Крымский цугцванг 1 (СИ) - Леккор Михаил
Он посмаковал последние слова и почувствовал, что начинает страдать ерундой, как провинциальный политик на людях. Рядовой академик… посев бывает рядовой, а любой академик — это эксклюзив.
Дмитрий Сергеевич тряхнул головой. Все это, конечно, так, но избираться он все же не хотел, пропитанный духом изоляционизма, как Штаты после Первой мировой войны.
— Лучше не нашли? — попытался он открутиться. — Вас, например, Алексей Антонович. Из вас будет хороший президент — суровый, представительный, не затронутый духом Парижской конференции.
Ларионов взмахнул руками, едва не снеся со стола свою кружку.
— Голуба вы моя, — пожурил он. — Если бы была такая возможность, разве я вам уступил бы место? Суровый, представительный… Эк вас занесло.
И он принялся рассказывая в духе Щукина:
— Политический кризис в России, начавшийся с внешнеполитических проблем, в последние дни только углубился, перейдя во все сферы государства и общества. Я не буду говорить об уличных демонстрациях и погромах на улицах толпами из различных люмпенов, на это у нас есть министр внутренних дел. В Москве сейчас, как на войне — выйти на улицу можно, а там как повезет.
Не буду касаться и о первых признаках экономического кризиса. Сложная внутриполитическая обстановка явно неблагоприятно влияет на экономику. Биржу лихорадит, производство и в городе, и в деревне падает. Финансы уже сейчас находятся в плачевном состоянии.
Но, пожалуй, самое грустное, что начался совершеннейший раздрай среди политиков. Драки в Думе для России дело привычное. Но это вершина айсберга. Раскол углубляется и радикализуется. Вы понимаете, чем это может окончиться — 1917, 1991 годы налицо. Примеры можно продолжать, но от этого легче не становится. Вы же историк, знаете.
Полвека демократического строя для России явно оказалось маловато для закрепления демократических традиций. Институты власти рушатся. Государственная Дума, как всегда, разделилась на три части, что отражает общее состояние страны. Говорливые правые, многочисленные левые и слабый центр.
В таких случаях обычно спасает сильная личность. Рузвельт, Голль, Путин в прошлом веке и в первой четверти этого выравнивали курс, стабилизировали положение. Экономика начинала расти, население успокаиваться, радикалы либо затихали, либо их придавливали, а они, без поддержки населения, ничего не могли сделать.
Лично я делаю ставку только на сильную личность. Кое-кто, — Ларионов презрительно выпятил нижнюю губу, — говорит о развитии демократии, о сильном российском обществе, которое выдержит политический шторм. Ерунда! В Западной Европе через несколько веков демократии возникали проблемы с революциями и бунтами. И я, хоть и не люблю эту капризную даму Европу, примерам из ее политической жизни все-таки доверяю.
Проблема в другом. Ни один политик не имеет возможностей получить большинство. У нас есть неплохие политики, в том числе ваш покорный слуга, — Ларионов привстал и иронично наклонил голову, что, видимо должно было обозначать поклон. — Но все мы имеем влияние только в своих кругах. И никто не популярен среди населения настолько, чтобы наплевать на других политиков и опереться на эту популярность.
Ларионов дочитал лекцию о текущем политическом положении, аппетитно отхлебнул из чашки. Посмотрел на часы, нахмурился. Но как раз в это время в дверях кухни появился человек со сверстками.
— Давно пора, — недовольно сказал Ларионов.
Человек засуетился, развернул сверстки, явив миру торт, пирожки, рулеты, конфеты и так далее. Стол моментально исчез под возникшей скатертью — самобранкой.
— Нормально, — одобрил Семенов и человек исчез.
Ларионов взял приличный кусок уже разрезанного торта.
— На чем это я остановился? — задумчиво произнес он. Вспомнил: — Ах да! И вот в этом бардаке, в этом болоте вдруг появляется ваша монография. Прямо-таки луч света в царстве тьмы. Пока ее читали немногие, но шорох пошел по всей России. Наверняка, никогда еще в России научные работы не оказывали такого взрывного влияния на политику.
