Степан Злобин - Степан Разин. Книга вторая
Алена осеклась и замолчала. Ее румяные щеки зарделись еще ярче, а задорный взгляд ее серых глаз опустился долу.
— На что ж тебе зависть? — спросил Степан, невольно любуясь ее внезапной женственной застенчивостью.
— На красу ее зависть, — оправившись от смущенья, сказала Алена. — Я тоже ведь женка, честной атаман. Мыслю по-мужески, а сердечко-то бабье… Самой аж смешно!..
— Эх, Алена! Не нам с тобой экие речи! — ответил Разин. — Когда уж взялась, то води человеков, а женские речи забудь. Красой тебя бог не обидел, да время не то, чтобы сердце слушать…
— А тебе, стало, время как раз и приспело! Приспело? — игриво с насмешкой спросила она, и в серых глазах ее будто запрыгали бесенята.
— Ну, брось! Ничего я тебе о том не скажу. — Степан засмеялся. — Не к тому ты приехала, право… И мне-то уж к войску пора… А скажу я тебе одно: рад, что тебя повидал. Велика, знать-то, наша земля и всех земель прочих превыше, когда в ней не только мужи, да и жены не хуже мужей в ратном деле за правду стоят… Пути у нас розны с тобой в нашей рати, а дело едино, Алена Ивановна. И слава у нас в народе едина с тобою на веки веков…
Попрощавшись с Аленой, Степан не зашел уже к Маше, а сразу пустился под стены острожка.
Ночь удалась, как бывает лишь осенью да весною, — хоть выколи глаз. Ни звезды, ни огня.
Три тысячи человек пришли с Федором Сукниным из лесов, неся с собой каждый готовую связку хвороста. Но шанцевые работники, как каждую ночь до этого, продолжали копать землю и громко перекликались, чтобы защитники крепости, привыкшие к перекличке работавших на валу казаков, не заподозрили ничего.
Степан в темноте объехал ряды построенной к приступу рати, велел атаманам и есаулам еще раз всем рассказать, как бежать, как сбрасывать хворост, чтобы не было толчеи и давки. У самого вала Степан столкнулся с Наумовым.
— С твоей головы спрос. До утра чтобы взять острожек!
— Я конных поставил, Степан Тимофеич, позади пехоты, — сказал Наумов. — Алешку Протаку.
— Куды их? К чему?
— Кто побежит от острожка — плетями назад бы гнали…
Разин махнул рукой.
— Как хочешь возьми, а возьми!
— Сережка Кривой с той стороны пойдет — лестницы ладит, — добавил Наумов.
— Пошто он не вместе? — строго спросил атаман.
— Выждать хочет. Как тут поболее шума учнется, там, может быть, будет полегче прорваться. Не все нам равно ли, с какой стороны — абы влезть!
— Ну, иди. Ночь темна, как нарочно для нас.
— А ты где будешь, батька?
— Повсюду.
— Берегся бы лучше… — сказал Наумов.
— Ты себя береги да людей, — ответил Степан.
Они обнялись перед боем.
Разин слышал, как всхлипнула неразлучная трубка Наумова.
В темноте по знаку Сукнина поползла молчаливая вереница людей, сначала не быстро, пока заполняли вал, потом все побежали.
Разин нашел в условленном месте стоявшего казака, кинул ему повод лошади.
— Стань там, за валом, у дуба, — сказал он и, схватив лежавшую рядом охапку хвороста, никем не узнанный, в общем потоке двинулся вместе с другими на вал. С вала вниз, под стену падали объемистые вязанки срубленных прутьев. Бросив свою, Разин услышал, что еще далеко до дна, но люди бежали за ним и кидали еще и еще, тотчас освобождая место бегущим сзади. Степан отошел к стоявшему на валу Сукнину. Как вдруг со стены острожка ударили выстрелы, вспыхнули огоньки, завыл набат и через стену вниз полетели зажженные факелы.
Такого противодействия осажденных никто не мог ожидать: когда в первый раз Разин шел приступом на острожек и зажигал хворост, чтобы поджечь крепостную стену, осажденные заливали хворост водой, опасаясь огня. И вдруг теперь сами зажгли под стенами костры небывалых размеров… Не ожидая этого, разинцы не припасли воды… Гасить огонь им было нечем…
— Жгут! Воды! Живей, черти! — крикнул Федор, поняв, что творится. — Живей!
Пламя внизу у стены побежало по хворосту: уже высокий у крепостной стены хворостяной настил загорелся. Наумов стал явственно виден в блеске огня.
— Пушкари! Пали фитили! — закричал Наумов, выхватив саблю, которая молнией заблестела при свете. — Не давай зажигать! Бей по стенам!
Но ему в ответ затрещали дружные выстрелы с башни острожка. С Наумова пулею сбило шапку, но он словно и не заметил этого. Саблей он указал пушкарям на острожек, и из-за вала ударили пушки, загремели пищали, мушкеты, взвизгнули стрелы татар, пролетая в сторону стен… Степан не дождался, когда от ближних колодцев притащат воду.
