Юрий Лиманов - Святослав. Великий князь киевский
— При чём тут Игорь? «Говорят»... — передразнил князь. — Мне вот говорят, нашу славу поднимает. А что Игорь смел, так о том давно на Руси песни слагают. Да только к смелости ещё кое-что надобно... Вот думаю: не слишком ли высоко нашу славу поднимает повесть?
— Если ревнивыми глазами, конечно, смотреть...
— Вот именно, если ревнивыми. А у тебя руки не дошли. И опять без стука вошла мамка, за нею кормилица.
— Государь, твой правнук тебе доброго утра желает. Святослав заулыбался, принял спелёнутого ребёнка, подкачал, чмокая.
— Это который?
— Княжич Святослав, государь. Вишь, глазёнки тёмненькие, а сам белёсенький, что лён. И родинка...
— Да-да... родинка... Неси.
Мамка с кормилицей ушли.
— Счастлив ты во внуках и правнуках своих, великий князь, — заговорил Ягуба, стараясь отвлечь князя от треклятой повести. И кто только успел его упредить?
— Счастлив-то счастлив, только куда я их пристрою?.. Поднимает нашу славу... А ты не удосужился. И приходится мне с чужих слов судить...
— Виноват, государь, — сказал Ягуба.
— Где теперь певец обитает?
— Княжна Весняна в своём загородном доме приютила.
— Почему Игорь певца прогнал? — задумался Святослав.
Ягуба вспомнил слова Паисия:
— Сказано в Евангелии: «Приобретай мудрость». Игорь не приобрёл, — Кому мудрость в укор, а кому и во славу...
Святослав чуть приметно улыбнулся, но тут опять вошла мамка с новой кормилицей.
— Государь, твой правнук тебе доброго утра желает.
Кормилица протянула князю ребёнка, но тот его на руки брать не стал, только спросил:
— Это который?
— Княжич Ростислав, государь. Глазёнки-то раскосенькие, половецкие, а волосики светленькие, твоего корня.
Святослав улыбнулся, сделал козу.
— У, половецкое отродье, гули-гули... А всё же на меня похож, верно? Ну ладно, унеси.
Мамка с кормилицей вышли.
— Значит, так и порешим: заберёшь повесть и наградишь певца. И милость окажем, и покровительство увечному, чем Игореву гордыню уязвим. А повесть сбережём, никуда она из моей библиотеки не денется.
— Мудрость твоя велика!
— Оставь, боярин, знаешь ведь, не люблю... — Князь поморщился. — Кого за певцом пошлём?
— Может, княжича Борислава? — мстительно предложил Ягуба в надежде унизить княжича мелким поручением.
— Княжича за певцом? Не велика ли честь? — раздражённо сказал Святослав.
Борислав занимал особое место и при дворе, и в мыслях великого князя. Его не переставали мучить угрызения совести, что не признает он внука перед всеми, сироту, выросшего после смерти боярыни Басаёнковой в его доме. Всех детей, и внуков, и правнуков отеческой любовью наделяет, а этого, первого внука, обделил, хотя тайно души в нём не чаял. Но что делать? Признать его сейчас — значит оскорбить память Марии. Если уж признавать, то надо было делать это при её жизни — повиниться и признать, а теперь уж поздно...
Оправдывал себя Святослав тем, что внука, пусть и не признанного, всячески выделял и даже поставил на место Петра. О тайной любви Борислава и Весняны он знал. Не одобрял, но и не возражал, потому что Мария покровительствовала им. А может быть, права была покойница, и надо было подтолкнуть эту любовь ко всеобщей выгоде?
Так размышлял про себя Святослав.
Ягуба покорно ждал.
— Игорь браком Весняны с Романом союз с Рюриком против меня укрепить надеется, так? — неожиданно сказал князь.
— Так, — согласился Ягуба, ещё не понимая, к чему клонит князь.
— Вот пусть Борислав и поедет за певцом.
Ягуба опешил, но тут же нашёлся:
— Без лести скажу — велика твоя мудрость.
На этот раз Святослав не одёрнул боярина, а улыбнулся самодовольно.
Уже спустилась ночь, когда Весняна, сопровождаемая старым дружинником, подъехала к воротам своего дома. Она спрыгнула с коня, бросила поводья старику, крикнула:
— Выгуляй! — И застучала рукояткой плети в ворота.
Ей открыла ключница Мария, со светильником в руке.
— Как Вадимысл? — спросила коротко.
— Поел немного, спит теперь. — Счастливая улыбка скользнула по осунувшемуся лицу молодой женщины.
— Вот и хорошо. — Весняна пошла к крыльцу, поднялась по ступенькам, оглянулась.
