Андрей Зайцев - Драккары Одина

— Говорят, ты многое знаешь? И видишь будущее? — спросил он старика, пряча в черной, с проседью бороде усмешку. За долгие годы неволи он выучил язык северян и разговаривал вполне сносно.

— Все может быть, — равнодушно ответил Эгиль, не глядя на раба.

— Тогда ты должен знать, когда вернется мой хозяин?

— Что неподвластно небу, то скрыто под землей, — проговорил старик.

— Ты хочешь сказать, под водой?

Ненавидевший свое рабское существование Карн был уве­рен, что ярл давно утонул, так давно не было известий о нем. Викинги, приплывавшие в их фьорд, рассказывали о многих, но ярл Стейнар, задумавший малыми силами повторить поход Железнобокого Бьорна, наверняка переоценил себя и погиб.

Просто большинство северян плавали в ближние земли, довольствуясь тем, что можно было добыть в Британии, Фрисландии или Ирландии.

— Вода и земля — части одного целого.

— Хватит говорить загадками, старик! — раздраженно бросил Карн. — Все это пустословие для малых детей, которые только и могут поверить тебе.

— Ребенку иногда открыто больше, чем конунгу! — веско заметил Эгиль, наконец взглянув на раба, осмелившегося так разговаривать с ним. — Человек, в которого плевали руссы, улыбался им, вытирая пыль с их башмаков.

— Полегче, старик! — начал злиться Карн, решив, что эту подробность его жизни Эгиль мог узнать от ярла и других викингов, знавших Асмунда. Ведь тот купил его у свеев, а те — у руссов на Ладоге. Руссы когда-то захватили Карна в плен в окрестностях Херсонеса.

— Мне также известно, что когда соглядатай вернулся ночью во дворец конунга Миклагарда, один из стражников по ошибке нанес ему удар кинжалом, — проговорил бесцветным, безразличным голосом Эгиль, разрывая большой кусок мяса.

— Что ты сказал? — вздрогнул Карн, почти с ужасом глядя на старика. Все, что он услышал сейчас, казалось наваждением, обманом слуха.

— Но соглядатай выжил, — невозмутимо продолжал Эгиль. — Его вылечил один из ромейских знахарей, в кото­ром текла сарацинская кровь от деда... Он сделал это, потому что иначе могла умереть его жена, на которую мог донести соглядатай...

Этого просто не могло быть! Карн молчал, испытывая тревогу. Откуда же старику стало известно об этом случае?..

Карн попал в рабство к викингам более четырнадцати лет назад. Он до сих пор лютой ненавистью ненавидел руссов, пленивших его. Когда Асмунд, последний его хозяин, умер, Карн достался по наследству к ярлу Стейнару. Но его историю здесь не мог знать никто! Вместе с Карном было захвачено еще несколько византийцев, которые оказались у разных хозяев в чужих землях. Кое-кто из них мог знать, чем занимался, в дей­ствительности Карн, хотя и маловероятно. Но тех людей давно уже нет живых. А может, кто-то все-таки еще остался?..

Карн еще раз глянул на старика, пытаясь проникнуть ему в душу, но тот, запивая мясо пивом, казался равнодушным ко всему.

— Не пойму, о чем ты говоришь? — попытался справиться с собой Карн. — Какой еще соглядатай? Я не понимаю этого слова.

— Это человек, который по ночам заглядывает в окна людей, пряча под плащом нож, — ответил Эгиль. — Обычно, когда он попадается, застигнутый врасплох, ему вырезают язык, чтобы он больше ничего никому не мог рассказать... У нас презирают таких людей. Викинг, ставший доносчиком, уже не викинг. Он теряет свою честь и должен умереть. В Валланде быть доносчиком — такое же ремесло, как ремесло кузнеца или плот­ника. А почему нет, если за это платят хорошие деньги?

Карн, чувствуя непонятную слабость, отошел в сторону, чтобы обдумать слова Эгиля.

За все время, что Карн жил в Скандинавии, он так по настоящему и не свыкся с местными обычаями и втайне ненавидел язычников, но хорошо умел скрывать свои истинные чувства. Если откровенно, Карн не мог считать себя и на­стоящим христианином, но по крайней мере эти люди умели прощать людские слабости, ведь прощение было основой их религии.

Сейчас, после неожиданных слов Эгиля, Карн понял, что у него появился умный и осторожный враг. Ведь если ему известно одно, то может быть известно и другое? Но торопиться не следовало. Эгиль пользовался некоторым уважением в селении, тем более он был свободным человеком в отличие от него, Карна. А это немало...

Пока Карн размышлял о том, как ему теперь вести себя со стариком, в дом вошел старший сын Стейнара и Гейды — Рагнар, которому недавно исполнилось десять зим. Для своих лет парень был достаточно рослым и потому казался старше своих сверстников. Лицом он более был похож на отца, а ха­рактер имел скорее материнский.

