Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Книга третья
Он откинулся в кресле, выпустив сизый дым, помешивая серебряной ложечкой в чашке. Джон, кисло, отозвался:
– Учитывая, как бы это сказать, недавнее прошлое, папа, видимо, посчитал, что так надежней. Да и куда ей ездить, война на дворе… – Питер выровнял стопу бумаг:
– Не будь к ней слишком строг, Джон. Она талантливый человек, автор книги. Писатели не похожи на простых смертных. Тем более, – мужчина усмехнулся, – нам по двадцать четыре, мы взрослые люди. Тони молодая девушка. В молодости все совершают ошибки. Например, фашизмом увлекаются… – он подмигнул Джону:
– Молодцы, что Мосли, и Диану арестовали. Юнити, я смотрю, решила в Германии остаться. Скатертью дорога, – почти весело сказал Питер. В первый день войны Мосли и Диану препроводили в тюрьму Холлоуэй, по новому приказу, отменяющему принцип habeas corpus для тех, кто разделял фашистские взгляды.
– Именно, – Джон соскочил с подоконника:
– Твоя мама и сэр Уинстон у машины. И дядя Джованни вышел. Ты, мой дорогой, свое отсидел… – он потрепал кузена по плечу:
– Спасибо, что остаешься здесь. Тони сейчас не надо быть одной… – Питер, через два дня, уезжал из Банбери в Ньюкасл. Он отказался от личного вагона и самолета «К и К». Питер заметил:
– Не надо зря тратить уголь и бензин, они нужны стране. Я прекрасно доеду третьим классом… – они спускались по каменной лестнице, среди доспехов Холландов, и знамен с гербами, среди портретов предков Джона. Герцог остановился:
– Наверное, придется вводить карточки, – внезапно сказал он, – немцы нас могут запереть с моря, в блокаде. Поставки из колоний будут нерегулярными… – он провел рукой по светлым волосам:
– Ладно, все потом. Японцы подпишут мирное соглашение со Сталиным. Они повернут на юг, на Гонконг, Сингапур, Бирму… – вслух он ничего говорить не стал.
Питер взглянул на портрет леди Джозефины Холланд, в будущем госпожи Мендес де Кардозо, позапрошлого века. Прозрачные, светло-голубые глаза смотрели прямо и твердо. Девушка, в мужском камзоле и бриджах, при шпаге, стояла, откинув голову назад:
– Она на Святой Елене погибла, – вспомнил Питер, – в буре, с братом. Надо с Ганновер-сквер картины увезти, хотя бы в Мейденхед… – когда из Италии пришли вести о смерти Констанцы, майор Кроу, наотрез, отказался добавлять имя сестры к памятнику погибшим на морях.
– Как бы ни пришлось еще и памятник погибшим в воздухе ставить… – мрачно подумал Питер:
– Что мне Джон говорил? Берри, в Плимуте, вещи авиаторов собирает, для будущего музея. Лондонские галереи на запад вывозят. Мишель, наверное, тоже коллекции Лувра в безопасное место отправил. Никто не пустит Гитлера в Париж, – твердо сказал себе Питер. Он сбежал по лестнице во двор, вслед за кузеном, вспоминая упрямые, голубые глаза девушки с картины. Они были похожи на глаза той, что сейчас, как он знал, укладывала в детской сына. Питер заставил себя не думать о ее белокурых волосах, о длинных ногах, в американских джинсах. Он помахал матери, сидевшей за рулем: «Вот и мы!»
Банбери
8 сентября 1939
К вечеру погода испортилась, полил мелкий, надоедливый дождь. Тони попросила дворецкого разжечь камин в библиотеке. Слуги и семья надели траур. Тони была в черном, спешно купленном в Лондоне платье, закрытом, со строгими, длинными рукавами и глухим воротом. Тонкое сукно спускалось ниже колена. Она стояла перед венецианским зеркалом, в спальне, разглядывая свое отражение. Длинные ноги в темных чулках, в туфлях на низком каблуке немного болели. Тони давно не садилась в седло.
С утра было тепло, светило солнце. Питер, за завтраком, предложил:
– Давай, я тебя и Уильяма на барже прокачу. Я могу взять одежду Джона. Мы в Итоне всегда костюмами менялись. Пусть маленький на реке побудет… – он хотел пригнать «Чайку», с пристани мистера Тули, из Банбери. От замка до города было всего две мили. Питер пошел пешком.
Тони, в детской, держа сына на руках, следила за прямой спиной, в потрепанной, замшевой, охотничьей куртке. Он надел старые бриджи брата и высокие сапоги, для верховой езды. Каштановые волосы золотились под солнцем.
