Борис Васильев - Александр Невский
Из этих слов следовало, что хан последние наставления Сбыславу намеревался дать с глазу на глаз. Чог-дара это обеспокоило, о чем он и сказал, передавая повеление.
— Никогда не доверяй чингисидам, Сбыслав, но всегда выполняй их повеления слово в слово. Это единственный способ выжить под их властью. Отныне тебе предстоит действовать даже без моего слабого щита. Орду вспыльчив, но добродушен и отходчив. Гуюк — лжив и злопамятен.
— Ты уже предупреждал меня об этом, Чогдар. Я знаю степные законы, не волнуйся за меня, дядька.
— Ты — сын моего покойного анды, — вздохнул Чогдар. — О ком ещё мне беспокоиться, кроме тебя?
— О князе Невском.
За Сбыславом явился сам Неврюй, что резко повышало значимость аудиенции. Придирчиво осмотрел наряд Сбыслава, улыбнулся:
— Мы не скоро увидимся с тобой, боярин.
— И увидимся ли вообще, — невесело усмехнулся Сбыслав.
— Будем надеяться. — Неврюй вдруг понизил голос. — Тебя ожидает очень важный разговор. Сужу об этом по тому, что хан лично приказал мне охранять покои, в которых будет проходить беседа.
Бату хорошо продумал предстоящий разговор, а потому начал его сразу, без длинных вступительных рассуждений, которых требовал степной этикет.
— Союз между мной и Русью предопределён самим Небом. Русь — это либо запад, либо север: либо Даниил Галицкий, либо Александр Невский. Кто из них окажется моим союзником, а кто — моим врагом, зависит только от тебя, боярин Федор.
Сбыслав молча склонил голову: время вопросов ещё не настало.
— Есть такая индийская игра: шахматы. Ты умеешь в неё играть?
Сбыслав ещё раз молчаливо поклонился.
— Мат тебе ставить не будут: конец игры невыгоден 1уюку. Но ему нельзя и проигрывать эту партию. Отсюда следует, что тебе постараются навязать вечный шах. Наполни наши чаши, боярин.
Сбыслав налил кумыс, отхлебнул после глотка старшего, как того требовал обычай, и терпеливо ждал, когда Бату опять начнёт разговор.
— Князь Ярослав играет в шахматы?
— Я много раз играл с ним и всегда с трудом проигрывал, хан Бату.
— Так я и думал, — усмехнулся Бату. — Значит, он с восторгом уцепится за выигрыш, который ему подсунет Гуюк. Но его выигрыш означает наш проигрыш. Наш. Меня и князя Невского. Как ты выйдешь из такого положения?
— Из-под вечного шаха выйти невозможно, хан Бату.
— Думай, боярин, думай сейчас, там думать будет поздно.
— Выигрыш ничто, если проигравший не сможет им воспользоваться.
— Не сможет им воспользоваться, — с удовольствием повторил Бату. — Твой конь на верном пути, боярин.
— Но вечный шах — не путь, а лишь топтание на месте.
— Из-под вечного шаха тебя выведет Орду. Он так и не научился играть в мудрые игры, но при подсказках способен передвигать фигуры.
— Я не осмелюсь подсказывать внуку великого Чингиса.
Бату молчал, прихлёбывая кумыс. Опорожнил чашу, которую тут же наполнил Сбыслав, вздохнул:
— Ему подскажет человек, который будет представлять меня без всякой огласки.
— Я буду иметь право знать его?
— Это ты, боярин. Ты будешь представлять меня для Орду в Каракоруме.
Сбыслава бросило в жар. Пока он приходил в себя, Бату достал золотую пайцзу и протянул ему.
— Благодарю за великое доверие, хан, но даже золотая пайцза — ничто для чингисидов
— Пайцза даст тебе свободу передвижения в логове змей, боярин. А чтобы ты представлял мою волю перед моим братом, нужно что-то очень простое… — Бату задумался. — Простое, очень простое, потому что сложное не удержит его голова…
— Слово? — рискнул подсказать Сбыслав.
— Слово может быть сказано кем-то случайно. А вот… Поговорка! — Бату встрепенулся. — «Ключ иссяк, бел-камень треснул». Он знает её.
— Её знают все монголы. Случайность не исключается, хан Бату.
— Если ты скажешь, что эту поговорку ему просил напомнить я, случайности не будет.
— Пожалуй, — согласился Сбыслав.
— Гуюк ни под каким видом не должен воспользоваться плодами своего выигрыша, — сказал хан и сам наполнил чаши. — Когда нет в живых выигравшего, нет и победы.
Сбыслав подавленно молчал.
