Геннадий Левицкий - Ягайло - князь Литовский
— Что ты хочешь сообщить нам, брат Арсений? — спросил выведенный из терпения игумен.
— Брат Алексей… скончался…, — тихо выдавил из себя монах.
Слова его как громом поразили всех стоящих, оцепенение и ужас застыли на их лицах. Княгиня Ульяна громко вскрикнула и опрометью бросилась к монастырю. За ней поспешил Кейстут. Он то и дело подносил руку к глазам. За Кейстутом повернули назад все остальные.
4. В последний путь
Понемногу страсти в келье Ольгерда начали утихать. Родственники покойного приходили в себя после известия, принесенного монахом. Благо, люди были мужественные. Только княгиня Ульяна продолжала тихонько всхлипывать, сидя на стуле у изголовья мужа. Первым решился заговорить Кейстут.
— Не плачь, Ульяна, — сказал он, — мы не вернем слезами Ольгерда и себя не утешим. Давайте подумаем о том, как отдать последние почести великому князю. Указывал ли Ольгерд кому-нибудь из присутствующих место своего погребенья?
Вопрос Кейстута остался без ответа. Великий князь позаботился обо всем, кроме клочка земли, на котором ему предстояло остаться навечно. Он не считал эту мелочь важной. Он, но не присутствующие здесь. Первым заговорил отец Феодосий, видимо боясь, что знатные гости решат вопрос о похоронах без его участия.
— С того дня как брат Алексей стал монахом, его тело и душа принадлежат богу. Предать земле брата Алексея следует на монастырском кладбище.
Речь монаха вызвала бурный протест Кейстута.
— Монах, ты хочешь закопать тело моего брата в землю? Ты хочешь, чтобы его там дырявили черви? Не бывать этому! Ольгерд будет погребен как воин, согласно обычаям наших предков.
— Похоронить по вашим обычаям — значит сжечь его тело на костре, — опять вступил в завязавшуюся перебранку отец Феодосий. — Уничтожив тело по вашим языческим обрядам, вы уничтожите и душу брата Алексея. Вы осудите ее на вечные муки в аду. Опомнитесь люди! Пред вами лежит тело христианина. Вы хотите нарушить, в конце концов, волю покойного. Ведь он отдал себя на веки веков богу и принадлежит ему как живой, так и мертвый.
— Ты ошибаешься, монах. Ольгерд всю жизнь принадлежал не твоему богу, а литовскому народу, литовской земле. Даже из этой кельи он продолжал править государством. Ольгерд изменил свое имя, но все остальное: и мысли, и дела, и поступки его — остались прежними. Никто не знает брата Алексея лучше, чем я — его родной брат. И я утверждаю, что у него всегда была душа не монаха, а воина; и летала она не где-то за облаками, а над полями сражений.
Долго продолжался спор между монахом и князем. Христианин и язычник ожесточенно боролись за обладание телом покойного, но ни к какому соглашению так и не пришли. Монах не хотел покориться главе государства, и на то были причины, заставлявшие отца Феодосия подавлять страх перед лицом могучего владыки. Во-первых, он чувствовал свою правоту. А, во-вторых, могила такого знаменитого человека, как Ольгерд, придала бы вес монастырю, привлекая паломников, шедших поклониться первейшему человеку княжества. А это, в результате, способствовало бы как росту авторитета монастыря, так и росту его доходов.
Спор велся между Кейстутом и отцом Феодосием. Остальные присутствующие оставались в стороне. Они не могли поддержать язычника Кейстута, так как были христианами, но и выступить против него не решались. Ведь Кейстут был главою государства, и свои претензии он предъявлял на основании древних обычаев, сохранившихся в Литве с незапамятных времен. Надо сказать, язычество и христианство мирно сосуществовали в литовском княжестве. Поклонявшиеся Христу и многочисленным богам жили, трудились и отдыхали бок о бок, не испытывая друг к другу ни злобы ни ненависти. И лучший тому пример — Ольгерд с Кейстутом. Нынешнее столкновение представителей двух религий поставило в недоумение всех присутствующих. Монах твердо стоял на своем. Кейстут, не знавший обычаев христианства, которое принял его покойный брат, хотя и начал сомневаться в своей правоте, но отступать не привык.
— Позволь, князь, высказать мысль насчет погребенья моего господина, — раздался голос Войдыллы, едва поутихла перебранка между Кейстутом и Феодосием.
— Слуга не может решать, где хоронить господина, — оборвал его Кейстут.
— Напрасно ты так говоришь, дядя. Мой отец прислушивался к мнению этого слуги. К тому же вы со святым отцом битый час толкуете, а проку от этого никакого, — вступил на защиту Войдыллы потерявший терпение Ягайло.
