Андрей Серба - Мечом раздвину рубежи
Выгоды создавшегося положения моментально оценил Микула. Враги видели, что их военачальник ранен и взят в плен, а это никогда не поднимало духа у простых воинов! Посему никак нельзя упустить миг, когда души врагов охвачены смятением, а их первейшая мысль уже не о захвате добычи, а о спасении своей жизни!
Микула поднялся во весь рост, оттолкнул от себя шит, которым пытался прикрыть его тоже вскочивший на ноги Сарыч, часто затрубил в рог. Затем рванул из ножен меч и, потрясая им над головой, направился по склону вниз, в гущу сражения, откуда на него уставились сотни своих и чужих глаз. Отшвырнув щит и выхватив меч, Сарыч догнал Микулу. Следуя их примеру, сменив самострелы на мечи или боевые топоры, выстраиваясь на ходу плечом к плечу, по обоим склонам двинулась ко дну ущелья полусотня самострелыциков.
Микула остановился в трех-четырех шагах от дна ущелья, перехватил крыж меча обеими руками, сильным взмахом прочертил клинком над головой широкий круг.
– Слава! – крикнул он и прыгнул на ближайшего к нему врага.
– Слава! – пронеслось по обоим склонам ущелья, и полусотня бывших самострелыциков вступила в бой.
– Слава! – загремело по всему ущелью, и одновременно с этим произошло нечто для горцев неожиданное.
Русские шеренги и круги копьеносцев вокруг носилок в мгновение ока распались, и прежде перегороженное в нескольких местах ущелье оказалось свободным из конца в конец. Однако неожиданным было не это, а то, что русичи вовсе не желали больше сражаться! Все они пробивались к ближайшему склону ущелья и, оказавшись там, становились к нему спиной и только защищались, не нападая сами. Не забывали русичи и раненых товарищей, вынося их с собой и укладывая в удобных местах на склонах либо на землю позади себя. Но так продолжалось всего несколько минут, пока все дружинники, кто самостоятельно, кто с помощью боевых друзей, не заняли место у склонов. И тогда действия русичей изменились.
Когда после клича «Слава!» прежние боевые построения русичей рассыпались, десяток Всеслава в полном порядке отступил к карнизу, где был пленен предводитель горцев, и перекрыл вход в узкую часть ущелья. Теперь, построившись в два ряда и уставя перед собой окровавленные жала копий, дружинники Всеслава медленно двинулись к противоположной сужающейся части ущелья. Не столь давно защищаемая замыкавшими русскую колонну дозорными, она сейчас была доступной для любого желающего покинуть поле сражения. Дружинники Всеслава не трогали просто пятившихся перед ними врагов, но если кто-то пытался вступить с ними в бой, удар копьем следовал незамедлительно. Вот за спинами дружинников полтора десятка пройденных шагов, два, три. Их самих уже не два ряда, а семь, ибо русичи, оказавшиеся на освобожденном от противника участке ущелья, тут же примыкали к воинам Всеслава, выстраиваясь за ними.
Над ущельем вновь разнеслись звуки боевого рога, и множество голов непроизвольно развернулись в ту сторону. На одном из склонов стоял Микула, перед ним, прикрывая себя и сотника двумя щитами, Сарыч. Но самым неприятным для горцев было то, что на обоих склонах виднелись вскинувшие к плечам самострелы русские стрелки. Они не стреляли, хотя были готовы сделать это в любой миг по сигналу своего военачальника. Но что должно привести в действие изготовившихся к бою самострелыциков, дружинников, стоящих спинами к склонам и только защищавшихся при нападении на них, катившийся по дну ущелья живой вал копьеносцев, не уничтожавших, а лишь теснивших врагов?
Вскоре горцы получили на это ответ. Когда копья и мечи русичей перестали грозить смертью, у них появилась возможность проверить, что находится в оставшихся без охраны носилках. Как только к ним протянулись несколько рук, тут же протрубил рог русского военачальника и пропели в воздухе стрелы. Проявившие любопытство смельчаки до единого пали на землю мертвыми, но к носилкам бросилась уже Целая толпа горцев. Снова затрубил рог, и хлынувший ливень стрел в считанные мгновения заставил остатки толпы разбежаться в стороны, завалив носилки грудами трупов.
А вал русских копьеносцев во главе с десятским Всесла-вом приближался к носилкам, вот их первая шеренга всего в трех десятках шагов от ближайших. Отступавшие перед ними Доселе беспорядочно и почти без сопротивления горцы стали пятиться медленнее, уплотнять свои ряды, принимать боевой строй. Когда русичи покрыли половину оставшегося до носилок расстояния, группа горцев в несколько десятков человек, укрывшись щитами и подняв мечи, бросилась на копьеносцев. И вновь затрубил рог на склоне ущелья, и стрелы настолько проредили толпу рискнувших оказать сопротивление горцев, что уцелевшие в испуге шарахнулись назад.
