Даниил Гранин - Вечера с Петром Великим. Сообщения и свидетельства господина М.
Историю «восковой персоны» описал Юрий Тынянов в своей повести, которая так и называется. Молочков всячески рекомендовал ее, для наслаждения русским языком Петровской эпохи.
Глава тридцатая
СТАРАЙТЕСЬ, ПЕТР АЛЕКСЕЕВ!
…Была в нем необъяснимая тяга к простецкому обиходу, пышность отягощала его, как отягощает она настоящих ученых, творцов.
К своей коронации Екатерина вышила для супруга кафтан серебром. Когда государь надел его, она восхитилась, так шло ему шитье серебром по голубому сукну. «Ах, батюшка, как он к тебе пристал, как бы я хотела видеть тебя всегда так одетого!»
На это Петр ей ответил: «Безрассудно! Государь должен отличаться от подданных не щегольством и пышностью, а тем более роскошью. К тому же такое убранство только стесняет меня». Действительно, одевался он в одежду незаметную, один и тот же серый кафтан, те же башмаки. Спал на скромном ложе, ел скромно. Драгоценностей не любил. Один иностранец привез в Россию большой алмаз. Думал, что царь, любитель редкостей, купит драгоценный камень. Петр повертел в руках бриллиант, полюбовался его блеском, но купить отказался: «Было бы непростительно потратить огромную сумму на бесполезную вещь, годную только для украшения». Позже он объяснил свое решение подробнее: «Безумие оценивать столь дорого эти блестящие безделушки. А суетность, спутница безумия, возбуждает желание украшать себя. Если б нашелся алмаз величиной с мельничный жернов, то, невзирая на тяжесть, уверен, повесили бы себе на шею». Не то чтобы он красовался этим перед подданными. Когда во Франции ему хотели показать бриллианты французской короны, он не стал их смотреть. Неинтересно ему было. Ничему так не удивлялись, как этому. Для людей того времени такое равнодушие, безразличие к драгоценностям казалось глупым, особенно у государя.
Петр был не только скромен в одежде, но и нетерпим к мужскому фатовству. Увидит молодого щеголя, да если еще тот едет в богатом экипаже, немедленно остановит, спросит — кто таков, какой имеет доход? Найдет, что доходы не по роскоши, — выбранит за мотовство, а то и накажет, пошлет щеголя послужить матросом месяца на два.
Один из молодых людей, посланный учиться во Францию, вернулся оттуда типичным пижоном. Как тогда называли — петиметром. Разгуливал по городу, красуясь своим модным камзолом с кружевной отделкой, весь напомаженный, напудренный, в белых шелковых чулках, в лакированных туфлях. Увидел его Петр, остановил свою одноколку, на которой ехал в Адмиралтейство на работы, сошел, взял под руку молодого франта, стал расспрашивать про учение во Франции. Ведет он его по правую руку, там, где катится одноколка, брызгая грязью. Петру-то ничего, Петр в потрепанном своем серого сукна кафтане, шерстяных грубых чулках, в чиненых башмаках с железными пряжками, а у расфуфыры это нарядное платье, чулки, кружева — все чернеет от грязи, а Петр не отпускает его.
— Грубо и некрасиво, — определил профессор. — Тоже мне занятие для руководителя страны. Мелочился ваш любимец.
— Как считать, — задумчиво сказал Гераскин. — Факт мелкий, однако стал известен. Сохранился.
— И между прочим, даже на моих учеников производил впечатление. Один мальчик нарисовал, и неплохо, как идет царь, а рядом роскошно одетый паренек, так сказать, контраст пышности и скромности. Современников это тоже восхищало. Следующий раз на Европу произведет то же сильное впечатление серый походный сюртук Наполеона.
Профессор же не преминул напомнить защитный френч Сталина и такой же Мао Цзэдуна.
…Путешествуя по Европе, Петр насмотрелся на придворную жизнь больших и малых государей. Хотели они того или нет, штат придворных занят был их возвеличиванием. Для этого требовалось великое множество людей и средств. Пышные охоты, балы, выезды, наряды, дворцы — они опустошали казну. С этим не считались.
