Сергей Катканов - Рыцари былого и грядущего. Том 3
Больше века спустя составитель жития святого царя Лалибелы писал: «Если есть исчисливший звёзды небесные, пусть он исчислит чудеса, сотворённые рукою Лалибелы».
Если бы царь царей Лалибела прочитал эти строки, он был бы искренне удивлён. За всю жизнь он не совершил ни одного чуда. Это Господь совершал с ним чудеса, спасая тогда, когда спастись было невозможно, открывая то, что от всех было сокрыто, и, призывая туда, где никто не был, и вдохновляя на то, чего не может быть.
Господь сделал жизнь Лалибелы чудом. Почему это произошло? Потому что Лалибела не забыл золотистых пчёлок, благословивших его вскоре после рождения. Мог и забыть, но не захотел забывать. Может быть, всех детей после рождения окутывает золотистое сияние, только они не помнят об этом, потому что не хотят помнить? Его же воля так цепко ухватилась за это обыкновенное чудо, что мир, в котором он жил, стал миром чудес.
Каждый день царь царей бывал на строительстве храмов. И всё никак не мог поверить, что это его подданные созидают такое чудо. Казалось, что ангелы. А, может, так и было? Однажды золотистый луч света через только что прорубленное окно упал на одного из мастеров, и Лалибела собственными глазами увидел, как золотистое сияние окутало скромного труженика. Он весь светился, этот камнерез, вчерашний крестьянин, один из десятков тысяч крестьян, явившихся сюда по призыву царя царей и обученных работе с камнем. И вот теперь он напоминал трудовую пчелу, волшебную пчелу, окутанную золотистым сиянием. Лалибела давно понял, что волшебные пчёлы — ангелы, и разве не ангелы теперь строили эти чудесные храмы? Чем отличается душа праведного человека, который трудится во славу Христову, от ангела? Ничем.
Часто сопровождали царя царей тамплиеры — таинственные воины–монахи из далёкой сказочной страны. Лалибела хорошо помнил, как много лет назад впервые увидел тамплиеров, которые словно ангельское воинство, неслись по пустыне. С пор он много беседовал с тамплиерами, порою ему казалось, что он хорошо их знает, но потом он всё же понимал, что не знает их совершенно, рыцари Храмов так и остались для него загадкой. Казалось бы, они были очень просты и открыты, но в глубине их душ сохранялась непостижимая глубина, не доступная ни одному эфиопу. Самую большую загадку составляла их царственность, все они словно принадлежали к древним царским родам, и хотя это было не так, но Господь по таинственным причинам отметил тамплиеров особыми царственными дарами, словно их владычество тоже признали пчёлы — пчёлы Меровингов, ангелы севера, и теперь благословения, дарованные этими северными пчёлами, так же снизошли на царство Лалибелы. Душа царя царей наполнялась неизъяснимой радостью, когда он чувствовал это.
Составитель жития святого Лалибелы более столетия спустя пытался постичь мистические тайны прошлого. Были в житии слова, с которыми согласился бы и сам Лалибела: «Каким языком можем мы изложить построение этих церквей? Видящий их не насытиться, созерцая, и удивлению сердца не будет конца».
***— Здравствуйте, господин Морунген. Или точнее будет «фон Морунген»? — Андрей приветствовал полковника широкой улыбкой.
— Конечно, «фон Морунген» будет точнее, однако, я не настаиваю, — скромно улыбнулся полковник.
— И как же вы сумели с таким непролетарским происхождением стать одной из самых ярких «золотых рыбок» в вашем знаменитом «Аквариуме»?
— Если товарищу капитану угодно будет рассуждать про «Аквариум», у него два варианта. Первый: читать Резуна. Второй: не читать Резуна. А старый полковник вряд ли чем–то сможет быть полезен в этом деле. Сумели пробить мою настоящую фамилию? Молодцы. Будем считать, что вы прошли мою проверку. Но мне по–прежнему интересно, близка ли к завершению та проверка, которой вы подвергаете меня?
— Да откуда же мне знать. Я ведь «сапог».
— Ты рыцарь.
— Но не «рыцарь плаща и кинжала».
— Никогда не мог понять, откуда у строевых офицеров столько презрения к спецслужбам? Ты на что–то обиделся, Андрей?
— Не на что мне обижаться, но уж очень вы загадочный, Георгий Владимирович. Хочу вот спросить, «Морунген» — это ваша настоящая фамилия, или просто одна из ваших «легенд», которую вы нам подбросили? Хочу спросить и понимаю, что спрашивать бесполезно.
— Давай договоримся так. Я никогда не буду распространяться о моей прежней службе, но то, что касается лично меня, отныне для тебя и для всех тамплиеров — открытая информация. Меня действительно зовут Георгий Владимирович фон Морунген. Предваряя твой следующий вопрос, могу сказать, что принадлежу к роду того самого немецкого рыцаря Георга фон Морунгена, который в XII веке посетил «Индию» и не оставил записок.
