Курская битва. Огненная дуга - Александр Михайлович Золототрубов
— Садись, курсант! — махнул рукой моряк. — Я свою маманю тоже похоронил весной. Понимаешь, пошла на пристань, чтобы навестить свою сестру, а тут «юнкерсы» налетели и стали бомбить суда у причала. Многие там погибли, в том числе и моя мама. Осколок поразил её в голову. А сейчас вот на пару дней хочу заехать к брату, живёт он на другом берегу Волги. С пристани доберусь любым катером.
«Сразу видно, человек душевный», — подумал Павел, усаживаясь на заднее сиденье. Он посмотрел на свои наручные часы — десять утра. Июльское солнце палило нещадно, как перед дождём, но в небе плыли перистые белые облака, похоже, что дождя не будет. За два года учёбы в академии Павел не был дома, если не считать семи свадебных дней. Но за это время каких-либо изменений в городе не произошло, правда, часть промышленных предприятий осенью сорок первого была эвакуирована из Москвы в Саратов, где и ныне находятся. Когда в Сталинграде развернулись ожесточённые бои, Павел переживал: если город падёт, то немцы могут добраться и до Саратова. Переживал он не за себя — за мать, которая заявила ему, что останется в городе, даже если сюда придут фашисты.
— Ты что такое говоришь, мама! — воскликнул Павел. — Тебе что, жить не хочется?
— Я, сынок, в Саратове родилась, выросла, прожила тут долгую жизнь, здесь и останусь, — сказала она сыну, когда он поступил в академию.
— Но если вдруг фашисты ворвутся в Саратов, ты, мама, сразу попадёшь под расстрел как жена красного командира, сражающегося с фашистами. Они тебя не пощадят. Разве ты не читала в газетах о зверствах гитлеровцев над мирным населением в оккупированных городах и сёлах?
— От судьбы, сынок, не уйдёшь... — Зара Фёдоровна перекрестилась, глядя в угол комнаты, где находилась икона и горела лампада.
Показался порт. Павел попросил шофёра остановить такси.
— Здесь я сойду, — сказал он. — В переулке мой дом. — Он тронул моряка за плечо: — Спасибо, что подвезли!
— Давай, курсант, достойно похорони мать, — ответил моряк. — Она этого заслуживает хотя бы потому, что вырастила такого парня, как ты. Отец небось на фронте?
— А где ему быть, — улыбнулся Павел. — Он артиллерист, а эти люди сейчас на фронте нарасхват.
— Вот здорово! Мой отец тоже на фронте и тоже артиллерист. — На лице моряка засияла улыбка. — Ну, будь, курсант, счастья тебе в жизни!
— Спасибо, моряк! Вам семь футов под килем!..
Шпак торопливо шёл домой. Ещё издали он увидел во дворе людей. Подумалось, что мать ещё не похоронили. Люди расступились, и Павел поднялся на крыльцо. Первым, кого он увидел, был сосед Пантелей Иванович. Теперь он отрастил бороду и выглядел совсем старым. Увидев Шпака, он воскликнул:
— Пашка, не ты ли прикатил, а? — Пантелей Иванович взял его за плечи и слегка тряхнул. — Вымахал ты в крепкого парня! Да ты, вижу, скоро станешь офицером. А вот твой батя Василий Иванович как в сорок первом был под Москвой старшиной роты, таким и остался.
— Каждому своё, дядя Пантелей, — негромко сказал Павел.
Он шагнул в комнату, посреди которой стоял стол, а на нём гроб. Подошёл ближе. Зара Фёдоровна лежала в гробу как живая, даже лицо розовое, словно мать спала. Гроб был убран, весь в цветах, и Павел вдруг понял, что прибыл сюда без цветов. «Ты уж прости меня, мама, я так спешил...» — мысленно промолвил он. Наклонился к ней и поцеловал в щёку. Она была холодной и твёрдой, как кусок льда. Он не сразу заметил, что к нему приблизился отец Люси Владимир Анатольевич.
— Я боялся, что ты не приедешь на похороны, — тихо сказал он. — Война, думаю, не пустят парня...
— Телеграмму вашу получил, спасибо за заботу, — поблагодарил Павел.
Владимир Анатольевич стал рассказывать, как всё произошло. Как и предполагал Павел, у матери случился сердечный приступ. У неё в это время был Пантелей Иванович, он нарубил ей дров, затопил печку, на которой она пекла для себя хлеб. А когда сердце прижало Зару Фёдоровну, она попросила его вызвать «скорую помощь».
— Пантелей Иванович позвонил мне на работу, и мы с Аней мигом примчались сюда, — объяснил Владимир Анатольевич, всё ещё переживая случившееся. — «Скорая» приехала, сделали укол, дали лекарство. Врач велел ей лежать, а если вдруг станет хуже, снова вызвать «скорую помощь». Мы с Аней были у Зары Фёдоровны до глубокой ночи. Потом Аня ушла домой, а я остался с Зарой Фёдоровной. В пятом часу утра ей стало совсем плохо. Я хотел было вызвать «скорую помощь», но она взяла меня за руку и тихо прошептала: «Не ходи... Я умираю...» Хотела сказать ещё что-то, но на полуслове умолкла. Я пощупал у неё пульс. Она уже не дышала... Умерла тихо и спокойно. Правда, ещё когда была жива, то наказывала, чтобы похоронили её рядом с могилой её матери, умершей перед самой войной.
— Я так и сделаю, дядя Володя, — глухим, чуть дрогнувшим голосом проговорил Павел, ощущая, как гулко бьётся сердце. — А проститься с ней пришло немало людей...
— Ясное дело, родственники, соседи, друзья по работе, — согласился Владимир Анатольевич. Он посмотрел на свои наручные часы. — К двенадцати ноль-ноль с завода, где она трудилась двадцать лет, приедет грузовая машина, и в час дня мы повезём Зару Фёдоровну на кладбище...
К ним подошли Пантелей Иванович и его жена Фрося. Пощипывая бороду, сосед сказал:
— Я на кладбище не пойду, буду с женщинами накрывать стол для поминок. Как ты, Паша, согласен?
— Согласен, дядя Пантелей, — одобрил Шпак. Он достал из кармана деньги, которые приготовил на похороны, и отдал Пантелею Ивановичу. — Тут семьсот рублей, купи всё, что надо для поминок. Не забудь взять водки.
— Зачем? — тряхнул бородой сосед. — Моя Фрося уже прикупила у своей старой знакомой пять литров самогона. Ох и жгучий, чертяка! Из сахара первач. В магазине возьму шампанского и хорошего вина для женщин. Так что прямо с кладбища возвращайтесь сюда, стол уже будет накрыт.
— Хорошо, дядя Пантелей. — Павел пожал ему руку.
