Ведуньи из Житковой - Катержина Тучкова
— Значит, утром на кладбище!
— Оставайтесь с Богом, Дорличка, Якубек!
— Вы уж оплачьте его тут, как положено, — говорили они, многозначительно поднимая брови.
Дора вздрогнула. Неужели до них еще не дошло? Она никого оплакивать не намерена. Утром на похоронах все эти тетки будут перешептываться, что она, мол, ни слезинки не проронила. Пусть их.
Она обвела озабоченным взглядом комнату и наконец увидела Якубека. Тот отполз от стола с гробом в угол и съежился там, пьяно икая и заикаясь, когда кто-то подходил к нему, чтобы попрощаться. Люди гладили его по светлой головке, а он радостно хватал их за руки; было заметно, что он не понимает, почему соседи, обычно его избегавшие, так поступают.
Дора взяла у Янигены, протиснувшейся к ней сквозь толпу, бутылку самогона и сделала очередной глоток.
Гомон соседей, которые явно собрались провести тут ночь, перемежался с песнями плакальщиц, звучавшими все быстрее. Бутылки самогона перемещались по кругу, пирогов на тарелках убавлялось, то тут, то там раздавался смех. На гроб с новопреставленным уже никто не обращал внимания — как будто он уснул, а остальные решили его не будить.
Последнее, что она запомнила, перед тем как Янигена вывела ее наружу, был припев чардаша в исполнении подвыпивших плакальщиц и Баглар, который попытался закружиться посреди комнаты в танце с Тихачкой. При этом они топтали ногами тех, кто, как и Яку-бек, заснул на полу между грудой пустых бутылок и разбитыми тарелками.
Следующий день прошел получше. С раннего утра Дору целиком поглощало совершение под присмотром Багларки положенных действий. Уже в пять она поднялась наверх, в Копрвазы, разбудила всех остававшихся в доме и безжалостно влила в затхлую комнату изрядную порцию своего задора.
Умывшись холодной водой, она сразу принялась за работу. С редкостным тщанием она соблюдала все необходимое для проводов покойника в последний путь. Под звуки заунывного пения плакальщиц вымела кухню и бросила все остатки и отходы в огонь в печи, чтобы мертвому после прощания уже незачем было возвращаться. Перед тем как гроб с ним закрыли крышкой, она положила ему на веки две мелкие монетки, чтобы у него было чем заплатить перевозчику, и внимательно проследила за тем, как гроб заколачивали гвоздями, чтобы покойник из-за чьей-то небрежности не вырвался наружу. Не упустила из виду и то, что мертвеца следует вынести ногами вперед, а гроб трижды ударить о порог, дабы покойник как следует простился с домом. После этого она повязала фартук на своем народном костюме изнанкой наружу, чтобы покойный знал, что она его отпускает, и отправилась с процессией вниз, в Грозенков.
Дора сама от себя не ожидала, что будет так скрупулезно придерживаться традиций и так истово выполнять все обычаи. Но в случае вечного упокоения ее отца она соблюла всё до мельчайших деталей, чтобы быть уверенной, что назад он не вернется.
Церемония в костеле оказалась короткой. Мало что хорошего можно было сказать о покойном, да и утешать родных было ни к чему. Дора все время вертелась. То на Янигену оглянется, то на часы посмотрит. В конце концов Багларка даже пихнула ее локтем и шепнула, что она ведет себя неподобающе. Может, и так, подумала Дора, но хоть бы уж поскорее уйти отсюда!
С отсутствующим видом шла она и на кладбище.
Гроб тихо опустился в могилу. Музыку Дора не заказывала, а после утомительного вчерашнего вечера на кладбище не было и плакальщиц, у которых еще оставались бы слезы. Дора смотрела не столько на одетых в черное соседей, которые один за другим кидали комья глины в яму под надгробным камнем их семьи, сколько на ветви деревьев вокруг кладбища. Вот бы теперь кто-то из Грозенкова вскорости умер — тогда среди их шумящей листвы в караул вместо отцовой души заступит новоприбывшая, а он наконец отправится в ад.
Только в корчме Дора немного успокоилась. Она заказала две бутылки сливовицы, чтобы вместе с Багларами, Тихачкой, Яниге-ной и священником залить глаза покойному, и пиво — для всех. Включая отца, которому был отведен пустой стул во главе стола. Дора неустанно смотрела на его место с ощущением, что он оттуда наблюдает за ней. Чувство это накатывало на нее даже в большей степени, чем накануне, когда его тело лежало рядом с ней. Но ничего не происходило. Пиво в кружке перед пустым стулом постепенно выветривалось, а сливовицы в рюмке не убавлялось.
Его действительно больше нет? Он действительно исчез из их жизни? И она правда может уже не бояться, что ненароком встретится с ним? Как это, между прочим, один раз и случилось.
Было это на второй месяц после того, как он вернулся из заключения. В ту пятницу Дора и Якубек, измотанные долгой дорогой из Брно, как всегда, поднимались наверх в Житковую. Дора увидела, как отец идет вниз от их дома в Копрвазах, сгорбленный, постаревший, седой, но в остальном такой же, каким она его помнила с детства. Прежний красавец мужчина! Тогда она резко дернула Якубека и ускорила шаг так, что почти тащила за собой брата. Оба прошли мимо отца всего в паре метров от него. Он стоял на перекрестье дорог с таким видом, как будто повстречался с духом. Не здороваясь, они обошли его и потом ни разу не оглянулись. В оставшиеся месяцы до своей смерти он никаких попыток поговорить с ними не сделал.
По дороге в Брно она задавалась вопросом почему. Если не поговорить, то хотя бы написать письмо. Но нет, ни когда сидел, ни после возвращения — ни разу. Все это она ставила ему в вину и в конце концов сама на себя разозлилась. Не пора ли ей перестать о нем думать? Он под землей, и на этом все кончено, убеждала она себя. Что было, то прошло.
С этой минуты она вспомнила о нем только однажды. Когда Багларка в следующую субботу сообщила ей, что пропала веревка, на которой он повесился. И мол, наверняка украл ее кто-то из тех, кто будет судиться. Известно же: у кого есть веревка повешенного, с тем никому не справиться. Он выиграет в любом суде!
ПИСЬМО
И после всего того, что сталось и осталось в прошлом, спустя столько лет после того, как ее отца похоронили, Ирма предлагает ей поговорить
