Р. Грейвз - Золотое руно
На третий день после того, как вступили в Черное море, аргонавты снова подняли парус. Продолжая путь, хотя и по неспокойному морю, но без приключений, пока ближе к вечеру не увидали мыс Калпе и, у самого берега, - скалистый островок, не более чем восьмидесяти шагов в длину, поднимавшийся над поверхностью моря на высоту человеческого роста. На этом островке, почти самом крупном из тех, какие им предстояло увидеть в течение оставшегося пути до Колхиды, они высадились и принесли в жертву Аполлону козленка. Кровь козленка собрали на вогнутую сторону щита Ясона, и все погрузили в нее пальцы, обновив свою старую присягу товарищеской верности и поклявшись не покидать корабль. Затем вылили кровь в песок, вскричав вместе: "Пусть так же будет пролита и наша кровь, если мы нарушим присягу". Им показалось необходимым этот обряд, поскольку теперь они вышли в море, где постоянно таилась угроза, по которому никогда прежде никто из них не странствовал. Они сплясали хороводом "Журавль" под музыку Орфея, певшего:
Слава Фебу, владыке исцеления,
Фебу, всегда справедливому…
И Аталанта снова помирилась с Мелеагром. Журавль был посвящен Артемиде, но так как они с Аполлоном были братом и сестрой, у них было много общих символов и атрибутов.
Аргонавты провели всю ночь на этом островке, а на заре повеял прекрасный западный ветер, который принес их на следующий вечер в пределы земли мариандинов - одного из фракийских племен. Аргонавты плыли мимо моря деревьев, омывающего низкие холмы, и мимо устий трех рек: грязного неистового Сангариоса, Гипиоса с неровными берегами и широкого Ликоса. Вскоре после того, как Ликос остался за кормой, они обогнули Ахерузийский мыс и, защищенной от ветра огромной и неприступной скалой, увенчанной платанами. В глубине этой бухты стоит главный город мариандинов, примечательный красотой своих огородов, полей и садов. Ячмень, просо, сезам и все виды овощей растут здесь в изобилии, а также виноградная лоза, фиги, орехи, груши и что угодно еще, кроме олив - ибо почва здесь слишком богата для оливы. Склоны скалы полого сходят в сторону суши к долине Ликоса, а в глубокой долинке близ вершины - расселина, один из главных входов в Преисподнюю. Здесь вырывается наружу опасный поток Ахерон и струится по оврагу вниз со скалы; его холодная, как лед, вода замораживает камни близ расселины и покрывает их блестящей изморосью. Никто и никогда не спускался в это ужасное место, один только Геркулес; он отправился на милю или больше вниз, по приказу царя Эврисфея, чтобы передать жалобу лично богу Гадесу на дурное обращение, которому, как сказано, подвергаются с его стороны духи.
Царь Лик принял аргонавтов с распростертыми объятиями, как только узнал, что его сестра и друзья вызволены ими из унылой неволи в земле бебриков. Ясон, Поллукс и остальные вынуждены были отказаться более чем от половины богатых даров, которые он положил перед ними, поскольку "Арго" был боевым кораблем, и помещения для груза там не имелось.
Когда они сели за обильный обед, приготовленный для них, который продолжался - блюдо за блюдом - целых двенадцать часов, Лик спросил Ясона:
- Скажи мне, благородный спаситель моей страны, знаком ли ты с греческим борцом по имени Геркулес Тиринфский? Он семи футов росту, одет в львиную шкуру, и он - самый удивительный человек в целом свете. Несколько лет назад, в царствование моего отца, Даскила, он прошел через нашу страну пешком из земли амазонок, унося с собой, как боевой трофей, пояс царицы Ипполиты. Мой отец воевал тогда с бебриками, и Геркулес предложил подчинить их ему, что и сделал без особых хлопот, убив их царя Мигдона, брата Амика, и захватив все их северные земли, ибо ничто не могло остановить Геркулеса, когда он начал размахивать у себя над головой своей окованной медью дубиной. Младший брат моей жены был убит в сражении, и мы устроили в его честь погребальные игры; на них Геркулес встретился в кулачном бою с нашим бойцом Титием и, нечаянно проломил ему череп. Он, естественно, чувствовал угрызения совести и предложил в искупление вины покорить любое другое враждебное племя, которое пожелает назвать мой отец, и покорил его - это генетии, живущие к востоку от нас. Он и на этот раз отказался от награды. Генетии - это упрямцы, оставшиеся от великого народа, который когда-то давно привел в Грецию Пелоп.