— Хорошо, пусть говорит слуга, если ты считаешь, что у нас не хватит ума решить это дело. Говори, Войдылло, — сдался, наконец, Кейстут.
— Слушая речи святого отца и великого князя, я пришел к выводу, что дело уладится, если вместо одного Ольгерда будет два. Тогда одного мы похороним как монаха, а второго как воина.
Все присутствующие в недоумении уставились на Войдылло. Решительно никто не понял, к чему клонит слуга.
— Что ты мелешь, Войдылло? — презрительно проворчал Кейстут, всегда недолюбливавший слугу. — Может быть, у тебя двоится от выпитого монастырского вина? Или ты хочешь разделить тело моего брата на две части?
— Поясни свою странную речь, Войдылло, — не выдержал и Ягайло.
— Нет, делить на части тело моего господина я не собираюсь, — продолжал Войдылло, собравшись с мыслями. — Я предлагаю вылепить из воска второе тело по подобию первого, На виленском торге я знаю ремесленника, делающего из воска фигурки людей, которые во всех чертах схожи с настоящими. Среди его изделий я видел и фигурку моего господина. Если вы согласны с моим предложением, то я берусь к заходу солнца доставить сюда мастера со всем инструментом и материалами, необходимыми для работы.
В келье воцарилось глубокое молчание. Членам великокняжеской семьи понадобилось некоторое количество времени, чтобы осмыслить сказанные слугою слова. Первым нарушил тишину Кейстут.
— Придумал ты хорошо, но не решил вопрос, а заменил его другим. Где будем хоронить настоящее тело Ольгерда?
— Похороним его в монастыре, Кейстут. Негоже тело православного христианина, к тому же еще, монаха, жечь на костре, — проговорила до сих пор молча плакавшая Ульяна.
Слова княгини заставили Кейстута отказаться от намерений продолжать спор, он еще раз усомнился в своей правоте.
— Ладно, — произнес старый князь, — будет так, как решат сыновья Ольгерда.
— Пусть будет так, как хочет мать, — твердо сказал Ягайло, — оставим тело отца в монастыре.
— Пусть будет так, как хочет мать, — повторил слова брата Скиргайло.
— Вот и решили. Монахи будут хоронить тело князя, а литовский народ — его чучело из воска, — сокрушенно промолвил Кейстут и удалился из кельи.
— Разреши ехать за мастером, князь, — обратился Войдылло к Ягайле.
— Да, скачи Войдылло, не теряй времени.
День, столь бурно прошедший для членов великокняжеской семьи, клонился к закату. В воздухе стало свежее, прохладнее, откуда-то начали появляться комары. Войдылло сдержал свое слово. К монастырю приближался ремесленник в сопровождении двух молодых людей, которые оказались подмастерьями. Один из них управлял телегой, нагруженной доверху инструментом, необходимым для работы. За телегой верхом ехал Войдылло, а рядом с ним еще какой-то человек. В последнем Ягайло признал портного великокняжеского двора и мысленно похвалил Войдылло за предусмотрительность.
Мастеровых тотчас же проводили в келью и те, не мешкая, приступили к работе. Отец Феодосий выделил им в помощь троих расторопных монахов, но это было излишним. Монахи всю ночь только и делали, что меняли свечи в келье, превращенной в мастерскую, да изредка приносили ремесленникам кое-что из еды.
Когда утром родственники покойного вошли в келью, то были поражены увиденным: в двух одинаковых гробах лежали два совершенно одинаковых покойника.
— Какой же из них настоящий?! — воскликнул изумленный Ягайло.
— Тот, что лежит подальше, у окна, — ровным голосом ответил мастер, видимо, привыкший к удивлению, которое вызывало его мастерство.
— Возьми это от меня, — Ягайло снял с пальца массивный золотой перстень и протянул его ремесленнику.
— Благодарю, князь, за щедрость и за высокую оценку моего труда, — сказал ремесленник, принимая подарок, ибо плату серебром он получил сполна от Войдыллы.
С мастеровых взяли слово хранить молчание о ночном заказе и отпустили на все четыре стороны.
Хоронили Ольгерда в полдень. Четверо монахов бережно вынесли из кельи гроб с телом покойного и опустили на землю под большим ветвистым дубом. Здесь же, под дубом молодые послушники накануне выкопали могилу. Черная, холодная пасть ее готовилась принять на вечный покой тело знатного монаха.
Провожали в последний путь Ольгерда все те же ближайшие родственники, да десятка три монахов. Когда закончилась процедура прощания с покойным, монахи накрыли гроб крышкой и, под пение псалмов, опустили на дно могилы. Кейстут с Ягайлом взяли под руки бесчувственную Ульяну и увели с места погребенья, предоставив монахам возможность завершить печальное дело.