Теперь стало ясно, что русичи пребывали в бездействии до тех пор, покуда им не оказывалось сопротивления либо не делалось попытки приблизиться к носилкам. Русичи не нападали первыми не потому, что не желали сражаться, а потому, что считали сражение выигранным и попросту не хотели проливать напрасно ни своей, ни чужой крови. Прекратив бой, они предоставили врагам возможность добровольно покинуть поле проигранной битвы, а самых непонятливых подталкивали жалами копий и стрелами.
Горцы это поняли и принялись отступать к свободному выходу в узкую часть ущелья. Не отставая от них, по склонам шагали русские самострелыцики, а сзади неумолимо накатывалась, заставляя ускорять движение, щетина русских копий. Вот в узкую часть ущелья хлынул первый десяток горцев, второй, вот в безопасности сотня, другая. Многие горцы не поверили в благородство врагов и, опасаясь, что те, отпустив часть побежденных, остальных перебьют либо возьмут в плен, решили поскорее присоединиться к товарищам, уже находящимся в безопасности. Забыв о подгоняющих сзади дружинниках, не обращая внимания на застывших вдоль склонов готовых к бою русичей, горцы словно по чьей-то команде бегом ринулись с поля недавней битвы. Раздались крики сбитых с ног людей, вопли затаптываемых раненых, в воздухе над бегущими засверкали мечи, которыми самые нетерпеливые прокладывали себе путь.
Дружинники не трогали несущуюся мимо них взбесившуюся человеческую массу. Лишь иногда свистел в воздухе аркан, и горец, отличавшийся от других начальственным видом или богатым вооружением, валился на землю с петлей вокруг шеи и тут же подтягивался к ногам русичей. Вскоре в проходе мелькнула спина последнего беглеца, и только густая пыль напоминала, что здесь только что пробежали несколько сотен ног.
Спустившись на дно ущелья, Микула призывно протрубил в рог, и подле него собрались оставшиеся в живых десятские. Отдав необходимые распоряжения, сотник спросил у Всеслава:
– Жива ли Роксана? Что-то не вижу ее.
– Жива,– успокоил его десятский.– Я ей велел стеречь полоненного вражеского воеводу.
– Покуда воины заняты делом, я хотел бы поговорить с ним. Пленник был втиснут в узкую расщелину на склоне ущелья, возле с приставленным к его груди копьем стояла Роксана. Микула со Всеславом вытащили пленника из расщелины, десятский развязал на его руках и ногах сыромятные ремни. Пленник, растирая здоровой рукой затекшую раненую, принялся с интересом рассматривать Микулу.
– Ты – русский воевода, сумевший одержать в этом ущелье величайшую победу? – запинаясь и растягивая слова, однако правильно все их выговаривая, по-русски спросил он.– Как зовут тебя?
– Ты знаешь мой язык? – удивился Микула.– Откуда?
– Когда-то мне пришлось много путешествовать и, значит, встречать много разных людей. Среди них были и русы,– уклонился от прямого ответа пленник.– Так как зовут тебя?
– Сотник Микула.
– Сотник? Тогда у тебя славное будущее, сотник Микула. Победа, которую ты только что одержал, оказалась бы не под силу многим даже известным, убеленным сединами полководцам.
Микула усмехнулся:
– Ты льстишь мне. Я не вижу особой заслуги в том, чтобы разогнать тех, кто надеялся победить моих воинов числом и внезапностью нападения, но лишился этого самого сильного своего оружия. Я просто перехитрил их.
– Ты не понял меня, сотник. Твоя заслуга не в том, что ты разогнал это сборище бродяг и разбойников, а в том, что смог победить в их душах страсть к наживе. То единственное чувство, которому они подвластны, не признавая никаких других. Ты смог поставить их перед выбором – жизнь или возможная богатая добыча, и они выбрали жизнь. Ты победил в этих двуногих хищниках их звериную натуру, заставив по достоинству оценить великий дар богов – человеческую жизнь, а это воистину подвиг.
– Вижу, ты не испытываешь особой любви к своим бывшим соратникам,– заметил Микула.– Почему? И как тебя зовут?
– Называй меня Жохар. А не люблю я тех, кто недавно бежал отсюда, словно свора перепуганных шакалов, потому что слишком хорошо знаю их трусливую, злобную сущность. Однако сейчас мы занимаемся не тем, чем следовало бы. У нас есть более спешные и важные дела.