Ясон сказал, понизив голос:
- Царь Лик, этот самый Геркулес был нашим товарищем в начале плавания, но мы потеряли его несколько дней назад. Когда мы сошли на берег близ впадения в море реки Киос, его приемный Гилас сбежал от нас, неблагодарный маленький сорванец с позвякивающим мешком на боку; он надеялся, как мы наметили добраться до Трои сухопутной дорогой от Асканийского озера, а оттуда отправиться на корабле на Лемнос, где у него есть милая по имени Ифиноя. Геркулес не замечал исчезновения Гиласа несколько часов, но затем бросился, охваченный страстной скорбью, его искать. Мы прошли за ним несколько миль по троянской дороге, но он не обращал внимания на наши крики и вскоре удалился за пределы досягаемости; так что нам поневоле пришлось возвращаться к кораблю. Калаид и Зет - вот они - и Тифий, наш кормчий, сказали, что надо продолжать плавание, но как мы могли бросить товарища? Ферский царь Адмет подчеркивал это с жаром, который меня немало восхитил, то же касается Акаста, сына Пелия и мирмидонца Пелея. Однако большинство было против, и нам пришлось, в конце концов, уступить. Мы подняли наши якорные камни и отплыли с тяжелым сердцем. И все-таки я не желаю корить за это решение ни Тифия, ни Калаида с Зетом. Полагаю, что, должно быть, некий бог говорил их устами.
Лик проникся к Ясону сочувствием: предводитель похода, как он сказал, часто должен принимать неприятные ему решения.
Ясон открыл Лику истинную причину появления "Арго" в Черном море, и Лик восхитился его дерзостью и благочестием. Он предложил Ясону воспользоваться услугами своего сына Даскила, который проплывет с ними на корабле до реки Термодон, что на полпути до Колхиды и представит его, если понадобится, всем вождям и царям побережья.
Ясон с радостью принял это предложение, и "Арго" отплыл бы на следующее утро с попутным западным ветром, если не одно ужасное происшествие. Идмон, Идас и Пелей отправились вместе пройтись по высоким берегам реки Ликос, надеясь выгулять то лишнее, что съели на пиру, и тут Идмон начал рассказывать им вещий сон, который явился к нему ночью, сон о двух совокупляющихся змеях - самый несчастливый из всех возможных. Идас, который не придавал значения снам, насмехался над Идмоном, когда в тростниках что-то внезапно зашевелилось, и огромный дикий вепрь вылетел прямо на них. Идас и Пелей шарахнулись в стороны, но Идмон стоял неподвижно, не в силах шевельнуться. Кабан, выставив свои кривые белые клыки, налетел на его правую ногу, выше алого котурна, который на ней был, и разодрал ее. Из раны брызнула кровь, Идмон, вскрикнув, упал навзничь и закричал. Пелей метнул дротик в кабана, пока тот бежал обратно к тростникам, но прицелился не лучше, чем когда повстречался с великим Калидонским вепрем. Он закричал с досады, а вепрь снова развернулся. В этот раз он налетел на Идаса, который принял его острые копья, метя в точку между шеей и плечом, и мгновенно убил зверя. Идас часто раздражал Пелея своим хвастовством; но ему и впрямь не было равных в Греции во владении копьем, никто не превзошел его и поныне. Они бросили кабана и заторопились к Идмону, но не могли остановить кровь. Со всех ног примчался Мопс, прихватив свои снадобья - сок омелы, отвар золотарника, чистеца и тысячелистника, а еще чистый скипидар. Но он пришел слишком поздно. Идмон страшно побледнел и умер, не сказав ни слова, на руках у Идаса. Было ясно, что вепрь, которого никогда прежде не видели в этой долине, появился неспроста, и аргонавты пришли к выводу, что в него вошел дух мертвого долиона, Мегабронта, которого Идмон случайно забыл умилостивить. Ибо символом Мегабронта был вепрь.
Сам царь Лик принял участие в погребальных обрядах, длившихся три дня. Аргонавты утешали друг друга напоминанием, что Идмон посвящен в Великие мистерии и станет правителем среди мертвых. На его могиле были заколоты овечьи стада, и мариандины насыпали над ним высокий курган, а на кургане посадили дикую оливу, и листья этого древнего дерева, положенные под подушку, и ныне навевают правдивые сны.
Аргонавты снова собирались отплыть, но потеряли еще одного своего товарища, кормчего Тифия, который умер от изнурительной болезни, точно так же, как его дед и отец. Проклятие тяготело над этой семьей с тех самых пор, как дед Тифия случайно срубил священный дуб. Оракул провозгласил, что ни один мужчина в семье не проживет дольше, чем прожил дуб, а тому было сорок девять лет. Мопс распорядился дать Тифию ложку похлебки, приготовленной из сердца землеройки и печени полевой мыши; но даже это не могло спасти кормчего, хотя он на удивление держался несколько часов.
