Валерий Есенков - Восхождение. Кромвель
— Что скажете, были ли прения?
Кромвель точно проснулся и негромко сказал:
— В другой раз буду вам верить.
И вдруг склонился к его уху и прерывисто зашептал:
— Если бы ремонстрация не прошла, я завтра же распродал бы всё имущество и больше никогда не увидел бы Англии! Я не шучу. Я знаю многих честных людей, которые сделали бы то же самое.
4
Оппозиция прибегла к насилию, торопясь застать своих новых противников, умеренных депутатов, врасплох. Не успели усталые представители нации разойтись по домам, как был арестован и помещён в Тауэр Палмер. Искали Хайда, но не нашли. Умеренные вернулись на заседание в страхе, что каждый из них может быть арестован. Фокленд потребовал объяснений. Они были даны, до того неубедительные и путаные, что им не поверил никто. Обстановка час от часу становилась всё напряжённей. Видимо, этого и добивались вожди оппозиции. Они вновь предложили обнародовать Великую ремонстрацию. На этот раз парламентарии, не вдаваясь в подробности, стали голосовать. Предложение получило большинство в двадцать три голоса. Палмер был выпущен на свободу. Преследование Хайда было прекращено. Умеренные затаились, однако насилия над собой ни забыть, ни простить не могли.
Двадцать пятого ноября в Лондон возвратился король. В Шотландии ему не удалось получить помощь против парламента, однако слух о том, какие уступки он сделал вчерашним шотландским повстанцам, быстро распространились по Англии. Они вселили надежду, что он возвращается, чтобы такие же уступки сделать парламенту в Лондоне. Всем хотелось, чтобы распря наконец прекратилась и был восстановлен мир. Начиная с Йорка в ожидании мира простые люди восторженно встречали своего монарха. В Лондоне толпа зажиточных граждан, в блестящем вооружении и верхом, с распущенными знамёнами мэрии и цехов, выехала навстречу ему и, радостно приветствуя, изъявляя любовь, проводила до Уайт-холла. Король со своей стороны повелел выкатить бочки вина для простых горожан. Пьяные люди до утра бродили по улицам с криками:
— Да здравствует король Карл! Да здравствует королева Мария!
Голова венценосца закружилась. От него ждали уступок и мира — он принял восторги и крики как благословение на борьбу и пошёл в наступление. На другой день отобрал у парламента стражу, которая была учреждена по решению оппозиции, демонстративно принял послов Испании и Франции и вёл с ними переговоры об ирландских делах. Оба, от имени своих католических величеств, предложили ему военную помощь против мятежников. Карл заверил, что в Ирландии происходят лишь мелкие стычки, которые скоро улягутся сами собой, поскольку мятежников не поддерживают порядочные люди, но прямо от военной помощи не отказался. Рассчитывая привязать к своей колеснице лондонский Сити, пожаловал звание рыцаря лорду-мэру и нескольким ольдерменам. В честь своего возвышения лорд-мэр устроил банкет в Гилд-холле, здании лондонской мэрии, и пригласил на него государя. Тот принял приглашение. Крупные торговцы и финансисты были польщены столь высоким вниманием. Король вообразил, что они на его стороне и повёл себя вызывающе. Одиннадцатого декабря депутация от нижней палаты представила ему Великую ремонстрацию. Он выслушал её с насмешливым выражением лица, точно дразнил тех, кто пытался его оскорбить, хотя попытка, в сущности, выглядела невинной. В самом деле, злоупотребления и беззакония, которые ему ставила в вину ремонстрация, давно были в прошлом. Нынче он был чист перед парламентом и народом. Правда, тон документа был вызывающим, но благоразумие требовало оставить это в стороне, принять ремонстрацию и благодаря этому шагу примириться с парламентом. К несчастью, королём владела гордыня, этот человек не думал о том, что играет собственной жизнью и судьбой страны. Он был убеждён, что он всегда прав, потому что он помазанник Божий, думал только о том, что ему представился случай оборвать зарвавшихся подданных, и Карл, не скрывая презрения, их оборвал:
— Неужели вы хотите её обнародовать?
Депутации следовало откровенно, без недомолвок поставить монарха в известность о том, что решение уже принято, но бес уже вселился и в представителей нации, и руководитель депутации высокомерно ответил:
— Мы не уполномочены отвечать на этот вопрос.