Честно говоря, кое-какие центристские силы, не крупные, но известные, собирались предложить вам членство в своих партиях, и даже быть кандидатом в президенты от них. И слышал, и даже знаю кто и каким образом.
Но своей прямо-таки книжонкой вы перевернули все политические пласты. И правые, и левые и, разумеется, центристы обнаружили в ней свое и объявили, что вы тот человек, который может спасти Россию.
Вы думаете, почему у вас тут три человека. Не на троих собираемся соображать. Я и Сергей Аристархович представители правых, Василий Аркадьевич от левых. Центр не поехал, но Елена Олеговна просила передать, что она присоединяется к нам.
Романов раскинул мозгами, припомнил — Елена Олеговна Николаева была председателем ведущей центристской партии социал-демократов.
Пряча растерянность, он впился в пирожок, кажется с мясом. Конечно, как автор, Дмитрий Сергеевич ожидал ответной реакции. Но не такой бурной. Научное одобрение, влияние в политических кругах, признание в качестве эксперта в дипломатической сфере, — вот тот максимум, который он предпочитал увидеть.
— Но ведь я известен как англофил и к тому же подписал крайне непопулярный Парижский договор. Разве то и другое не сводят мои возможности к нулю?
В разговор вмешался Семенов:
— Дмитрий Сергеевич, не прибедняйтесь. Ваша монография сплотила политические силы России в вопросах внешней политики. И в этом отношении все крупные политические силы не просто согласны, рвутся увидеть вас, как минимум своим представителем. Идеологическая база это, знаете, очень весомо.
А что касается Парижской конференции… Вы видели запись процедуры подписания? Нет? Посмотрите, узнаете о себе много нового. Вы были настолько мрачны и растеряны, по вашим щекам текли такие слезы, что любому смотрящему было очевидно, насколько вы страдаете, ставя свою подпись. Лично я тоже пролил слезу.
В вашем лице поруганная Россия была вынуждена капитулировать. А в своей книге вы показали, почему и в чем.
И после этого вы еще задает вопросы? Да вы сейчас самая популярная личность в стране.
Семенов усмехнулся.
— Надеюсь, вы не думаете, что у вас на кухне сидят три романтика — мечтателя?
Дмитрий Сергеевич так не думал.
— Не хочу заливать вас патокой славословия, тем более, мне говорили, что вы очень не любите громкие слова, но, по крайней мере, если не Россия, то многие политики вас ждут. Ведь это тот случай, когда интересы политической элиты совпадают с интересами России.
Романов пожал плечами. Может так, а может этак. Не убежденный, но несколько сломленный нажимом трех напористых политиков, он отважился прощупать почву:
— Итак, что вы мне хотите предложить конкретно?
Семенов и Каргузов несколько растерялись переходу к такой практичности, а Ларионов, немного знавший Романова, только усмехнулся.
— Под вашу персону собрался небывалый альянс. По сути говоря, большая часть политических сил России. А остатки так называемых независимых, — Ларионов презрительно выпятил губы, — пхе! Три оставшихся кандидата в совокупности наберут полпроцента в лучшем случае, если им повезет. Ну, — поощрил он Романова, — вся Россия у ваших ног. Решайтесь!
Дмитрий Сергеевич с ответом не спешил. Как все это знакомо по истории. Огромные рыхлые коалиции, которые разваливаются при первых же трудностях под тяжестью внутренних противоречий. Соединившиеся силы в любом случае ищут свои интересы, и президенту придется больше беспокоиться о сохранении коалиции, чем о каких-то осмысленных реформах.
— Не знаю, — промямлил он, — как-то не хочется представлять такое количество людей.
Семенов улыбнулся, показывая, что понимает Романова. Мол, сейчас начнется торговля, после чего невеста согласится.
Дмитрий Сергеевич откровенно почесался.
— Есть такая басня Крылова — «Лебедь, рак и щука». Не предлагаете ли вы мне стать погонщиком этого трио?
Ларионов встревожился. Романов говорил таким тоном, что отставной министр понял — если он сейчас скажет нет, то это будет НЕТ покрепче железобетонного столба.
