Театр тающих теней. Словами гения - Афанасьева Елена
Полковник ду Сантуш в летах. Сколько ему? Если в середине семидесятых, во время Революции гвоздик он был ее Героем, а героями тогда стали капитаны, организовавшие «заговор капитанов», — это я в «Википедии» успела прочитать, то он, скорее всего, был капитаном. Во сколько лет, интересно, в Португалии присваивают звание капитана? Если примерно как у нас, то на момент Революции гвоздик ему было около тридцати-тридцати пяти. С тех пор прошло сорок с лишним лет. Значит, ему за семьдесят. Выглядит отлично. Намного лучше, чем сгорбленный Луиш. Интересным мужчиной полковника можно назвать и сейчас, от одного взгляда мурашки по коже, а в момент Революции гвоздик от такого героя-капитана женщины, наверное, просто с ума сходили.
Но что это я… Мы тут, считай, допрашиваем плохого парня, пробившего симпатичному профессору голову, а я про мурашки… Кроме него, и подозревать некого, но…
Черт! То Профессор Жозе, подозреваемый в убийстве Каталины и покушении на убийство Тиензу, мне симпатичным показался, а теперь и подозреваемый в покушении на убийство самого профессора отставной полковник волноваться заставляет. Что ты будешь делать!
Сеньор Комиссариу моим метаниям не подвержен. Методично ведет допрос, чтобы я понимала, о чем речь, ведет допрос на английском. Герой Революции, как многие люди его поколения, выросшие в закрытых странах, на других языках говорит неуверенно, но, похоже, понимает. Иногда к его уху склоняется сын, переводит то, что отец мог не разобрать.
Витор Сантуш закуривает, предварительно спросив у меня разрешения. Работавшая в молодежной редакции ЦТ в восьмидесятых, все никак не могу привыкнуть, что в новой реальности спрашивают разрешения закурить. В пору моей юности, возвращаясь после работы, одежду и белье минимум на два дня приходилось вывешивать на балконе, а уж потом стирать, настолько все было прокуренным, при том, что сама никогда не курила. О пассивном курении в моей юности слыхом не слыхивали.
Витор закуривает и спокойно, с каким-то красивым достоинством отвечает на все вопросы полицейского комиссара.
— Да, встреча была назначена…
— Нет, прежде не встречались…
— Профессор Кампуш изучал Революцию гвоздик, я был участником «заговора капитанов». Его интересовали детали, подробности.
— Да, профессор Кампуш предлагал встретиться в «Барракуде», но сын не первый год здесь апартаменты снимает, история постройки этого здания мне известна, постояльцев видел. Что в «Барракуде» стоит прослушка, не сомневался.
Усмехаюсь. У людей этого поколения мания. У меня руководители такие были. Им всегда казалось, что их прослушивают. Но кому теперь старый вояка нужен? Какие секреты революции сорокалетней давности он может выдать? Кому какое дело до этих секретов! Так нет же — в «Барракуде» везде прослушка. И настаивает — в комплексе, где столько сотрудников спецслужб живет, разговаривать просто так нельзя.
— А вам это зачем?! — не выдерживаю, вмешиваюсь в разговор я. — Вам для чего эта встреча нужна была? Согласились встретиться, поговорить в «Барракуде», где оба планировали отдыхать, это одно, но ехать специально на Сагреш, надиктовывая адрес географическими координатами, чтобы прослушивающие ваш звонок не сразу разобрали…
И Витор Сантуш, и Комиссариу с изумлением смотрят на меня. Оставляю их удивленные взгляды без ответа. Жду, что скажет Витор.
— Профессор сообщил, что у него есть новая информация по делу телеведущей Эвы Торреш, которой была отведена особая роль в нашем заговоре. Мне было важно… Мне важно знать, что нового стало известно профессору.
Резко гасит сигарету в пепельнице.
— Но почему вы не хотели, чтобы содержание вашего разговора стало кому-то известно? — все еще не понимаю я. — Почему информация по делу, срок давности которого давно истек, настолько секретная?
— Иначе всей правды не узнать. Как мы не узнали ее сорок лет назад.