— Только этим ты спасёшь Русь от второго нашествия и сохранишь жизнь Александру Невскому, — почти торжественно сказал Бату. — Подними свою чашу, боярин. Мы выпьем за твой подвиг во имя твоей родины и наших народов. Да будет!…
— Да будет… — глухо откликнулся Сбыслав.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
1Никогда ещё не было у Сбыслава такой мучительной, бессонной ночи. Не потому, что волновался перед отъездом в Великую Степь: по молодости его манило в неизвестность, в путешествия, в новые страны, к новым народам. И даже не потому, что конец путешествия означал начало большой и очень сложной игры, в которой ему ни в коем случае нельзя было проигрывать Нет, он не мог уснуть потому, что волею могущественного хана стал не просто единственным ферзём на шахматной доске хитро задуманной партии, но одновременно и единственным игроком, знающим заранее, какой именно ход должен сделать противник. Он сейчас не думал ни о Руси, ни о Золотой Орде, ни даже об Александре Невском, которого искренне любил и почитал, — мысли его заняты были только собственным всемогуществом Он ощущал его физически — до ломоты плеч, до головокружения, до сладкой тянущей боли в сердце, ведь под его дудку обязаны были сплясать самые гордые и заносчивые чингисиды. И это недоброе чувство настолько заполняло его душу, что в ней уже не оказалось места сожалению И ни на мгновение не возникало мысли о той страшной цене, которую предстояло ему заплатить за торжество собственного тщеславия.
Нет, неверно, неверно: вначале она шевельнулась, эта мысль, такая мелкая, жалкая и ничтожная по сравнению с грандиозной задачей, поставленной самим Всемогущим Небом перед ним, вчерашним сиротой, подпаском у бродников. И шевелилась, пока на помощь не пришла простая железная логика: кто-то ведь должен уступать место завтрашнему дню. И что такое одна человеческая жизнь по сравнению с судьбами двух народов?…
Однако Бату никогда не стал бы великим ханом, если бы шёл к цели одной тропой. В то время когда он намёками давал понять Сбыславу, что тот должен делать, Чогдар прямым солдатским языком отдавал приказ есаулу Кирдяшу:
— Следи за боярином Фёдором, помогай ему, ни во что не вмешивайся и все запоминай. Когда настанет время расспросов, все без утайки выложишь Бату. Все. Ты понял?
— Значит, не выгораживать Сбыслава, а… топить?
— Докажи, что не случайно вчерашний смерд князя Ярослава стал есаулом хана Орду.
Кирдяш криво усмехнулся, помотав головой:
— Не по-нашему это.
— Что именно?
— Своих предавать.
— Насчёт своих ты вовремя мне напомнил, есаул. Ты поставил своим родным дома, купил им скотину и коней, и это очень правильно. Они хорошо устроились, я навещал их.
— Ты хочешь сказать, советник…
— Я уже сказал, Кирдяш, — сухо ответил Чогдар. — Дома легко горят, а чужих бродники охотно продают в рабство Не вернись к разбитому корыту, как говорят славяне.
— Я сделаю все, как ты велел, — сквозь зубы процедил Кирдяш.
— И с голов твоих родных не упадёт ни один волосок. От Бату ты получишь чин, который тебе и не снился, а от меня — калиту с золотом в приданое твоим сёстрам. Ступай и все исполни.
Ах, как невыносимо скрипели оси у огромных платформ с юртами и десятков арб и повозок! Как стонали волы, как ревели верблюды и как весело ржали кони, почуяв дорогу…
Великий князь Ярослав тоже ехал в юрте, установленной на платформе: так распорядился Бату, учитывая возраст и высокое положение путешественника. Но собственный верховой конь Ярослава всегда был под рукой, и князь при желании мог отвести душу в привычном седле. И это скрашивало бесконечно однообразное, нудное скрипящее путешествие через всю Монгольскую империю.
Да и Сбыслав постоянно находился рядом. Правда, он несколько изменился со времени той незабываемой дороги в Золотую Орду, когда они вдвоём уезжали вперёд и вели бесконечные добрые беседы: стал суше и строже, мало улыбался, ещё реже — шутил, и вертикальная складочка, что начала вдруг возникать на его переносье, выглядела особенно значительной, когда в ответ на просьбу Ярослава проехаться вместе вдоль всей огромной ленты каравана он строго вздыхал:
— Не могу, великий князь, ты уж прости. Я должен находиться при хане Орду безотлучно.
А караван, начинаясь сторожевым дозором есаула Кирдяша и заканчиваясь стадом баранов да табунком лошадей, взятых в дорогу для прокорма, растянулся на много вёрст. Его бдительно охраняли отборные воины Кирдяша и личная почётная стража хана Орду, но приглядывать за порядком следовало, и Сбыслав, Кирдяш, а то и сам Орду два-три раза в день непременно объезжали медленно ползущую ленту от головы до хвоста и от хвоста до головы.
