Гор Видал - Сотворение мира
Поначалу мне показалось, что прически у дам — в их собственный рост. Потом моя жена рассказывала, что такая прическа требует целого дня и ночи кропотливой работы, и женщине приходится спать на наклонной доске, чтобы не разрушить чудо, созданное у нее на голове.
Между старой царицей и главной женой Аджаташатру стояла маленькая хорошенькая девочка. Дать ей от роду можно было лет шесть… или двадцать шесть. Меж ее бровей виднелся красный кружок, какие так любят индийские дамы. Наряд невесты был прост, символизируя девственность.
Мгновение мужчины смотрели на женщин, а женщины притворялись, что на мужчин не смотрят. Мне понравилось, что и у тех, и у других грудь прикрыта — дань древней арийской скромности, столь легко преодоленной томным климатом Гангской равнины.
Наконец верховный жрец приступил к своим обязанностям. Он взял у служанки корзину сухого риса и сделал на ковре семь маленьких кучек. После этого Аджаташатру пересек разделяющую мужчин и женщин линию и взял дочь за руку. Варшакара подтолкнул меня и шепнул:
— Идите к ним!
Я присоединился к отцу с дочерью у священного огня. Что отвечать, я уже выучил, — к счастью, слов было немного.
— Кир Спитама! — сказал Аджаташатру. — Арийский воин, посол персидского царя, возьми мою дочь Амбалику и обещай, что будешь соблюдать арийские заповеди и принесешь ей богатство и радость!
Я сказал, что приложу для этого все усилия. Тогда Аджаташатру привязал мой кушак к ее. Вместе с Амбаликой мы бросили рис и ги в огонь. Меня порадовала эта часть церемонии — ведь мы были с сыном Мудрого Господа в затененном месте. Затем я взял девочку за руку и несколько раз обвел вокруг огня, пока кто-то не положил перед ней маленький жернов. Амбалика встала на него, а я не мог взять в толк, что означает этот жернов.
Связанные вместе, мы неуклюже сделали семь шагов, следя, чтобы обе ее ноги и мои на мгновение оказались на каждой кучке риса. Я знаю, что они обозначали: семь матерей-богинь доарийской Индии. Эти дамы вечны и вездесущи.
Когда мы кончили прыгать по ковру с драконом, верховный жрец обрызгал нас водой, охлажденной ровно настолько, чтобы я понял, как мне жарко, и все — мы поженились.
Но брак считался заключенным лишь после того, как мы проспим три ночи бок о бок. В свое время мне объяснили смысл этого воздержания, но я уже забыл. Мы также должны были в первую ночь в нашем доме вместе смотреть на Полярную звезду — это напоминание новобрачным ариям, откуда пришли их племена… И туда они когда-нибудь вернутся?
Амбалика мне понравилась, чего я не ожидал. Я взял за правило предполагать худшее, и, когда предположения не оправдываются, даже получаешь некое тайное утешение.
Время шло к полуночи, ушли последние гости. Тесть мой совершенно напился.
— Драгоценный мой, — всхлипывал он, — эти слезы вызваны тем, что уже никогда, никогда в жизни я не испытаю такой радости!
Он заморгал, и краска с век стала щипать ему глаза, вызвав настоящие слезы. Нахмурившись, принц потер глаза сверкающей алмазами рукой:
— О, мой дражайший из дражайших, заботься о лотосе моего сердца, любимейшей из моих детей!
Царская семья отбыла в шуршании надушенных одежд и сверкании самоцветов, и я остался наедине со своей первой женой.
Я посмотрел на нее, не зная, что сказать. Но мне не стоило беспокоиться. Амбалику на женской половине хорошо вышколили. Она напоминала светскую даму, проведшую полвека при дворе.
— Думаю, — сказала она, — что, когда вы зажжете священный огонь, нам лучше подняться на крышу и посмотреть на Полярную звезду.
— Разумеется, — ответил я и добавил: — Огонь и для нас священен.
— Естественно.
Амбалика не проявила ни малейшего интереса к Мудрому Господу и Зороастру. Но рассказы о персидской придворной жизни влекли ее необычайно.
Я зажег огонь на жаровне. С полдюжины слуг, явившихся в тот же день, для нас уже все приготовили. Считалось, что это подарок от старой царицы. На самом деле это были агенты секретной службы. Как я узнал? Если в Магадхе слуга послушен и расторопен, значит, это секретный агент. Обычные слуги ленивы, болтливы и нечисты на руку.
Мы вместе забрались по скрипучей лестнице на крышу, к звездам.
— Термиты, — тихо сказала Амбалика. — Мой господин и хозяин, надо постараться их выкурить.
— Откуда ты знаешь, что здесь термиты?
— Это первое, что мы обязаны знать, — ответила она с затаенной гордостью. — Как шестьдесят четыре искусства, которым меня обучала старая царица. Сама она по-настоящему владеет ими. Царица — из Кошалы, а там верят, что женщина действительно может научиться этому. В Магадхе не так. Здесь только шлюхи изучают эти искусства, а жаль: ведь рано или поздно мужьям становится скучно со своими женами, и они дни напролет проводят в игорных домах или со шлюхами. А эти девушки, наверное, очень милые. Одна из моих служанок работала раньше шлюхой, она говорила мне: «Думаешь, в твоем дворце хорошо? Погоди, вот увидишь дом такой-то хозяюшки!» Но мне придется ждать вечность, потому что все равно не смогу туда сходить. А мужчины могут. Но я надеюсь, что стану совсем старухой, когда вы начнете ходить в такие места.
На крыше был натянут шатер. При свете луны мы видели пять гладких холмов старого города.
— Вон Полярная звезда!
Амбалика взяла меня за руку, и мы вместе посмотрели на то, что Анаксагор считает камнем. Я уже тогда заметил, что часто думаю, откуда мы пришли. Где арии впервые собрались вместе? В северных лесах, где Волга? Или на бескрайних равнинах Скифии? И кем были темноволосые народы, которых мы нашли в шумерских и хараппских городах? И откуда пришли они? Или они просто появились из-под земли, как возникают цветы лотоса, когда приходит время?
Демокрит хочет знать, почему восточные народы считают лотос священным? Вот почему: когда лотос пробивается через грязную жижу на поверхность воды, он образует цепочку бутонов. Когда бутон выходит из-под воды на воздух, он распускается, цветет и умирает, а на его место выходит следующий из бесконечной вереницы. Думаю, если достаточно долго смотреть на лотос, то сама собой возникнет мысль о смерти и одновременном возрождении. Конечно, может быть и наоборот: тот, кто верит в переселение душ, решит, что образ лотоса соответствует цепи новых существований.
Насмотревшись на звезду, мы зашли в шатер. Я скинул накидку. Дерево на моей груди плохо перенесло катившийся градом пот.
Но Амбалику оно очаровало.
— Наверное, это было прелестное дерево!
— Увы — было. А у тебя есть дерево?
— Нет.
Она тоже скинула накидку. Я не разделял склонности ее папаши к малолетним и с удовлетворением отметил, что Амбалика уже вполне сформировалась как женщина. Вокруг маленьких грудей были нарисованы листья и цветы. На пупке, под цветущими грудями, простерла красные крылья белоголовая птица.
— Это Гаруда, — сказала Амбалика, похлопав себя по животу. — Птица солнца. На ней летает Вишну. Гаруда приносит удачу всем, кроме змей. Она враг всем змеям.
— Посмотри! — Я показал ей обвитую змеей ногу.
Амбалика звонко, непринужденно рассмеялась:
— Это значит, вы должны следовать нашим законам, а то мой Гаруда заклюет ваших змей.
Я обеспокоился:
— Значит, три дня мы должны спать вместе, но не прикасаться друг к другу?
Амбалика кивнула:
— Да, три дня. Но это не долго. Ведь я владею всеми шестьюдесятью четырьмя искусствами — ну большинством, какая разница? — и не дам вам соскучиться. Правда, я не слишком сильна в этих искусствах, то есть я хочу сказать, что я не шлюха. Я умею играть на лютне, очень хорошо танцую. Пою не так хорошо. Играю в старых пьесах очень хорошо, особенно роли богов вроде Индры. Я предпочитаю играть богов-мужчин. Еще я умею писать стихи, я сочиняю их в уме, хотя и не могу сочинять моментально, как старая царица. Я не фехтую палкой и мечом, но хорошо стреляю из лука. Я умею делать искусственные цветы, их не отличить от настоящих. Умею плести церемониальные гирлянды, украшать цветами…
Амбалика описала различные степени своего владения всеми шестьюдесятью четырьмя искусствами. Я уже давно забыл весь этот перечень, но до сих пор удивляюсь, как человек, тем более женщина, может быть одинаково сведущ во всех перечисленных занятиях и искусствах и к тому же уметь колдовать, плотничать, придумывать шарады и учить птичек говорить — особенно последнее. У каждой индийской дамы есть хотя бы одна птичка с яркими перьями и скрипучим голосом, которую хозяйка учит словам «Рама» или «Сита». Стоит мне вспомнить об Индии, тут же начинаю думать о говорящих птичках, о реках и дожде, о солнце, подобном богу.
Амбалика сдержала слово. Она развлекала и занимала меня все три дня и три ночи, и, хотя мы спали радом в шатре на крыше, я сумел соблюсти ведический закон.
