Наследство опального генерала - Лев Альтмарк
А оказалось, как я выяснил, что ни ты, ни кто-то другой никому никогда, по большому счёту, не был нужен, и слова о вселенской справедливости или несправедливости – всего лишь пустые слова. Кого-то эти рассуждения, может быть, и греют, но никогда не согревают, лишь позволяют оправдывать собственную неспособность к решительному поступку. Меня же такие отговорки никогда не устраивали, а чаще всего, просто возмущали, поэтому я и решил взять в свои руки свою судьбу и заодно судьбы остальных созданий этого неласкового мира. Не такой уж он всевластный и непобедимый, этот прежде грозный мир…
Я выхожу из своего импровизированного убежища по ночам и кожей чувствую, как всё вокруг меня замирает в ожидании. Казалось бы, что может сделать маленький и слабый человечек, взявший себе имя ничтожной собачонки, когда его окружает бесконечный космос с его неподвластными разуму стихиями и катастрофами? Но происходит странная метаморфоза, и вселенский разум, который раньше даже не замечал этого человечка, теперь волей-неволей пристально вглядывается в него и чувствует в нём если уж не равного, то, по крайней мере, достойного партнёра…
Партнёра? Может, и так… Некогда мне сейчас искать правильные слова, чтобы выразить свою мысль. Всего-то одну из многочисленных мыслей, которые волнами накатываются на меня, смешиваются и борются друг с другом, чтобы в итоге получилась гремучая смесь, может быть, нелогичная и странная, но не дающая возможности стоять на месте или хотя бы сосредоточиться на чёмто одном. Мысль, в конце концов, уже реально беспокоящая это гнусное и неповоротливое животное – мироздание…
Я постоянно в движении. У меня нет конкретных целей, вернее, их настолько много, что ежедневное, ежеминутное достижение их превращается в мой образ жизни. Каждый день новая цель, и, если я не достигну её сейчас же, значит, я в чём-то ошибался, и день прожит напрасно. И это уже доставляет мне реальную боль. Жгучую и невыносимую…
Но я никогда не ошибаюсь. А боль… она всё равно не исчезает.
Хоть мне, по большому счёту, никто сегодня не нужен, но когда-то у меня был друг. Единственный, с кем я мог находиться вместе. Я уже забыл, как его звали, но он был мне действительно другом. Сегодня я зову его N, и мне следовало бы от него уже избавиться и забыть окончательно, как всех остальных, но… мы с ним почему-то по-прежнему общаемся.
Он всегда был для меня обузой и тянул к той жизни, которой живут все люди на свете и от которой я старался уйти. Если не уйти – это означало бы, что моим планам не суждено сбыться. А ведь я никогда ничего о планах ему не рассказывал, но он откуда-то знал обо всём, что творится в моей голове! Может быть, просто догадывался, а может, втайне хотел быть похожим на меня.
Я понимал, что мы с N полные противоположности, но именно таким он мне и был нужен. В наших бесконечных и путаных разговорах мне постепенно становилось ясно, как я должен поступать, чтобы, наконец, стать самим собой и не быть похожим на него, моего антипода. Каждая моя цель после очередного разговора становилась всё более ясной и чёткой, словно вырисовывалась в мозгах строгой каллиграфической вязью на листе китайской рисовой бумаги…
Может быть, N об этом даже не подозревал. И поэтому он был мне вдвойне нужен.
А со временем я даже захотел его убить. Захотел до помрачения рассудка, до жжения в ладонях – дышать иногда просто не мог! Это произошло, когда я понял, что всё необходимое от него получил. Больше мне не требовался ни советчик, ни свидетель… Друг? И друг тоже.
Но он, этот N, тем не менее, был.
Я представлял, как перерезаю ему горло или затягиваю на шее тугую петлю, как он хрипит и смотрит на меня непонимающим и удивлённым взглядом, а потом всё заканчивается. Когда он, наконец, поймёт, что другого варианта у меня не оставалось.
И каждый раз мне казалось, что я его и в самом деле убил…
Правда, N всё равно периодически возвращается ко мне. Уж, и не знаю, каким образом. Он приходит в мою берлогу, садится напротив меня и долго смотрит. Нет, уже не осуждающе, потому что в глубине души он прекрасно понимает, что иначе поступить я не мог. Просто в его глазах отныне и навсегда замер немой вопрос: ну, добился того, чего хотел? Тебе от этого стало хоть чуточку легче?
– Я же тебя убил, сто раз убил, – всегда кричал я ему, – тебя больше нет на этом свете! Зачем ты приходишь? Ты никак не сможешь мне теперь помешать! А помощи от тебя я не ждал и раньше!
Ничего не отвечая, он каждый раз вставал и уходил. А у меня потом долго болело сердце и раскалывалась голова…
Для чего он всё-таки приходит? Наверное, думает, что меня замучили угрызения совести, и мне всё-таки понадобилась от него какая-то помощь? Или извинений попрошу? Голову пеплом посыплю? Ха-ха…
Мне, повторяю, ничего ни от него, ни от кого-то другого не нужно, а необходимо лишь доказать себе, что зло и добро равноценны. Ни больше, ни меньше. Это главное, что мне нужно. Вселенной совершенно безразлично, чем занимается и что творит её самое ничтожное из созданий – человек. Я или тот же самый N. И никакого противостояния между добром и злом нет, как нет и весов, на чаши которых можно положить наши хорошие и плохие поступки. Это необходимо лишь для тех, кто сомневается или не уверен в себе.
Каждую нашу встречу я с пеной у рта разъясняю N эти простые истины, но он меня не слышит или делает вид, что не слышит. Даже после смерти он упрямо приходит ко мне, хватает за рукав и тащит в свои скучные и приторно сладкие райские сады, в которых всё благостно и пристойно. Вселенская любовь и доброта – фу, как здесь тоскливо! Мне здесь не место…
– Я тебе докажу, – кричал я ему, – что человек самоценен лишь своими побуждениями! Но только теми побуждениями, что заканчиваются поступками. Только они могут служить мерилом нашей значимости для этого мира! Поступки – это всегда следствия побуждений, и если они мотивированы, то уже не важно, какие они – добрые или злые… Говорю же тебе: никто не знает, что такое абсолютное добро и абсолютное зло. Потому я волен делать то, что мне кажется необходимым! И лишь это будет благом в моих