Образцом для всех европейских дворов был культ «короля-солнца» Людовика XIV. Обставлен он был множеством церемоний. С утра, начиная от королевского пробуждения, раззолоченная, напудренная знать священнодействовала вокруг августейшей особы, вплоть до отхода его ко сну. Придворные в приемной ждут, когда двери спальни распахнутся. Король проснулся. Сперва впускают принцев и принцесс, за ними входят врачи: лейб-медик, лейб-хирург. Потом начинается Большой выход — камергер, гардеробщик, герцоги, камер-юнкеры, парикмахеры…
Кто-то из них допущен умывать — король протягивает руку над золоченым блюдом, ему поливают винный спирт. Он читает молитву, встает, камергеру доверено облачить его в халат. Король идет к креслу. В зал входят придворные, чтобы нарядить его. Снимают ночную рубаху, приносят свежую сорочку, чулки, туфли. На каждый предмет положен свой чин — полный список придворных, обслуживающих государя, занимал семьсот страниц! Прием лекарств, прием пищи, сиденье на горшке, то есть на стульчаке, — все было обставлено церемониями, совершалось публично. Людовик XIV себя боготворил и поддерживал эту религию в обществе. Он был, по выражению русского историка, творцом собственного культа и своим первым поклонником: «Нация во Франции, — наставлял он наследника, — не составляет самостоятельного тела, она (т. е. Франция) целиком заключается в особе короля».
Будучи на лечебных источниках неподалеку от Карлсбада, Петр получил приглашение от местной княжеской семьи. Хозяева привезли его в свой замок, где ждал обильный обед. Продолжался он долго, так что государь истомился. После обеда его повели осматривать замок. Государь с любопытством его обошел. Хозяева спросили, как ему понравились их владения. Здание великолепно, сказал государь, но есть один недостаток.
— Какой? — тотчас забеспокоился князь.
— Слишком велика кухня, — ответил Петр.
Подражать ни французскому монарху, ни немецким курфюрстам Петр не собирался. Его упрекают в насаждении западных порядков, он же на самом деле бросил вызов европейским дворам, отвергая культовые церемониалы, всеудушающие обычаи монархической Европы. Одновременно он разрушал и традиции русского царского двора.
— Зачем?
— Затем, чтобы сберечь казну. Деньги нужны были на дело. Прежние обычаи связывали его по рукам и ногам. То, что он стриг бороды у бояр, это ерунда, молодежь, кстати, приветствовала новый европейский облик. И одежду. Серьезней была революция в придворной жизни. Возьмите штатные расписания царского двора. Чего стоила огромная охота — псари, доезжачие, егеря — он их всех ликвидировал. Не с Европы брал пример, сам делал — сократил ключников, стремянных, стольников — такое сокращение штатов произвел, какого после него уже не бывало. Тысячу с лишним бездельников заменил несколькими денщиками и слугами. Имелось три тысячи лошадей для выездов. Да плюс четыре тысячи рабочих лошадей. Все это он сократил до минимума. В его обслуге остались один камердинер и шесть денщиков. По двое у него дежурили. Денщики были и за адъютантов, и за курьеров, и за секретарей. Он их держал за гайдуков и тех, кто на запятках ездит, да еще подушками служили. Когда в дороге сон сморит, он голову клал денщику на живот, чтобы лежать спокойнее. Людей он ценил по работе. И себя также по работе.
— То есть? Он царь, — сказал профессор. — Цени не цени, все царем останется.
— А он себе установил служебные звания. Армейские и морские.
— И что с того?
— Однажды на флоте освободилось вице-адмиральское место. Петр подал на конкурс. Были тогда уже конкурсы. Он в то время имел чин контр-адмирала. Дослужился. В сущности, он прошел одну за другой почти все должности на флоте. И теперь, по всем правилам, подал свои документы. Как и другие претенденты. Начинал чуть ли не юнгой у капитана Муса, да так ретиво, что страшно перепугал того. Этот Мус никак не мог принять всерьез, что царь действительно будет служить юнгой, и шутки ради приказал ему сделать узел на верхушке мачты. Петр, не раздумывая, бросился исполнять приказание. Дул сильный ветер. Капитан закричал, чтобы Петр немедленно спускался. Петр сделал узел, спустился и успокоил капитана. Иностранцы не могли понять, что царь способен служить матросом или, например, бомбардиром, причем по всем правилам. Все исполнялось всерьез, без поблажек. Петр описал в своем прошении все свои заслуги — участие в морских походах, сражения, написание военно-морских регламентов, кораблестроительные дела. Заслуг, кстати, набралось немало, он вполне смел рассчитывать на вакантное место вице-адмирала. Имел на то все основания.
Как происходило обсуждение в Адмиралтейств-коллегии, неизвестно, решение было — отдать вакантное место другому претенденту, контр-адмиралу, который дольше Петра служил на флоте. Что касается контр-адмирала Петра Алексеева, он получил учтиво-утешительный ответ: оказанные услуги флоту коллегия признает и уверена, что Петр Алексеев и впредь будет стараться и сможет надеяться на повышение при первом удобном случае.
