Эдуард Борнхёэ - Историчесие повести
Я ведь в твоих руках, ты можешь и сам вздернуть меня на виселицу, если это тебя позабавит, — возразил Гавриил с невольной язвительностью. — Это была бы самая подходящая расплата за те бесчисленные пощечины, что ты от меня получал.
Хорошо, что ты напомнил мне о пощечинах, — проворчал Иво, немного покраснев. — Это придает делу более серьезный оборот. Мне очень хочется повесить тебя вверх ногами, как это сделали с твоим дедом.
— Иво!
Словно глухое рычание вырвалось из груди Гавриила. Еще немного — и детские воспоминания Иво нашли бы себе подтверждение в новых пощечинах. Храбрый воин оторопело отступил на шаг назад и схватился за меч.
Я вижу, ты человек опасный, — сказал он нетвердым голосом.
Гавриил! — донесся из-за занавеса мягкий умоляющий голос. Гавриил, услышав его, задрожал всем телом. Он понял, что в своем внезапно вспыхнувшем гневе зашел слишком далеко. Сдержать себя было не легко, но Гавриил все лее овладел собой.
Не сердись, Иво! — сказал он спокойно. — Мы ведь выросли вместе, зачем лее нам постоянно травить и задирать друг друга? Я никогда не таил злобы ни против тебя, ни против твоего брата; если иногда я, по своей вспыльчивости, бывал неправ, то сам из-за этого страдал. Что мешает нам помириться и впредь оставаться друзьями? Подумай, ты счастливее меня и сейчас гораздо могущественнее, а долг всех счастливых и могущественных — проявлять милосердие и великодушие.
Я сам знаю, что повелевает мне долг, — проворчал Иво. — Нечего тебе меня учить. Моя первая обязанность — обезвредить опасного пройдоху. Ты — сын русского бродяги и бежал из дома моего отца прямо в Россию. Кто мне поручится, что ты теперь не русский
шпион?
Нет, Иво, я не шпион, — сказал Гавриил серьезно и печально.
Это, видно, произошло совершенно случайно — что русские напали на Куйметса как раз в то время, когда ты там находился?
Я пришел туда с совсем другой стороны и ничего не мог знать о намерении русских, стоявших в Пайде.
Удивительное совпадение! — насмешливо произнес Иво. — Зачем лее ты тогда явился в Куйметса, что тебе там нужно было?
Ничего. Я проходил мимо лагеря, и сам начальник мызных воинов пригласил меня туда.
Откуда лее ты шел и куда направлялся?
Я шел из Вынну, направляясь в Таллин.
Что ты делал в Вынну?
Был русским воином.
Опять странное совпадение, — насмешливо заметил Иво. — Русский воин из Вынну случайно попадает в мызный лагерь, и сам начальник приглашает его к себе. Это все так ясно, что невольно поверишь.
Я лее сказал тебе, что шел в Таллин.
Что тебе нужно было в Таллине?
Я разыскиваю своего отца.
Твой отец, вероятно, первый бургомистр в Таллине?
Мой отец леивет в Швеции.
Весьма вероятно, если только голод или виселица не сократили его драгоценную жизнь… Тише, тише, оставь свою дубинку в покое. То прекрасное время, когда мы угощали друг друга кулаками и дубинками, к сожалению, миновало. Сейчас мы с тобой поговорим по-другому.
Иво отдернул занавес у входа в шатер, велел десяти человекам войти и, указывая на Гавриила, сказал:
— Свяжите этого человека и отведите его в палат ку моего брата.
Люди, как волки, накинулись на Гавриила.
В ту лее минуту в другой половине шатра раздался болезненный, душераздирающий вопль. Гавриил вырвался из рук людей, бросился к постели Агнес и упал перед ней на колени. В глазах Агнес отражалось безумное отчаяние.
Они хотят тебя убить? — крикнула она с ужасом.
Это не беда, но что будет потом? — в смятении воскликнул Гавриил.
Сильные руки снова схватили его за ворот и за руку. Как разъяренный лев, вскочил Гавриил, стряхнул с себя нападавших, вытащил из дубинки меч и воскликнул, сверкая глазами:
— Живым никто меня не свяжет! Да падет моя кровь на твою голову, Иво Шенкенберг!
Не разыгрывай комедию, — холодно сказал Иво. — Никто не жаждет твоей крови, но ты подозрительный человек и за тобой надо следить. Ты останешься в заключении, пока мы не придем в Таллин.
А потом?
А потом суд разберет, виновен ли ты в разгроме Куйметса. Если суд решит, что ты не виновен, ты можешь с миром отправляться на поиски своего отца.
Выслушайте меня! — вдруг воскликнула Агнес.
Она приподнялась на постели, глаза ее горели, на бледном лице появилась легкая краска; девушка была изумительно хороша в своем глубоком душевном волнении. Как зачарованный глядел на нее Иво. В шатре все затихло.
