Курская битва. Огненная дуга - Александр Михайлович Золототрубов
— Твоя задача, Василий Дмитриевич, — говорил командарму 69-й командующий фронтом, — прочно занять оборону на линии Васильевка—Беленихино—Шляхово—Мясоедово. И ни шагу назад, стоять насмерть!..
Командованию фронта из разведданных стало известно, что большая группировка немецких войск действует и в полосе 7-й гвардейской армии генерала Шумилова. Ватутину пришлось лично переговорить с командармом и потребовать, чтобы враг не нанёс удар в стык 69-й и 7-й гвардейской армий.
— Ты должен укрепить свой правый фланг и не дать врагу осуществить свой замысел, — строго предупредил Шумилова Ватутин. — Ну а если немцы налягут на 69-ю армию Крюченкина, помоги ему. Взаимная выручка в традициях наших бойцов, да ты знаешь об этом не хуже меня. Под Сталинградом твоя 64-я армия крепко побила врага, давай и здесь покажи, на что способны твои орлы-гвардейцы. Я на тебя надеюсь.
— Ударим, как надо, товарищ командующий, — гулко отозвался в трубке голос генерала.
Командование вермахта начинало сознавать, что попытка прорвать нашу оборону и выйти в район Курска ударом на Обоянь успеха не принесёт. За пять дней ожесточённых боёв немцы понесли большие потери, особенно в танках, на которые Гитлер возлагал большие надежды. Казалось бы, далее бессмысленно осуществлять операцию «Цитадель». Об этом уже стали поговаривать сами гитлеровские генералы. Но фюрер отдал приказ продолжать операцию «Цитадель». Наступлением на Прохоровском направлении враг надеялся выйти к Курску «кружным путём». Однако на пути у него была Прохоровка, где «русские сражаются с небывалым размахом и стойкостью», как писала немецкая военная газета. С целью сокрушить оборону на подступах к Прохоровке немцы планировали осуществить два удара: один из района «Красный Октябрь» вдоль шоссе на Прохоровку силами 48-го и 2-го танковых корпусов СС, другой — из района Мелехова на Верхний Ольшанец и далее на север, на Прохоровку, силами 3-го танкового корпуса. У противника был расчёт и на то, что ему удастся окружить войска 69-й армии.
— А что, враг жесток и коварен, и он может попытаться это сделать, — скрипуче произнёс генерал Иванов и, поспешно шагнув к столу, взял свою рабочую карту. — Надо бы предупредить генерала Крюченкина. Вы это сделаете, Николай Фёдорович, или мне позвонить?
— Сам переговори с ним, — бросил через плечо Ватутин — он что-то чертил на своей карте, но тут же спохватился: — А зачем его предупреждать? У него есть своя разведка, вот и пусть она информирует командарма. — Ватутин взглянул начальнику штаба в лицо. — Мы с тобой, Семён Павлович, сейчас выступаем в роли нянек. Куда это годится?
— Мы, Николай Фёдорович, не няньки, — с горячностью возразил генерал Иванов, — но вы же сами видите, как быстро и резко меняется обстановка в полосе обороны 69-й армии. А вдруг командарм где-то даст промашку и эта промашка выльется в большую неприятность не только для его армии, но и для всего Воронежского фронта? — Начальник штаба ждал, возразит ли ему Ватутин, но тот, сжав губы, молчал. — Нет, товарищ командующий, помочь командарму осознать возникшую для войск его армии опасность не грех. Мы ведь с ним сейчас в одной упряжке находимся.
— Да у тебя, Семён Павлович, талант писателя! — тонким голосом произнёс командующий фронтом. — В одной упряжке... — насмешливо повторил он. — Выходит, мы с тобой похожи на рысаков, а? Образное ты нашёл сравнение, мне оно понравилось. — Он вновь в упор посмотрел на генерала Иванова, но не с упрёком, а с едва заметным вызовом: похоже, готовился вступить с ним в полемику. — А кто же в таком случае нас подстрахует, чтобы мы не сбились с правильной дороги?
Генерал Иванов звонко, по-мальчишечьи засмеялся.
— Вы имеете в виду ездового, который сдерживает вожжами своих рысаков?
— Ну ты даёшь, Семён Павлович, я же говорю, что у тебя есть задатки писателя, — не без иронии бросил Ватутин и тут же посерьёзнел. — Значит, мы с тобой в одной упряжке? — С минуту он помолчал. — У нас, командующих фронтами, один ездовой — Верховный главнокомандующий. Ему дано право наказывать нас или миловать. Когда я служил в Генштабе, то не раз был у товарища Сталина с докладом по оперативным вопросам и всегда уходил от него с желанием выполнять свою работу добротно и с высоким качеством.
— И служба в Генштабе у вас шла без сучка, без задоринки? — поинтересовался Иванов.
— Меня лично Верховный назначил командующим фронтом, — сказал Ватутин. — Мог ли я подвести его, допустив серьёзную ошибку? Никак нет. А всё потому, что учился я военному делу у начальника Генштаба маршала Шапошникова Бориса Михайловича, позже попал в подчинение к генералу Василевскому, ныне маршалу... У них я многому научился...
— А маршал Жуков хоть в чём-то помог вам? — спросил начальник штаба.
— Георгий Константинович кому только не помогал! Он умный стратег и особенно тактик, но порой бывает грубоват с нашим братом, меня однажды послал подальше, когда мы обсуждали в сорок первом обстановку под Москвой...
— Что и говорить, Жуков волевой человек, — заметил генерал Иванов.
— А Энгельс, между прочим, утверждал, что свобода воли означает не что иное, как способность принять решение со знанием дела, — усмехнулся Николай Фёдорович. — Да, а ты всё-таки позвони генералу Крюченкину, выскажи ему наше беспокойство. Я полагаю, командарм уже придумал что-то.
Иванов поспешил в комнату связи. Вскоре он вернулся.
— Переговорил? — спросил его Ватутин.
— Да, но уж очень ворчал генерал Крюченкин: мол, немалый груз взвалили мы на его плечи, а он всего лишь командарм.
— Странно, однако, — удивлённо пожал плечами командующий. — А ты его случайно не разгневал?
Начальник штаба фронта едва не вышел из себя.
— Разгневал?! —
