ну и оружием, припасами помогу, сотня возов пойдет с тобой на Рязань.
Народ надо поднимать, князь Мстислав, — глухо проговорил Коловрат. — Это не половцы, идет сила страшная, тут и тыщей не обойдешься.
— Пойми ты меня по-человечьи, Евпатий. Разве я не хочу помочь князю Юрию? Али ты забыл, что моя дочь венцом отдана его сыну Федору? Но я отец не только для Евпраксии, но и всему черниговскому люду. Ты понимаешь это, Евпатий?
— Понимаю, — сказал Коловрат.
— А коли понимаешь, то скажи мне, как могу я все отдать? Вдруг да подступит враг к моим границам. Кто тогда защитит и Чернигов? Кто?
Коловрат молчал. Он потянул рукой толстый сук, повертел, затем резко сломил его через колено и бросил обломки в догорающий костер.
— Вот что сделает с Русью Бату-хан, — сказал он. — Попомни мои слова, князь. Ты прав, когда печешься о своей земле. Но разве рязанская для тебя чужая? Или там не русские люди живут? Не одни у нас боги и предки?.. Прости, что, человек не княжеского званья, с поученьем к тебе иду.
— Здесь нет князей, — напомнил Мстислав. — Сейчас мы просто люди.
— А коли так, не прогневайся на мои слова, скажу, как понял тебя. Дам, мол, какую-нито подмогу Юрию Рязанскому, а сам укреплюсь во Чернигов-граде и буду ждать. Может быть, рязанцы и сами Бату-хана измордуют. Чего же лучше, и я вроде причастен, ратников на общее дело посылал. Ну, а рухнет Рязань?.. Что ж, пожалеешь ее, конечно, но подумаешь: я цел остался. Бату-хан, глядишь, на Владимир, на Суздаль, на богатый Новгород попрет, или по нижним рекам, по степи, где корма коням вдоволь, — на Киев. А я, мол, в стороне, и сила моя со мной. Вот как ты рассудил, князь Мстислав. Хочешь казни меня, хочешь — милуй…
Мстислав Черниговский ничего не ответил. Подумал, поднялся, подошел к озеру, зачерпнул ладонью воды и плеснул на лицо. Когда он вернулся к Евпатию, то показались тому светлые капли воды на княжьей бороде слезами.
«Заплачешь, князь, — подумал Евпатий Коловрат. — Только пользы не будет. Когда льется кровь, слезы теряют цену…»
— Закончим рыбалку, — сказал князь, — и в ночь вернемся домой. Ночевать тут не останемся. Утром готовься в поход. Мои воины, тех, что я обещал князю Юрию, всегда снаряжены к битве. Бери их и ступай на Рязань. И пусть князь Юрий Рязанский известит меня о делах своих. Может быть, позже я сам подойду со своей дружиной.
— Спасибо и на том, князь Мстислав, — ответил Коловрат.
Солнце свалилось к окоему, и над озером возникла вдруг радуга. Голубой цвет в ней был не густ, а желтый ярок, и вставала радуга с восхода на закат, не по правилу вроде.
— Вишь ты, — сказал князь Мстислав, — знамение…
Он перекрестился.
— Добрая будет погода завтра. К тому и знамение, — спокойно ответил Коловрат.
— Что ж, пора и по рыбу…
Князь и Евпатий столкнули лодку и вышли к шестам. Тихо, без всплеска подходили они к затопленным кустам, князь оставлял весла, осторожно выбирал веревку, затем быстро вытаскивал куст из воды, а Коловрат, наученный князем, подводил сачок и брал рыбу, что пряталась от солнца в тени нехитрых рыбацких приспособлений…
Была сеча зла и ужасна
Князь Юрий Ингваревич в ночь перед битвой на Рясском поле не ложился спать. Он понимал, что обязан отдохнуть — ведь едва невеселое солнце поздней осени встанет над русской землею, он поведет рязанские полки на коварного зверя, на Бату-хана.
Он возглавит эти полки, князь рязанский, и его рука не дрогнет, когда он прорубит кровавую просеку к шатру Бату-хана, как не дрогнул голос у князя Юрия, когда ответил он ханским послам, требовавшим десятину во всем!
— Лучше нам смертью славу вечную добыть, — сказал князь Юрий, — нежели во власти поганых быть.
Теперь ему неоткуда ждать подмоги для защиты рязанских лесов и нив. Князь Владимирский спесиво принял Олега. Красного, похвалялся, что один побьет Бату-хана, глумился над рязанцами, струсили-де, перевелись-де на поокских землях смельчаки.