Увидев за столом на возвышении Эгиля, Рагнар презри­тельно спросил у Карна:

— Что делает здесь этот старик?

— Твоя мать приказала накормить его.

— Хорошо, — Рагнар встретился взглядом с Эгилем, но умышленно не заговорил с ним, посчитав ниже своего достоинства. — Когда он закончит, проводи его скорей со двора, а не то, боюсь, Мидд покусает его...

Мидд был огромным волкодавом, любимцем Рагнара.

— Хорошо, когда собака хозяина кусает врага, — сказал с усмешкой Эгиль. — Но плохо, когда гостя. У каждого в жизни — своя собака. А твоя еще ближе, чем ты думаешь. Всегда надо помнить, что когда-то собака была волком.

С этими словами он поднялся из-за стола и вышел вон. Во дворе лежал, положив лобастую голову на лапы, громадный пес. Старик прошел мимо него, но Мидд даже не шевельнулся, как будто мимо него проплыла бесплотная тень.

Рагнар проводил Эгиля удивленным взглядом. Он не помнил случая, чтобы кто-то вот так спокойно проходил рядом с Миддом.

— Почему моя мать привечает этого колдуна? — Рагнар повернулся к рабу, молча застывшему в углу подобно статуе византийских ваятелей. — Она думает, что ему известно, когда вернется из похода отец. Разве Эгиль — бог, чтобы знать об этом? — презрительно усмехнулся юный викинг. — Мне известно, что жрецы не любят его. Он занимается ведовством, колдует.

Карну осталось только пожать плечами

— Что он там болтал о какой-то собаке? — продолжал допытываться Рагнар.

— Я думаю, он не в себе, мой господин. Не стоит отно­ситься к нему серьезно.

— Я тоже так подумал...

В то утро, когда драккар ярла Стейнара вошел в родной Хвита-фьорд, многие на берегу в первые мгновения даже не узнали его. О Стейнаре тут думали, как о викинге, сгинувшем в дальних землях. И в этом не было ничего удивительного. К подобному здесь привыкли.

Стейнар с детства был человеком, мечтавшим о походах в чужие земли. Этим он отличался от своего старшего брата Фрелафа, больше склонного к оседлой жизни. Наверное, тот стал бы хорошим ярлом, но вряд ли заслужил бы уважение как удачливый воин. Большинство дружины Стейнара составляли люди, давно не имевшие корней на родине: даны, норвеги, оркнейцы и даже исландцы. Побережье жило слухами о войне данов в Британии. А о Стейнаре предпочитали говорить вполголоса, где-нибудь за спинами. Гейда, как могла, противилась людскому мнению. А ведь находились и такие, что советовали ей подумать о новом муже. Хозяйство у ярла было большое, требовало сильной руки, хотя характер Гейды всем был известен не с лучшей стороны. Но некоторых муж­чин это не пугало.

Когда люди узнали ладью Стейнара, на берегу быстро собралась толпа. Викинги, не раз избежавшие смерти, теперь могли почувствовать себя раскованно. Богатая добыча бередила умы и души всех, кто остался жив.

Стейнар, сойдя на берег, увидел как навстречу, расталкивая собравшихся, спешит его Гейда.

— Стейнар!

Она бросилась к нему в объятия, и он крепко прижал ее к своей груди, почувствовав, что растроган. За два прошедших года он имел несколько женщин, и все же постоянно думал о Гейде. Но только сейчас осознал, что по-настоящему любит свою жену.

— Как долго тебя не было...

— Черная цапля, птица Одина, всегда прилетает домой, Гейда.

— Ты не узнаешь детей, они так выросли.

— Я думал о вас...

В это мгновение он вспомнил, как хромой Тейт прыгнул за борт. Он сошел с ума, ясное дело, но они-то выжили! Стоило пройти через все ужасы, чтобы вновь оказаться дома!

В толпе Стейнар увидел Раудульфа, который помог снаря­дить экспедицию, и его жену, красавицу Магихильд.

Раудульф приветствовал ярла, и они обнялись как старые друзья, хотя, по сути, никогда ими не были. Когда-то Стейнар любил Магихильд, и ему казалось, что она отвечает взаимностью. Но девушка вышла замуж неожиданно и быстро за разбогатевшего Раудульфа, который с тех пор никогда больше не выходил в море. Он стал хедвингом [12] , чуть ли не самым богатым в их округе. Даже отец Стейнара, Асмунд, признавал его удачу, и лишь когда пиво развязывало ему язык, говорил, что здесь не обошлось без колдовства. Не иначе как Раудульф отыскал клад, спрятанный карликами, ведь у его отца, старого викинга Хакона, никогда не водилось больших денег.