Мария спешила за ней, глядя вопросительно.
— Попусту я в город съездила. Отец и слышать не хочет о нём. — Весняна хлестнула плетью по перилам крыльца. — Приказал выгнать. — Она заговорила быстро, отрывисто о том, что уже обдумала по дороге домой: — Тебя отпускаю с ним. Гривен дам, телегу. И лошадей... Живите в счастье.
Мария поклонилась.
— Спасибо за доброту, княжна, век буду молиться за тебя! Только телеги нам не нужно.
— Возгордилась? — крикнула яростно княжна, выплёскивая в одном слове всё — и обиду на отца, не внявшего её мольбе, и раздражение на человека, из-за которого она претерпела унижение.
— Что ты, государыня-княжна, разве я могу! Днём, когда тебя не было, княжич Борислав приехал из Киева...
— Он здесь? — От растерянности Весняна почувствовала, что щёки у неё пунцовеют.
— Конечно, княжна, где же ему быть, здесь. За Вадимыслом он прискакал. Великий князь берет его к своему двору. — Мария торопилась выложить радостные для неё вести, не замечая, как мрачнеет Весняна. — И повесть его берет в библиотеку, и наградит...
— Что ж, собирайтесь, уезжайте!
— Княжича к тебе прислать?
— И Борислав пусть едет!
— Не поняла я что-то, княжна, сдурела от радости, наверно. Как же уезжать Бориславу? Он к тебе четыре дня из Киева скакал!
— Как прискакал, так пусть и обратно скачет. — Весняна спустилась с крыльца. — Видеть его не желаю!
— Как же так можно с любовью своей поступать? — вырвалось у Марии.
— Уйди с глаз моих! — сорвалась на крик княжна. — По добру уйди, не то передумаю, не отпущу тебя!
На крыльцо вышел Борислав. Мария отступила к чёрному двору, исчезла неслышно, унося светильник. Стало темно.
— Веснянушка! — позвал Борислав. — Лада моя!
Он различил фигуру девушки в темноте двора, стал спускаться с крыльца.
— Не подходи!
Но Борислав уже спустился со ступенек и приближался к ней. Был он без шапки, в лёгкой светлой епанче, светловолосый, кареглазый, такой желанный, что у Весняны защемило сердце. Но она крикнула, отступая:
— Ещё сделаешь шаг — людей кликну, велю вытолкать взашей!
— Да что с тобой? — в недоумении воскликнул Борислав и снова подошёл к ней.
— Эй, люди!
Но княжич уже обнял Веснину, и голос её прозвучал глухо. Она выгнулась, оттолкнула его.
— Так-то ты меня ждала? Выходит, девичья любовь до первой разлуки? Или другого нашла?
Весняна отступила и наотмашь ударила плетью по улыбающемуся лицу княжича.
Он отшатнулся, зажал рукой щёку.
— Может, и на гумно наше с ним ходила?
— Да как ты посмел! — Она второй раз, уже по рукам, хлестнула княжича.
— Да что ты, что ты... Разлюбила, так и скажи! — Он отнял руку от щеки, на руке была кровь.
Весняна охнула, бросилась к нему. Борислав сразу же обнял её, прижал к себе, стал целовать закинутое лицо, а она, вдруг обессилев, шептала:
— Прости, прости... кровь... — Потом мягко высвободилась, поцеловала ссадину на его лице и сказала: — А теперь уезжай.
— Да что случилось, лада моя?
— Ты зачем приехал?
— Тебя повидать.
— Не лги, ты за Вадимыслом приехал, не ко мне!
— Так то же повод.
— Опять лжёшь, тебя за ним Святослав прислал!
— Служба у меня такая, понимаешь, служба!
— А повесть его в княжескую библиотеку пристраивать — тоже, скажешь, служба?
— Да что тебе в ней? — Борислав по многолетней посольской привычке ушёл от прямого ответа.
— Род наш позорит!
— Да как, ладушка? Такой красоты повесть...
— Для тебя, безвотчинного, безземельного, — Весняна поискала слово, чтобы больней ударить Борислава, — служивого, может, и есть там красота. А ты подумал, как эта повесть моего отца, князя и владетеля, принизила?
— Наоборот, возвеличила.
— Да? Я к отцу ездила просить — не за певца, за ключницу Марию, что ждала его, почитай, пять лет. Так отец и слушать меня не захотел, приказал певца прогнать из пределов княжества.
— Вот оно в чём дело... — Борислав поглядел на задний двор, там уже появились дворовые с факелами, вывели коней, суетились. Промелькнула Мария. — Только что же он там обидного для себя усмотрел?
