Морис Дрюон - Истоки и берега
И тогда мы проезжали сквозь стену Велизария и огибали чарующую овальную громаду Колизея. Мы выходили из машины у ворот Форума и поднимались по Священной дороге, ступая следами столетий. Вон Нерон, вот Август; там выступал Цицерон, а там был убит Цезарь. По пути мы приветствовали наши детские воспоминания: переводы с латыни, уроки истории, которые, воплощаясь в камне, вдруг переставали быть непонятными, далекими книжными образами.
Затем мы поднимались на Капитолий — взглянуть на Тарпейский утес. Несколько мгновений я предоставлял другу любоваться обширной площадью, гениальной каменной осыпью, усеянной царственными мраморами, после чего предлагал обернуться, чтобы взглянуть на другое проявление гения, площадь, нарисованную, выстроенную, воздвигнутую Микеланджело, вместе с которой глазу открывается Рим эпохи Возрождения, загромождающий небо своими бесчисленными, сверкающими на солнце куполами.
Почему именно так мне нравится показывать Рим? Потому что это город, направленный вовне, город гордыни, город мощи, еще с доцезаревых времен призванный поражать своим великолепием все народы мира. И что-то от этого в нем все еще остается.
Рим не дает вам почувствовать себя дома ни внутри вашего жилища, ни в ваших мыслях. Он подминает вас. Он жаждет вашего внимания, и, чтобы почувствовать, чтобы понять его, вам следует прежде всего подчиниться его страстной властности, его тщеславию.
С Флоренцией совсем другое дело.
Как бы известны, как бы растиражированы ни были ее памятники, все же Флоренция — это город, направленный внутрь себя, город сокрытого могущества, город сокровищ, созданный не столько для того, чтобы поражать мир, сколько для сохранения всего самого замечательного, самого прекрасного, что этот мир произвел на свет. Флоренция — кладовая человеческого гения.
Чтобы полюбить Флоренцию — а для этого ее надо сначала понять, — мне понадобилось время. Мне потребовалось несколько раз побывать там, подолгу оставаться, много гулять, работать, жить, чтобы поближе узнать ее и иметь возможность показывать ее друзьям.
Я не настолько самоуверен, чтобы пытаться рассказать вам что-то новое о Флоренции; многие из вас уже бывали там; другие столько читали о ней, видели столько ее изображений, что им она и так уже прекрасно известна. Нет, я просто хочу предложить вам прогуляться по ней по особому маршруту, открывая ее для себя в определенной последовательности, что, как мне кажется, позволит сделать ваше пребывание наиболее приятным и полезным.
Отправляясь работать в архив департамента или целой страны, нельзя полагаться на случай; то же относится и к Флоренции, заключающей в себе, так сказать, архив западной цивилизации. Для современного мира она то же, чем была в последние века Античности Александрия.
Точно так же нельзя отправляться в паломничество с безразличием в душе; к нему надо подготовиться, обрести определенное желание, надежду. Поездка во Флоренцию — это паломничество к святилищу, где божеством является человек. Спешка и плотные расписания там неуместны. Флоренция создана не для туризма, а для путешествий.
Прежде всего, не надо в первый же день отправляться на экскурсию по Флоренции. Не надо разглядывать ее здания. Привыкните сначала просто смотреть на них, привыкните к краскам ее улиц, к их движению, к их звучанию, к их аромату.
Если будет такая возможность, постарайтесь приехать туда к ночи, именно для того, чтобы не поддаться искушению и не начать сразу все осматривать. Магазины закрываются поздно. Идите в город, придумайте себе насущные нужды. Этот город рожден торговлей — так и идите за покупками. Вам, конечно же, захочется почитать французскую газету, вы наверняка забыли что-нибудь из туалетных или письменных принадлежностей. Сходите купите все это, не поднимая глаз выше мостовой, выше витрин. Спросите лучший канцелярский магазин, где продается веленевая бумага и бумага верже всевозможных цветов и форматов. Так, сами того не зная, вы побываете на площади Синьории. Лучший парфюмерный магазин находится неподалеку от виа Кальцуайоли, то есть от улицы Сапожников; лучшие книжные магазины — там же. А тюбик аспирина, без которого вы ну никак не сможете обойтись, покупайте только в той старой аптеке на виа Торнабуони, что напротив лавки перчаточника, у которого вы сможете приобрести пару перчаток взамен тех, что потеряли в поезде. Пройдите через жуткую площадь Республики с ее непропорциональными галереями девятнадцатого века, построенную на месте древнеримского форума. Она скоро станет вам родной и необходимой. Наткнитесь на гигантские каменные глыбы палаццо Строцци; скоро вы увидите дворцы и побольше этого. Поинтересуйтесь названиями этих мест, адресами магазинов. Скоро вы их забудете. Десять раз спросите дорогу обратно и десять раз заблудитесь в лабиринте улочек. Это и есть Флоренция. Сначала в ней надо заблудиться.