Достает из пачки новую сигарету и, снова спросив разрешение, закуривает.
— Давайте вернемся к сегодняшнему дню. Точнее, к вчерашнему.
Спокойно, абсолютно спокойно, как может говорить человек, уверенный, что ему нечего скрывать, Витор рассказывает:
— …да, хотел узнать, что нового нашел профессор Кампуш по делу Эвы…
— …да, сам предложил мыс Сагреш, там вечерами немноголюдно, слежку заметить несложно, прослушать на таком пространстве с таким ветром практически невозможно…
— …да, назвал, куда ехать, координатами, в прослушке обычно тупаки сидят, реагируют на конкретные слова, на географические названия, но не на наборы странных цифр.
— Прослушка давно уже автоматическая, — добавляет Сантуш-младший.
— Тем более, — кивает его отец.
Все-таки у этого Героя Революции мания преследования. Да, прослушка давно автоматизирована, хотя, Сантуш-старший прав, реагирует на конкретные слова и названия — один мой начальник требовал в телефонных разговорах с ним не произносить определенных слов и фраз, что, впрочем, бедному не помогло. И полковник в отставке в рамках своей мании поступил вполне логично — на цифры и такая продвинутая прослушка может сразу не среагировать.
— …да, сделал крюк по пути в «Барракуду» …
— …встречу назначили около церкви. Все уже закрывалось. Продавцы сувениров складывали свои товары…
— …прождал его минут десять. Один около церкви остался — и продавцы, и туристы разошлись.
«Минут десять».
Насколько я отстала от профессора на всех светофорах? Минут десять, не больше. Но почему в таком случае Профессор Жозе, которому была назначена встреча около церкви, не стал ждать, а быстро пошел в сторону «Голоса океана»? Если бы он пошел не быстро, Витор бы его увидел на почти опустевшем пространстве мыса.
— Вы профессора прежде видели? — к явному недовольству Комиссариу снова вмешиваюсь в ход допроса. Или как это у них называется — снятие показаний?
— Только по телефону. Лично встретиться должны были впервые.
Как выглядит Профессор Жозе, Витор не знал. Даже если профессор ушел прямо перед его носом, мог и не понять, что это он. Вопрос — почему приехавший с такими сложностями на эту встречу профессор вдруг пошел на другую точку мыса?
— …подождал около десяти минут, набрал номер телефона профессора. Телефон не отвечал. Набрал еще раз. И уехал.
Если Витор приехал после профессора, когда тот уже ушел к «Голосу океана» и оставил телефон около входа, то тот вполне мог не отвечать.
Осторожно киваю на телефон Профессора Жозе, который лежит перед Комиссариу на столике, так же как перед Героем Революции лежит его. Помню, что последние три звонка были с одного номера, один отвеченный и два пропущенных. Комиссариу соображает, берет телефон, набирает последний номер, и телефон Витора начинает звонить. Последние два неотвеченных звонка действительно были от него. По времени звонков все сходится.
Даже не удивляюсь, что Комиссариу отпускает Героя Революции и его поработавшего синхронным переводчиком сына. У меня и у самой за полчаса разговора впечатление о Герое Революции полностью изменилось. Еще ночью, расшифровав с помощью Сереги их переписку, думала, что напала на след злобного преступника, но теперь…
Конечно, впечатление люди производят разное. И отпетые подлецы могут выглядеть приличными людьми. Но этот немолодой человек с отменной армейской выправкой, с удивительно ясными для его возраста глазами, вместе с другими такими же молодыми и отчаянными рискнувший всем, чтобы освободить свою страну от полувекового морока диктатуры, единовластия и неверия в возможность иной свободной жизни, этот человек за короткие полчаса просто влюбил меня в себя. Бедные девушки времен его юности!
И так не хочется теперь, чтобы он был виноват.
Витор и его сын, тоже привлекательный мужчина, что я заметила еще в момент, когда он доставал умершую Каталину из бассейна, но все же попроще, без отцовского завораживающего взгляда, прощаются с нами и направляются в сторону лифта своего блока «А».
— Что и следовало доказать! — вздыхает Комиссариу. — Не он это, увы!
