Делай, что должно - Маргарита Нерода
Когда дети в Белых Берегах играли в «красных и белых», всегда тянули жребий. Порой до драк доходило, если кто сильно не хотел «белым» быть. Теперь все по-другому. Враг в детской игре неживой и заранее сдается… Может, только так и будут играть, даже когда война кончится.
— Товарищи! — Николай стоял на стене снежной крепости, как на трибуне. — Двенадцатый час. Всех зову за стол! Аркадий обещал что-то необычное.
В комнате, где от тепла запотели окна, Аркадий аккуратно разливал по рюмкам темную, пахнущую травами настойку:
— Не медицинский ликер, конечно, но состав проверенный. Народное художественное творчество одной….эээ, знакомой.
— Да я уже в курсе, что ты нашел какую-то святую самогонщицу, чье творчество ценишь выше старого доброго медицинского спирта, — рассмеялся Марецкий. — Давай, начинай. Как со старшего по званию, с тебя первый тост!
— Хорошо, — он поднялся, не слишком уверенно ступил на ногу, и оперся на стул, но поддержать себя не дал. — Товарищи, старый год мы проводить успеем. Это само собой. Я сейчас о другом. Все-таки первый тост я предлагаю поднять за тех, без кого не было бы не только этого праздника. А без кого не было бы и самой жизни. За наших дорогих женщин. За всех. Николай, не перебивай только! Я тоже длинно говорю, по-другому не умею. Вы, дорогие наши, знаете и умеете то, чего никогда не получится у нас… — в черных, цыганских глазах его блеснула какая-то искра. — И я не о детях сейчас, хотя это тоже очень важно. Я о том, что вы, женщины, творите этот мир. Вы его сшиваете по кусочкам, как… — он покосился на недошитое лоскутное одеяло, лежащее на подоконнике, его шила Анна Петровна… — как рукоделие. Ни у кого нет такого терпения, чтобы его сшить, даже у нас. Хотя мы с Николаем шьем много… Извините, сбился. Так вот. Хирургия — это тоже созидание, того, что было сначала разорвано. А женщины, они творят изначально. За женские руки! Которые вернут жизнь. Когда кончится война, а она обязательно кончится, может быть, скорее, чем нам сейчас кажется, от ваших рук будет зависеть, каким станет этот мир. Поэтому сейчас я пью за вас. И за ваши руки. С новым годом, боевые подруги!
Глава 12. Сталинградский фронт, направление Абганерово — Котельниково, конец ноября 1942
С визита майора из штаба фронта прошло меньше недели, когда в расположение заявились гости совсем уж необычные. Заметили их часовые чуть не за версту, потому что таких размеров красный флаг видно далеко. Он развевался над немецкой бронемашиной в зеленой пятнистой окраске, нарочно закрепленный повыше, чтобы ни у кого в тылу сомнений не оставалось, что машина давным-давно наша. Следом за ней пылил тяжко груженый тентованный “Опель Блиц”.
Бронемашина, похожая на большую злую жужелицу с выпученными глазами-фарами, остановилась у пропускного пункта и через пять минут старший по караулу уже докладывал, что приехал товарищ Локотош из штарма, специально к товарищу Денисенко. По важному делу.
Впрочем, строгое соблюдение устава не мешало бойцу улыбаться: военинженер третьего ранга Локотош — личность знаменитая на весь фронт.
— О, это добре! Это вам не ЗКП по степям шукать, — Денисенко просиял. — Встречаем гостей, Алексей Петрович. Пойдем, познакомлю. Таких героев надо в лицо знать. Интересно, с чем на этот раз пожаловал?
Военинженер был под стать своей машине, сочетавшей вражескую броню и камуфляж с родным красным флагом: широкоплечий крепыш лет тридцати, в фуражке со звездой, ладно сидящей суконной гимнастерке, трофейных немецких бриджах и сапогах с подковками.
— Здравия желаем, наше вам, Степан Григорьевич! — он лихо откозырял. — Извиняюсь за неуставной вид, мы до вас, можно сказать, прямо с прогулки. С подарками!
— Неужто опять пулемет?
— Пулемет штарму обещан. Для вас у меня лучше есть. Мы тут аптеку привезли с доставкой на дом. Получите, можете не расписываться! Шесть ящиков чегой-то медицинского, даже вскрывать не стал, чтоб во всем аккурате было. Снытко! — позвал он водителя, — Обеспечь разгрузку. А то вон пассажиры у тебя сейчас к кузову примерзнут. Пускай разомнутся.
— Есть! — старшина-шофер, невысокий, с быстрыми плутоватыми глазами, откинул борт кузова, рыкнул туда “Шнеллер!” и дальнейшие объяснения производил уже жестами.
Разгружали машину под его пристальным взором двое пленных. Солдат в мышасто-серой, сильно потрепанной шинели, и молодой, вроде бы младший офицер. Этот был в новом, не успевшем даже обмяться на его тощей фигуре обмундировании. Ящики таскал старательно и нарочито быстро, всем своим видом выражая стремление быть полезным. Даже прикрикнул раз на неторопливо-равнодушного рядового: “Vorsichtig!” [“Осторожнее!” нем.]
Военинженер не без удовольствия наблюдал за тем, как типовые ящики с надписями на чужом языке перекочевывают из кузова на жухлую степную траву. На его выдубленном ветром скуластом лице светилась тихая гордость человека, нагрянувшего с подарками к хорошим друзьям, или даже скорее к близким родственникам.
— Прогулка вышла на ять. И без потерь, и с добычей, — произнес он, неспешно закуривая. — Прямо со склада все, можно сказать, муха не сидела. И пару фрицев в довесок, вместе с матчастью. Самых резвых мы наладили в наркомзем, а эти сообразили, когда пора “хенде хох”, потому и живы.
— И впрямь, добыча, — Денисенко присмотрелся к пленным и удивился, — Ну, Андрей Владимирович, какая птица тебе попалась! Этот, который суетится, это же медицина. Унтер, вроде. “Недо-врач”, по-нашему говоря.
— Так точно, в комплекте с аптекой шел! Если нужно, можете порасспросить его, что там где лежит. Я переведу.
Пленный сообразил, что говорят о нем, и вытянулся, откозыряв на немецкий манер, двумя пальцами к пилотке. Разобраться с затрофеенной матчастью можно было, конечно, и без него. Но Денисенко вознамерился допросить плененного “арцта” по всей форме. В конце-концов, еще сам товарищ Ленин писал, что врага надо изучать. Когда еще придет случай выяснить, на что похожа медицина противника? Так что допрос решили провести как полагается.
— Эта добыча дорогого стоить может! Пойдем, Алексей Петрович, полюбуемся, кого товарищ военинженер изловил. Без тебя такой разговор начинать негоже.
Пленный действительно оказался врачом ускоренного выпуска, звание его, “унтерарцт”, прямого аналога в РККА не имело — “кандидат в офицеры”, сдал экзамены, но в звание не произведен. Ни рыба, ни мясо — выше фельдфебеля, ниже офицера. Унтер был молод и очень напуган. Легко можно было догадаться, что вертится сейчас у него в голове: несколько часов назад его брала в