– Они одного, роста, – поняла Тони, – пять футов четыре дюйма, не больше. Я почти шесть… – Уильям весело сказал: «Дядя! Дядя Питер!». Тони поцеловала ребенка в лоб: «Правильно, милый». Она, внезапно, пошатнулась, но устояла на ногах. Сын, все больше, напоминал отца. Тони, глядя в серые глаза ребенка, видела Виллема:
– Он не сможет… – девушка сглотнула, – не сможет отказаться от мальчика. Он оставит обеты, мы поженимся, и уедем в Мон-Сен-Мартен… – Тони слышала завещание отца. Без разрешения брата, она не могла вывезти мальчика из Британии, но Маленький Джон понятия не имел об ее испанском паспорте. Тони, сначала, хотела добраться до Лиссабона из Плимута, на торговом корабле. Однако поездка, с начавшейся войной, и немецкими подводными лодками, была опасна:
– Нет, надо лететь на самолете… – в Лондоне она зашла в офис Swissair, взяв расписание, – из аэропорта в Кройдоне есть прямые рейсы в Швейцарию. Пять часов, и я в Цюрихе… – Тони вспомнила о записке, спрятанной в испанский паспорт. Девушка покачала головой:
– Адрес мне не понадобится. Сяду на поезд, приеду в Рим. Виллем следующей весной возвращается из Конго… – в Лондоне, Тони хотела навестить испанское посольство и внести Уильяма в паспорт. Свидетельство о рождении ребенка выдали здесь, в Банбери. Испанцам его Тони показывать не собиралась, в нем сын значился Холландом:
– Антония Эрнандес… – паспорт был республиканским, но правительство Франко, без излишней бюрократии, меняло подобные документы на новые бумаги:
– Маленький станет Гильермо, как его отец. Испанский язык у меня отменный. Никто, ничего не заподозрит… – она качала ребенка. Уильям зевая, задремал у нее на руках:
– Поспи, – ласково сказала девушка, – перед прогулкой.
Она отдала мальчика няне и заперлась в спальне. Тони надо было, как следует, все обдумать.
В деньгах она недостатка не испытывала. Книга, до сих пор, отлично продавалась. Авторские отчисления поступали на счет в банке Нью-Йорка, а оттуда шли в Coutts and Co. Тони посмотрела на календарь. Летом следующего года она должна была отправить в издательство Скрибнера рукопись второй книги, о Советском Союзе:
– И отправлю, – упрямо пообещала себе Тони, – напишу Скрибнеру, что пошлю манускрипт осенью. Мы с Виллемом хотели поехать в СССР и поедем. Маленького можно оставить в Мон-Сен-Мартене… – Тони закурила папиросу:
– Только надо, как бы это сказать, усыпить бдительность окружающих. Пусть считают, что я хочу вести спокойный образ жизни, писать диссертацию. Хочу выйти замуж… – она взяла ручное зеркальце в серебряной оправе. Розовые губы улыбались:
– Он полгода провел в одиночном заключении… – Тони вздернула ухоженную бровь, – я видела, как он на меня смотрит… – Тони усмехнулась:
– Он, разумеется, сделает предложение, он джентльмен. А я его приму. Джон обрадуется. Наконец-то я буду под присмотром, что называется… – в гардеробной она переоделась в бриджи, и льняную рубашку. Тони переступила длинными, стройными ногами, в мягких сапогах выше колена:
– Только надо быть осторожной… – она посчитала на пальцах:
– Сейчас безопасное время. Потом он уедет в Ньюкасл, а в Лондоне я надену кольцо, и схожу к врачу. Питеру ничего знать не надо. Мы пока не поженимся, война только началась. К весне, не раньше. То есть, я, конечно, не собираюсь за него замуж… – она расчесала волосы, – но пусть думает, что я его люблю.
«Чайка» шла по тихой, зеленой воде, Уильям ковылял по палубе. Ребенок весело смеялся, Тони ловила сына, расставив руки. Она взяла, на конюшне, белую лошадь:
– Традиция, кузен Питер. У нас всегда кони этой масти… – Тони, и Питер менялись в седле. Оказавшись на лошади, девушка оглянулась. Питер держал Уильяма, показывая на воду, говоря что-то мальчику. Мужчина, нежно поцеловал белокурый затылок:
– Хорошо, – сказала себе Тони, – впрочем, я и не сомневалась в Питере. Он любит детей. И меня он полюбит, обязательно… – девушка вспомнила, как кузен помогал ей садиться в седло. У него была крепкая, теплая рука, на шее играли отсветы золотой цепочки, от крестика:
– Он пистолет везет, в Ньюкасл. Забрал оружие из сейфа, на Ганновер-сквер, – проводив семью, Питер сказал Тони, чтобы она отдыхала, с ребенком. Он обещал позаботиться, чтобы картины и книги спустили в подвалы замка:
– Мама тоже таким займется, в городе… – он стоял в розарии, покуривая сигарету, – отправит ценные вещи в Мейденхед.
Питер, на мгновение, запнулся:
– Когда в Лондон вернешься, поезжай на реку, в имение. Возьми няню с собой. Уильяму понравится… – Тони коснулась его руки. Девушка заметила, как он покраснел:
– Спасибо тебе, Питер… – он посмотрел в прозрачные, немного припухшие, большие глаза:
