Анри Труайя - Петр Первый
По отношению к другим религиям Петр демонстрировал большую лояльность. Он с интересом окружал себя кальвинистами и лютеранами, затевал с ними догматические споры, где его православие сильно хромало, и благоговейно выслушивал заведомо еретические проповеди. Он охотно заходил в протестантские храмы. Отдельным указом в 1702 году он гарантировал иноземцам свободу осуществлять отправления их культов. Но опасался католиков, которые были под большим влиянием папы. Приняв иезуитов и попрощавшись с ними, он скажет, что осведомлен об их учености и знает, что они используют свои знания только в пользу папы, чтобы получить некоторую власть над государями. Иезуитов в России заменили капуцины. Затем и капуцины показались царю подозрительными, и он доверил управление католическими церквями монахам ордена Святого Франциска. Еще больше он остерегался евреев и ни под каким видом не желал дозволить им пребывание в своем государстве. «Еще не время открывать империю для этих людей!» – говорил он. Но его вице-канцлер Шафиров был крещеным евреем. Среди приближенных царя были евреи Мейер и Лупе, оба имеющие иудейские корни. Они служили посредниками при различных финансовых операциях царя. Прежде всего Петр был человеком практичным. Главным для него было не происхождение человека, но его способности к службе. Вообще он опасался правил. Так, например, много раз встречая Лейбница во время своих путешествий, он наградил его титулом «интимного советника», но не дал реализовать его огромные прожекты. Этот философ, казалось, парил в облаках, в то время как ему надо было чувствовать землю под ногами. «У нас общее происхождение, Ваше Величество, – говорил царю Лейбниц. – Мы оба славяне, мы оба принадлежим к той расе, судьбы которой никто еще не может предугадать, и оба мы инициаторы поколений будущего века». Такое самодовольство раздражало Петра. Он почти всегда оставался равнодушным к сиянию этого обширного ума и, по-видимому, никак не мог найти с ним точку соприкосновения. А он считал, что умеет судить людей. Часто, чтобы обнаружить замыслы одного из своих приближенных, он хватал того за волосы, запрокидывал ему голову и смотрел в глаза инквизиторским взглядом.
Такой же грубостью манер были отмечены и его отношения с женщинами. Они интересовали его лишь в той степени, в которой могли исполнить его сиюминутные желания. Его любовь к Екатерине не мешала ему иметь многочисленных любовниц. В 1717 году он находился в Магдебурге, принимая посланников короля Пруссии, среди которых был барон Пёльниц. Последний описывает эту аудиенцию в следующих выражениях: «Король приказал нам оказать царю самые высокие почести. Брат великого канцлера пришел поприветствовать царя и нашел его поддерживаемым двумя русскими дамами, а руки государя лежали у них на груди, и он продолжал сжимать их грудь во время приветственных речей». Тот же Пёльниц так рассказывает о встрече Петра со своей племянницей, герцогиней Мекленбургской: «Царь побежал навстречу герцогине, нежно обнял ее и увлек в комнату, где растянулся на канапе, не закрыв двери и не обращая внимания на тех, кто был в комнате напротив, ни даже на герцога Меклембургского, действовал в присущей ему манере». Он охотно проводил время со служанками и придворными дамами, меняя их. Одной из таких дам была княжна Голицына, которая была для царя, как писал Пёльниц, «дурой или сумасшедшей». «Она часто ела за столом вместе с царем, – писал он, – и Петр бросал ей на голову остатки из своей тарелки».
Среди связей царя фигурирует некая Евдокия, жена капитана Чернышева. Петр называл ее «бой-бабой». Она родила семерых детей, среди которых невозможно было определить, какие были от мужа, а какие от любовника. От нее Петр заразился венерическим заболеванием, которое передалось Екатерине. Чтобы наказать неверную за то, что она заразила его, Петр заставил ее мужа отхлестать женщину кнутом. На эту историю очень похоже приключение с Марией Матвеевой. Петр выдал девушку замуж за капитана Румянцева, который принял активное участие в преследовании и поимке царевича Алексея. Это было одновременной компенсацией за верную службу и предложение закрыть глаза на продолжение. Став фрейлиной царицы, Мария принадлежала больше царю, нежели собственному мужу. Она родила сына, которому дала имя Петр.[80] Впрочем, двор Екатерины был устроен для удовольствий государя. Там под рукой всегда были разные красавицы. Екатерина снисходительно на это смотрела. А мужья были счастливы, когда их жены удостаивались внимания монарха. Незаконное потомство Петра сравнимо по количеству с потомством Людовика XIV. Одним из его «завоеваний» была еще одна придворная девица, Мария Гамильтон, представительница известного шведского рода, в течение долгого времени жившего в России. Красивая и немного нелюдимая, она также подвергалась повторяющимся «штурмам» царя. Но она внушила Петру только кратковременную страсть. Брошенная царем, она нашла утешение в царском денщике, родила на свет несколько детей, которые один за другим исчезли. Для того чтобы удержать около себя одного из своих часто сменяющихся любовников, молодого графа Орлова, который часто обманывал и вымогал у нее деньги, она украла для него деньги и бриллианты у царицы. Тотчас же подозрение пало на нее. На допросе у царя она призналась в своей связи, краже и детоубийствах. Несчастную Марию обвинили еще и в том, что она дурно отзывалась о царице, высмеивая ее слишком цветущий вид. Это большое преступление! Но как бы то ни было, Екатерина на этот раз великодушно ходатайствовала о помиловании виновной и вовлекла в хлопоты о ней царицу Прасковью, вдову Ивана V, известную своей строгостью. Но напрасно, царь был неумолим. Эта женщина его обманула, она убила детей, один из которых мог быть его. Она заслуживает смерти. 14 марта 1719 года Мария Гамильтон взошла на эшафот в белом шелковом платье с черными лентами. Петр, большой любитель театральных эффектов, не мог не оценить этого последнего проблеска предсмертного кокетства. У подножия эшафота он подарил приговоренной последний поцелуй, уговаривал ее покаяться, поддерживал в своих объятиях, когда она изнемогала, потом отошел – и это послужило сигналом. Когда она подняла голову, перед ней уже был не царь, а палач. Топор тяжело обрушился на ее голову. Петр хладнокровно поднял за волосы окровавленную голову, которая скатилась в грязь, и спокойно начал читать лекцию по анатомии, указывая присутствующим на значение и функции органов, которых коснулось железо, уделяя внимание разрезу позвоночного столба, нервам, мускулам и артериям. Окончив лекцию, он прикоснулся губами к мертвым устам, принимавшим от него когда-то иные поцелуи, потом уронил голову и, перекрестившись, ушел.
Нет незаменимых женщин, думал он, за исключением, быть может, Екатерины. С годами она стала еще дородней. Она использовала много косметики и поливала духами свои расшитые золотом одежды. И, несмотря ни на что, оставалась такой же веселой, свободной и преданной царю. И за столом никого не опасалась. Зрелище ведра водки ее не пугало. Она не фыркала перед «кубком Большого Орла», который Петр заставлял выпить своих приближенных. Екатерина обладала такой силой, что могла поднять на вытянутой руке царский скипетр. Никто из молодых офицеров Его Величества не был способен на такое. Или, быть может, они, льстя царице, притворялись, что слабее ее?
Во время фейерверка имена Петра и Екатерины появлялись в форме переплетенных сердец. Этот фейерверк устраивал сам царь. Поднявшись на самый верх, бывшая ливонская служанка неожиданно напомнила Петру о своих скромных корнях. По дороге из Санкт-Петербурга в Ригу форейтор, которому досадил один из путешественников, возмутился, ссылаясь на свое близкое родство с Его Величеством. Наглеца задержали, им оказался Федор Скавронский. Царь приказал расследовать это дело, и выяснилось, что это действительно старший брат Екатерины. Другой брат царицы был крестьянином. Одна из ее сестер была служанкой, другая женой сапожника, а третья стала гулящей дамой в Ревале. Проявив великодушие, Петр назначил небольшое содержание этой далеко не блестящей родне и отправил их всех подальше от двора.
Казалось, ничто не может поколебать доверия, с которым царь относился к своей законной супруге. После мучительной смерти царевича Алексея она оставалась матерью наследника престола, маленького Петра Петровича. Царь обожал этого красивого и крепкого четырехлетнего малыша, в котором он уже видел солдата, моряка, продолжателя начатого им дела обновления империи и новых завоеваний. Однако 16 апреля 1719 года маленький Петр, его дорогой Петрушка, внезапно умирает от болезни. Горе царя было огромно. Он плакал от боли. Быть может, думал он, эта утрата и есть наказание за страдания, которые он причинил другому своему сыну, Алексею, меньше десяти месяцев назад? Так все сыновья, которых родила ему Екатерина, ушли из жизни один за другим. Из шести его дочерей в живых осталось только трое: Анна, Елизавета и Наталья. Нет ли проклятия на его втором браке?[81] Не должен ли он возложить российскую корону на голову другого Петра, сына царевича Алексея, которым он осмелился пренебречь, внука этой жалобщицы Евдокии, отправленной им в монастырь?