— Робята! За мной! — призвал Разин, и с тысячью казаков, которые уже сбросили свой хворост, он пустился под самую стену топтать огонь. Однако унять это пламя не было сил, оно выбивалось.
— Вали сверху хворост! Давай! — крикнул Разин, надеясь, что огонь не успеет пробиться сквозь толщу срезанных прутьев и войско ворвется на стену раньше, чем пламя вырвется снизу.
Разинцы узнали повелительный голос Степана. Новые кучи хвороста посыпались сверху, заваливая огонь. Казаки вместе с Разиным под выстрелами с башни, под струями горящей смолы тотчас притаптывали его плотнее к земле. У иных казаков загорелось платье. Они срывали с плеч горящие зипуны и кафтаны, оставались в одних рубашках. Несколько человек тут же пали под пулями с башни, иные в бешенстве катались по земле, облитые горящей смолой…
Но пальба из пищалей, пушек и самопалов, которую подняли разинцы, была так густа, что заставила защитников крепости не высовываться из бойниц: где за стеной чуть виделся огонек, туда в тот же миг летели десятки пуль, сотни стрел. А по валу бежала и бежала бессчетная вереница людей, швыряла новые и новые сотни вязанок хвороста. И огонь под стеною был, наконец, похоронен. Хворостяной настил от вала к стене пятью мостами лег уже много выше людского роста, и привезенная в бочках вода показалась ненужной…
— Скорее вали! Скорее! Живей, окаянные черти! Братцы! Давай поспеша-ай! — кричал сверху Наумов.
Хворостяные горы высились под стеной.
— Пойде-ет! Пойде-е-ет! — раздалось на валу сразу множество голосов.
— Разойдись! Береги-ись! Эй, внизу! — грозно крикнул Сукнин с вала.
Разин едва успел отскочить, когда сверху один за другим сорвались, словно горы упали, воза, груженные хворостом. Их бросили вместе с телегами… Степан возвратился наверх наблюдать. Наумову показалось, что навал уж довольно высок.
— На при-исту-уп! — нетерпеливо выкрикнул он.
— Бра-ат-цы-ыи! — крикнул за ним Федор Сукнин. — На сте-ены-и! Али дворяне сильнее нас, братцы-и!..
Яицкий атаман сам первым спрыгнул на хворост и легко побежал к стене, увлекая сотню людей. «Эх, рано маленько!» — подумал Разин, следя за ними. Они были уже под самым острожком, когда из бойниц опять полилась растопленная смола и через стену вдруг полетели десятки пылающих головешек.
Казаки под стеной закричали от боли и ужаса Снова пламенем вспыхнул хворост. Сукнин скинул с плеч облитый горящей смолою кафтан и с поднятой саблей, в одной рубахе, вскочил на стену, сбросив двоих защитников крепости ловкими ударами сабли.
— Бра-ат-цы-ыи! — призывал он своих казаков, размахивая клинком.
Было видно, как на него напали сразу несколько человек. Ему бы еще подкрепление! Но высокий настил был узок, и Сукнин со своими казаками спинами загородили проход остальным. Казаки без дела топтались позади них, не в силах вступить в драку.
Степан с прерывающимся дыханием следил за битвой на стене. Вот казаки заслонили Федора от ударов, вот один из них сам упал вниз со стены, но тотчас же двое других вскочили на стену. Вот с Сукниным уже пятеро казаков на стене, вот-вот влезет шестой… «Рано, тезка, послал их на приступ. Узко и низко еще насыпан хворост», — подумал Степан. Вот двух казаков сбили вниз, но четверо прорвались на их места, на стену. Теперь их должно быть там семь или восемь… Видно, как с той стороны навалились в свалку защитники городка… Оттуда ударили выстрелы… Падает сверху еще казак… Вот другой упал вместе с врагом, сцепившись с ним в схватке… Сукнин дерется… «Лихой атаман!» — подумал о нем Разин. Еще прорвалось два, три, четыре казака. Один протянул сверху пику. За нее ухватились, еще вскарабкались двое… А остальным не подняться — некуда лезть. Снизу подсаживают казаков на руках… Еще подсадили двоих… Снова выстрелы. И вот вдруг один за другим упали три казака. Еще, еще один сорвался… Еще… Выстрелы бьют им в лицо… Но казаки лезут на приступ. Вот их уже десятка два на стене… Такая же свалка шла у других мостов.
Никто уже не кидал хворост связками. Снизу толпами дружно гнали на вал воза, а богатырь Чикмаз подхватывал их и один швырял вниз, в прогал между стеною и валом. Неодолимый огонь, однако, бежал по смоле, разжигая костры под стеной острожка. Разинцы на них лили воду, но огонь пробивался в другом месте, в третьем; туда опять лили воду. Огонь пробивался в четвертом месте… Дым начинал заволакивать все…