Вам известно, что я — дочь владельца Куйметса, Каспара Фон Мённикхузена? — сказала Агнес твердым голосом.
Я это знаю, — пробормотал Иво.
Хорошо. Я свидетельствую и клянусь, что этот человек не виновен в падении Куйметса. Верите вы мо ему свидетельству?
Я верю, что вы, высокочтимая фрейлейн, этому верите; но, к сожалению, мой долг перед родиной повелевает мне быть недоверчивым., — ответил Иво улыбаясь.
Вы оскорбите меня и моего отца, если тронете этого человека, — воскликнула Агнес, вспылив. — Рыцарь Мённикхузен могущественен, и он дорожит им.
Я не боюсь угроз, — холодно ответил Иво.
Простите, я не угрожаю, я прошу, — пролепетала Агнес; в лице ее опять не осталось ни кровинки.
Не унижайте себя, фрейлейн фон Мённикхузен, — вмешался Гавриил, хмуря брови.
Вы сами видите, уважаемая фрейлейн, как упрям этот человек, — сказал Иво, пожимая плечами. — Даю вам честное слово, фрейлейн фон Мённикхузен, что я не жажду его крови. Я не трону и волоска на его голове, если он сам не выведет из терпения меня или моих людей. На нем лежит тяжкое подозрение, и он должен оправдаться перед судом в Таллине.
— Я не боюсь суда, но связать себя не позволю, — твердо сказал Гавриил.
Агнес с отчаянием вглядывалась в лицо Иво; на его упрямом лбу было написано, что уступок здесь ждать бесполезно.
Гавриил, одно слово! — тихо попросила Агнес. Гавриил наклонился к ней.
Помни: твоя смерть — это моя смерть, — прошептала ему на ухо Агнес. — Смирись ради меня!
Ты этого желаешь? — печально шепнул Гавриил в ответ.
Потом он выпрямился, бросил свой меч к ногам Иво и глухо произнес:
— Теперь делай со мной что хочешь!
В одну минуту руки его были связаны за спиной. Еще раз с грустной улыбкой склонил он голову перед Агнес, и люди потащили его вон из шатра. Агнес бессильно опустилась на постель…
С этого дня жизнь в лагере несколько изменилась. Если до сих пор Иво Шенкенберг спешил возвратиться в Таллин, то теперь он действовал так, будто хотел навсегда остаться на берегу реки Ягала. Он строго запретил шуметь около его шатра и никого туда не впускал, кроме опытной женщины, которая в лагере исполняла обязанности врача и слыла чуть ли не колдуньей. Эта старуха днем и ночью сидела у постели девушки, и благодаря ее заботам и лечению рана Агнес вскоре зажила. Часто, когда больная засыпала, Иво навещал ее. Подолгу смотрел он на лицо Агнес, перешептывался со старухой о том, о другом и удалялся на цыпочках, как только больная начинала проявлять признаки беспокойства. Когда Агнес не спала, старуха заводила с ней разговор и всегда умела ловко свести речь на Иво, превознося его до небес и всячески восхваляя; но если Агнес спрашивала о Гаврииле, старуха не находила достаточно слов, чтобы заклеймить этого «предателя родины и шпиона». Агнес вскоре заметила, что и похвалы, и порицания старуха высказывала по заранее обдуманному плану. Поэтому у больной чувство благодарности к сиделке охладело удивительно быстро, Агнес стала суровой и недоверчивой. Она радовалась, слыша, что Гавриил цел и невредим, а все другие речи пропускала мимо ушей.
Спустя десять дней после того, как Агнес была ранена, старуха сообщила Иво, что больная поправилась и хочет встать. Иво приказал старухе подождать во дворе и направился к больной один. Агнес сидела на постели.
— Что делает мой бедный спутник? — был первый ее вопрос.
Иво чуть заметно нахмурился.
Вы принимаете такое большое участие в этом человеке? — спросил он глухим голосом, жадно глядя на бледное лицо девушки и ее глубоко впавшие глаза, которые в полумраке шатра казались почти черными.
Он спас меня от смерти и плена, — ответила Агнес тихо, — как же я могу оставаться безучастной к его судьбе?
Ему было легко освободить вас из рук русских потому, что он сам привел их в Куйметса.
Это ложь! — с жаром воскликнула Агнес.
Иво пожал плечами.
Это покажет допрос на суде в Таллине.
Невинного никакой суд не может осудить.
Кто знает?
Подождите еще, Иво Шенкенберг! — попросила Агнес. — Не предавайте его суду, пока не явятся подлинные свидетели. Только мой отец может по-настоящему засвидетельствовать, виновен Гавриил или невиновен. Мой отец никогда не допустит, чтобы учинили беззаконие над человеком, спасшим от смерти его единственную дочь.
