Пришедшие с мечом - Екатерина Владимировна Глаголева
Вернулись четыре сотни иллирийцев, посланные им атаковать левый фланг русских. Так вышло, что они встретились с русским отрядом, возвращавшимся в расположение главных сил и гнавшим толпу пленных. Какое-то время два отряда шли бок о бок, не вступая в бой; французы кричали, прося освободить их; иллирийцы обещали им спасение, ведь с ними великий Ней!
Это имя было подобно вспышке молнии, с треском разрывавшей черное грозовое небо. Ни русская пехота, ни кавалерия не решались идти туда, где был Ней, но пушки продолжали палить – закаленную сталь хотели сокрушить свинцом.
Вечерний сумрак слился с пороховым дымом, над землей стелился туман. Ней был спокоен и сосредоточен; на него смотрели с надеждой, веря, что он найдет способ спасти их, однако приказ, наконец-то слетевший с его губ, всех поверг в изумление: «Идем обратно в Смоленск».
Какое-то время все стояли, точно окаменев, но повторный приказ, отданный уверенным, отрывистым голосом, вывел людей из оцепенения. Остатки корпуса повернули назад; Ней шел в арьергарде.
Через час они вновь достигли поля, где приняла последний бой итальянская гвардия. По дну оврага протекал довольно широкий ручей; Ней приказал сделать прорубь во льду и бросил в воду щепку, чтобы определить направление течения.
– Это приток Днепра! – объявил он, торжествуя. – Вот наш проводник! Идем туда, мы переправимся через Днепр, наше спасение – на том берегу.
Изнемогшие люди не могли больше идти. Заночевали в ближайшей деревне, покинутой жителями. Часовые заметили казачьи разъезды; Ней приказал разложить и жечь костры, как будто он намеревался встать здесь на биваки. Через некоторое время послышались пушечные выстрелы. Маршал прислушался:
– Неужели Даву вспомнил обо мне?
Но нет, это был всего один залп: в русском лагере заранее праздновали победу.
Высланные на разведку конные поляки привели хромого мужика, взяв его в проводники. До Днепра версты три с небольшим, подтвердил мужик, только он еще не замерз, по льду на ту сторону не перейти.
– Он замерзнет, – уверенно сказал Ней.
Оттепель? Всё равно; Днепр – наша последняя надежда, а стало быть – вперед!
К Днепру вышли часам к восьми, когда уже рассвело; солнце вызолотило полыньи, подернутые тонкой корочкой льда; снег на середине реки голубел, указывая скрытые им промоины; только в излучине, где берега слегка сближались, льдины нагромоздились друг на друга, образовав неверный, коварный мост. Один храбрец перешел на ту сторону и вернулся обратно – да, людям пройти можно, и лошадям, вероятно, тоже, но все повозки и орудия придется бросить. И надо поспешить: лед начинает таять.
Ней оглянулся: рассыпавшаяся колонна тянулась через лес и поле пестрым пунктиром, рядом с ним сгрудилась едва ли треть людей, уцелевших вчера. Маршала торопили с переправой, но он отдал новый приказ, повергший всех в ступор: три часа на соединение частей и поджидание отставших! Завернулся в свой плащ, лег на землю и уснул.
На середине реки опора вдруг начала уходить из-под ног. Первый отряд выбрался на другой берег по колено в воде, клацая зубами от холода. Ней приказал переправляться поодиночке; люди продвигались осторожно, прыгая по льдинам, надолго застывая перед щелями, чтобы рассчитать свои силы, и тогда им кричали, чтобы поторопились. Не замочить ног не получалось, а потом еще надо было вскарабкаться наверх по обледеневшему склону. Многие оскальзывались, падали, скатывались назад, в кровь обдирая руки, снова оказывались в воде, и приходилось начинать всё сначала. Женщины плакали: как можно всё бросить? А что же они будут есть, чем кормить детей, во что укутывать? Они вновь и вновь перебирали свои пожитки, не в силах расстаться со многими вещами, хотя и знали, что их придется тащить на себе, по неверному льду, над которым разносились эхом крики и плеск. Раненые протягивали руки к своим товарищам, умоляя не покидать их, но как переправляться на трех ногах? Поручив себя Всевышнему, несколько человек, не способных ходить, отправились на ту сторону в повозке; она провалилась под лед… Когда смолкли отчаянные вопли, перешедшие в бульканье, внимание Нея привлек новый звук – то ли хрип, то ли стон средь хлюпанья воды. Офицер, раненный в пах, цеплялся за лед окровавленными пальцами, пытаясь вытянуть себя из полыньи; вот он уже выбрался по пояс, вот встал на четвереньки, пополз… Ней побежал ему навстречу, вошел в студеную воду выше колен, к самой кромке льда, подхватил под мышки посиневшего человека, со свистом ловившего воздух перекошенным ртом, и отволок на берег…
В сумерках вышли на дорогу, на которой видны были свежие следы прошедших здесь лошадей и множества тяжелых повозок. Это могли быть только русские! Но другого выхода не оставалось; французы пошли следом за ними.
Деревню, где они расположились на отдых, вскоре окружили казаки. Их были тысячи, и у них были пушки, но они только стояли и смотрели, не стреляя и не нападая. Французским офицерам было непонятно такое поведение: почему они не атакуют? Маршал объяснил им, что у них, должно быть, нет приказа, а русские ничего не делают на свой страх и риск. Однако ночью, как только французы выступили в путь, надеясь вновь обмануть своих преследователей, все орудия грянули разом, а казаки с гиканьем поскакали на врага.
Больные, обескураженные, безоружные метались с вытаращенными глазами, совершенно потеряв голову; Ней превратил эту обузу в прикрытие и, пока павшие духом сдавались в плен казакам, вел своих солдат берегом Днепра от леса к оврагу, от оврага к лесу. Полсотни конных поляков он отправил за помощью в Оршу.
* * *
«Красный, 7 ноября.
Друг мой Катенька, здравствуй!
Вот еще победа! В день твоего рождения дрались с утра до вечера. Бонапарте был сам, и кончилось, что разбит неприятель в пух; сорок пушек с лишним достались нам. Прекрасные знамена гвардейские и пребогатые. Вчерась прибыл из Смоленска еще большой корпус Нея, который третьего дня пожалован князем “Можайским”, тысячах больше в двадцати. Этот принят очень хорошо. Пушек у их мало, а он наткнулся на наших сорок орудиев; натурально отбит. Но собрался он с поспевшими из Смоленска и подошел еще; тут его приняли штыками и множество истребили, других рассеяли по лесам, словом сказать, что ввечеру две колонны, 8400, положили ружья. Сегодня поутру еще в лесу взяли 2500 и 10 пушек;