Король точно ждал этой глупости и парировал с ядовитой иронией:
— В таком случае, я надеюсь, и вы не станете ожидать от меня немедленного ответа. Я пришлю его вам так скоро, как только мне позволит важность этого дела.
Он был доволен своим остроумием и отпустил зарвавшихся подданных оплёванными. Те доложили о своём унижении нижней палате. Нижняя палата точно с цепи сорвалась. Законы, противные королю, посыпались один за другим.
Карл любыми средствами пытался спасти власть, желая править бесконтрольно, единодержавно, как и надлежит помазаннику Божию. Парламент стремился любыми средствами ослабить королевскую власть, желая обезопасить страну от злоупотреблений и беззаконий, к которым не может не склоняться единодержавие, а также из страха, что монарх, вернув себе абсолютную власть, тотчас разгонит парламент и расправится с неугодными депутатами.
Как только король отобрал у парламента стражу, депутаты стали являться на заседания не только со шпагами, которые полагалось носить каждому дворянину, но также с кинжалами и пистолетами под полой, а с ними приходили вооружённые слуги. Как только монарх сменил коменданта Тауэра и повелел направить пушки крепости на Вестминстер, представители нации обратились в лондонский Сити к торговым и финансовым воротилам, которые всего несколько дней назад так славно и от души приветствовали возвращение своего короля. Городской совет нашёл нужным разъяснить, распространив специальную декларацию, что в споре короля и парламента лондонский Сити ни в коей мере не намерен встать на сторону государя и выступить против парламента. Карлу пришлось вернуть в Тауэр прежнего коменданта и поставить пушки на прежнее место.
В этой ежедневной борьбе двух сил палата лордов всё откровенней переходила на сторону короля. Лорды саботировали законы, принятые нижней палатой. Их не отклоняли, но и не находили удобного времени их рассмотреть, и законы оставались лежать без движения, а епископы продолжали являться на заседания верхней палаты вопреки тому, что нижняя палата лишила их этого права. Парламентарии несколько раз напомнили лордам, что законы должны быть рассмотрены в установленные традицией сроки. Лорды отмалчивались или отговаривались пустяками. Тогда представители нации заявили, что, собственно говоря, только они располагают законно избранной законодательной властью, тогда как лорды являются всего лишь частными лицами, которые собираются на частные совещания, и если они не склонны защищать интересы народа, то народ может обойтись и без них.
И народ в самом деле смог без них обойтись. Вооружённые толпы вновь стали собираться у входа в Вестминстер. Епископов, которые шествовали на заседание, не хотели пропускать, больно толкали, мяли и рвали на них одеяние, чуть ли не били. Со всех сторон неслись возмущённые крики:
— Долой епископов! Долой лордов-папистов!
Дело дошло до того, что однажды их просто-напросто не пропустили в зал заседаний. На помощь подошло несколько офицеров с солдатами стражи. Народ возмутился. Обнажилось оружие. Правда, до кровопролития это первое столкновение не дошло. Всё ограничилось перебранкой. Толпа вопила, потешаясь над завитыми волосами и кружевными манжетами, которые закрывали офицерам глаза и стесняли движение рук:
— Кавалеры! Кавалеры!
Офицеры презрительно отвечали:
— Круглоголовые!
На этом противники разошлись, не причинив друг другу вреда, а клички прилипли и остались в истории.
Епископы, естественно, не могли мириться с таким положением. Но что они могли сделать? Закон об их изгнании из верхней палаты был принят, высшая церковная власть после ареста архиепископа Лода перестала существовать, король не был в состоянии их защитить. Тогда им пришла в голову не самая умная мысль издать прокламацию. Она имела бы смысл, если бы епископы спокойно и ясно разъяснили народу свои права, намерения и отношение к интересам народа. Но нет, в этой бумаге епископы объявили, что все постановления палаты лордов, принятые в их отсутствие, не могут считаться законными. Епископов, как возмутителей спокойствия, арестовали и отправили в Тауэр. Самые горячие предложили обвинить их в государственном преступлении, поскольку они отказались подчиниться постановлению нижней палаты, и расправиться с ними, как расправились с Страффордом. Однако более разумные объяснили, что казнь епископов ничего не изменит, поскольку король тотчас заместит свободные кафедры своими сторонниками. Теперь же, пока они живы, палата лордов лишается шестнадцати голосов, ведь Тауэр не предоставляет возможности голосовать.