На второй день утром, как можно раньше, попросите отвезти вас на пьяццале Микеланджело, на вершину холма, что возвышается над южным берегом Арно. Вот там вы и начнете смотреть. Вы увидите Флоренцию у ваших ног — город тысячи жемчужин, собранных в одной раковине. С высоты пьяццале вы отыщете Дуомо с его колокольней, башню Синьории и десять, пятнадцать, сто других колоколен, башен, звонниц, шпилей. Вы увидите этот город, который лежит словно в створке раковины и на который каждое время суток отбрасывает свой странный и совершенно особый свет; скоро вы поймете, какими странными тенями окутывают его вечерние туманы.
Когда вы насытитесь пейзажем настолько, что он станет для вас незабываемым, спускайтесь с пьяццале Микеланджело вниз, но лишь затем, чтобы переправиться на другой берег Арно, пересечь всю Флоренцию, подняться на другом ее конце на холм Фьезоле и снова созерцать это же самое чудо, но с другой стороны, против света, против солнца, наблюдать другое мерцание, с большего расстояния, сквозь волнующуюся зелень. И оттуда вы снова увидите колокольню, башню Синьории, Санта-Кроче, и так вы начнете улавливать упорядоченность в этом флорентийском беспорядке, стройность, идущую не от геометрии, а от жизни.
Существуют два типа городов: города-лабиринты и города-ортогоны, города, где улицы змеятся, переплетаются, сворачиваются клубками, и города, где прямолинейные улицы пересекаются под прямым углом. Впрочем, следует отметить, что все города, где когда-то зародились и развивались крупные цивилизации — Афины, Рим, Париж, Лондон, а еще Москва, Амстердам, — относятся к городам-лабиринтам. Зато города-ортогоны славятся успешной экономической деятельностью, товарообменом, обработкой продуктов цивилизации, только вот не актами творчества, этой цивилизации присущими. Таков Пирей, таков Нью-Йорк. Это объясняется тем, что любой город есть отображение человека (или должен был бы быть им). А человек выстроен вовсе не по ортогональному плану: его внутренности расположены не под прямым углом; его настроения, пища, мысли не следуют прямым линиям чертежа. И, создавая город по прямолинейному плану, человек наделяет его той строгостью и той иллюзорной достоверностью, которые хотел бы видеть в своих собственных деяниях. А вот городу-лабиринту он сообщает свою истину.
Флоренция не является исключением из этого правила. И нет ничего удивительного в том, что она принадлежит к числу городов, где больше всего думали. Она была предназначена для этого самим своим строением. Она и похожа-то на головной мозг, расположивший по берегам Арно свои полушария, исчерченные извилинами улиц. Этот план, если присмотреться, есть не что иное, как план священного лабиринта критян, греков времен архаики, этрусков.
Задержитесь на какое-то время в Фьезоле. Есть, есть свое очарование в его маленькой площади, где усатый Виктор-Эммануил и бородатый Гарибальди, верхом на лошадях, стоящих «валетом», обмениваются бронзовым рукопожатием. Все в этом памятнике вызывает улыбку: и одежда персонажей, и поза, и их безмолвный пафос. Но нам трудно судить о произведениях, возраст которых едва перевалил за сотню лет.
Вы можете пообедать в какой-нибудь траттории, а потом побродите среди руин древнеримского театра, в которых нет ничего особо впечатляющего, но они свидетельствуют о древности этого места: здесь ваши шаги отдаются эхом столетий.
Из Фьезоле спуститесь пешком, но не по главной дороге, а по узким тропинкам, между изгибами глухих стен невидимых усадеб. Сделайте это, не только чтобы прочувствовать очарование этих отлогих улочек, но и чтобы пройти путями, которыми флорентинцы Средневековья или Возрождения, верхом или пешим ходом, возвращались в свои загородные имения, укрытые от посторонних глаз так же надежно, как и городские дома.
На одной из этих вилл, тяжеловесные строения и гигантские деревья которой виднеются над отягощенной плющом изгородью, жил и писал свои новеллы Боккаччо. Пусть его произведения полны эротики: не будем забывать, что написаны они были для развлечения гостей графа Пальмиери, укрывшихся там во время Великой чумы. Эти новеллы — как бы вызов, который любовь бросает смерти.