— А я уж думал, что вы и есть тот самый Георг, который не умер, и вот уже 800 лет дурит всем мозги.
— Он умер, — серьёзно ответил полковник. — Мы с тобой ещё сходим на могилу моего предка.
— Она здесь?
— Да. И я теперь тоже здесь. И мечтаю умереть хотя бы сержантом Ордена Храма.
— Вот и трудно мне поверить в это. Неужели вы сможете преодолеть это самоощущение сверхчеловека, принадлежащего к суперэлите, и поступите в Орден простым послушником?
— Да. Или я зря прожил жизнь.
— Простите, Георгий Владимирович. Откуда мне знать, какой вы? Но меня всё в вас раздражает.
— Пройдёт. Это родимые пятна советского прошлого. Но здесь, в Храмовых Горах, нет прошлого, как впрочем, нет и будущего. Здесь только настоящее. Орден Храма — вечно настоящее.
— Так же как «пресвитер Иоанн» — миф, вечно пребывающий в настоящим
— Ты прав, «Пресвитер Иоанн» — миф, обладающий таким уровнем духовной плотности, что по сравнению с ним наша заурядная реальность кажется почти не существующей. При анализе исторического прошлого мы должны отказаться от примитивного деления на «правду» и «вымысел», потому что миф не подходит ни под одну из этих двух категорий. Могучие мифы есть факты созидающие реальность, активно действующие не только в духовном, но и в материальном мире. Меня всегда смешили попытки вычленения исторической основы мифа. Есть, к примеру, исследователи, которые готовы в лепёшку расшибиться, проясняя облик реально–исторического короля Артура и очень озабоченные поисками его настоящей могилы. Но «настоящий» Артур был вполне заурядным родоплеменным вождём бриттов, и он ничем для нас не интересен, его исторический облик не может оказать на нас никакого влияния. Чем же будет так интересна его могила, если таковая обнаружится? Ведь там окажется похороненным не тот Артур, которого мы знаем. Известный нам король Артур мифологичен, он воплощает один из самых высоких идеалов человечества. Чего же добиваются «историки»? Разрушения мифа? То есть разрушения идеала? Ну, во–первых, это очень низменная, ничтожная задача, а, во–вторых, она всё равно им не по силам.
— Да, полковник, я думал о том же, когда читал «историка» Льва Гумилёва — «В поисках вымышленного царства». Уж так ему хотелось доказать, что легенда о пресвитере Иоанне имеет своим источником монгольские степи. А зачем? Чтобы доказать, что это царство — вымышленное, никогда не существовавшее? Ведь кочевники в XII веке были лишены даже начал государственности, то есть если бы мы хотели вообразить себе что–нибудь максимально непохожее на царство пресвитера Иоанна, то надо было бы вспомнить именно о кочевых племенах, не только не знавших государства, но и к христианству прикоснувшихся лишь слегка и как–то боком. В итоге все труды Гумилёва оказываются направлены на разрушение мифа, то есть на разрушение великого идеала, воплощённого в мифе о пресвитере Иоанне. А что же созидательного в его «историческом» исследовании? Что он обрёл «в поисках вымышленного царства»? Вряд ли он сумел таким образом хотя бы удовлетворить свою монголофилию, потому что монголы, став невольной причиной европейской ошибки, ни чуть от этого не начали выглядеть привлекательнее. Воистину, труды по разрушению мифа — низменное занятие.
— Ещё более низменным выглядит остроумнейший, блестящий роман Умберто Эко «Баудолино». Миф о пресвитере Иоанне представлен здесь, как пошлая выдумка патологического вруна. Всё сводится к тому, что какой–то дурак наврал с три короба, а другие дураки поверили. Меня всегда это удивляло: неужели такие развитые люди, как Гумилёв и Эко не чувствовали, что прикасаются к сфере возвышенного идеала? Они разоблачают исторические недоразумения, смеются над враньём одних и доверчивостью других, но тем самым они не приводят ни к какой правде, а просто лишают идеал его и впрямь очень зыбкой материальной основы, совершая разрушительную работу нигилистов, формируя у обывателей уверенность в том, что всё связанное с высокими идеалами — враньё от слова и до слова.
— Кажется, нет ни одной серьёзной, основательной книги, которая была бы посвящена мифу о пресвитере Иоанне. Были только попытки наложить средневековые заблуждения на историческую действительность, но это совершенно не о том. Никто не исследовал собственно миф, то есть сверхплотную духовную реальность, которая оказывала огромное влияние на реальность материальную. Не хотели бы вы, полковник, написать такую книгу?
