Михаил Попов - Тьма египетская
Под окнами продолжали восторженно реветь полки Яхмоса. Широкая каменистая поляна была равномерно заставлена квадратами боевых сотен. Лучники и копьеносцы стояли не в сомкнутом, но в специально разреженном строю, что рождало ощущение громадности этого войска. Докуда хватало силы взгляда, простиралась эта впечатляющая картина равномерного, уверенного порядка.
Чтобы покинуть приёмную залу, жрецам — так специально было устроено — необходимо было пройти вдоль по балкону. И они прошли, кто, неприязненно косясь в сторону обширного зрелища, кто, повернув голову и в оба глаза пожирая глазами открывавшийся вид. Увиденное особенно сильно должно было подействовать на них именно после услышанного. Итак, Аменемхет ослабел и ослабел потому, что эта стройно орущая сила не с ним.
Яхмос в тот самый момент, когда шеренга жрецов была как раз у него за спиной, резко поднял вверх обе свои длинные руки. И произошло чудо — вся испускающая страшные звуки равнина смолкла. И наступившая тишина схватывала душу сильнее, чем давешний рёв. Всё замерло, и казалось, не только расставленные там внизу люди, но и сама природа, даже солнце, оставались неподвижными не сами по себе, а по приказу генерала. И жрецы сбились с шага и стали замирать один за другим, кто сразу, а кто, потыкавшись в спины соседей, подпадая под действие нового закона неподвижности.
Единственное, что продолжало двигаться, хотя почти тайком и совершенно в стиле общей бесшумности, это лёгкая белая пыль. Она плавала туда-сюда, заворачиваясь в медленные, полупрозрачные узлы, окутывая коричневые каменные икры воинов. Полки стояли по колено в этом бесплотном, бесшумном плеске. Когда же в воздвигнутую руками Яхмоса картину откуда-то справа ворвалась ещё и чёрная, дергающаяся в воздухе птица, номарх поспешил руки опустить, дабы в сердцах потрясённых жрецов не зародилось сомнение в том, что он всевластен.
Полковые трубы и глотки опять грянули приветственным хором, жрецы, как бы вдруг расколдованные, спешно покинули балкон.
Яхмос достал из-за пояса жезл и энергично махнул им. Общий шум снова стих, и по сотням полетел передаваемый глашатаями приказ. Квадраты построения стали сжиматься внутрь себя и сдвигаться к правой стороне громадного плаца. Там им предстоит перестроиться в колонну и втечь в ворота, за которыми лежат приземистые постройки казарм.
Некоторое время молодой номарх любовался завораживающим порядком этих многочеловеческих перестроений, потом вернулся в залу. Кресла, в которых недавно сидели жрецы, были уже расставлены у стен, наподобие внутренних стражников. Мягкий овал беседы с духовными вождями Верхнего Египта был в прошлом. Или они подчинятся общим правилам нового военизированного порядка восстающих Фив или... Яхмос недодумал мысль, перед ним стояли Санех, Хнумхотеп и Нутернехт. Начальник личной охраны номарха и командиры двух лучших полков — «Летящие стрелы» и «Поющие стрелы». Второй и третий, молодые люди двадцати с небольшим лет, аристократического, тонкокостного сложения, но загорелые до черноты, как погонщики буйволов, — следствие постоянной полевой, армейской жизни. Оба были из родовитейших семей. Например, род Хнумхотепа владел одним из крупнейших фиванских уделов Мах и ни в чём не уступал роду Яхмоса, ни в богатстве, ни в древности. Случись какой-нибудь незначительный каприз в игре исторических сил, и на фиванском троне могли оказаться не Камос с Яхмосом, но Хнумхотеп. Однако молодой аристократ и в мыслях не держал ничего подобного, всецело и даже радостно вступив в полное подчинение своему другу. Превосходство во всех смыслах Яхмоса над сверстниками было слишком очевидно. Начальник стражи, напротив, был выходец из простонародья, друг генерала по детским играм. Он был сыном всего лишь носильщика опахала над челом своего господина, но, видимо, какие-то гордые мысли, поднятые перьями этого опахала из извилин родовитого человека, залетели в голову мальчика Санеха, и он возомнил о себе. С помощью невероятной изобретательности, упорства и хитрости он сумел втереться в доверие и дружбу к Камосу и Яхмосу, которые в детские свои годы были отнюдь не так просты и доступны, как, скажем, сын князя Бакенсети. Только человеку, которого они знали с самого детства, могли молодые правители доверить свою безопасность. В отличие от аристократов офицеров Санех был невысок ростом, кожа его была почти бледна, и общий вид у него был почти изнеженный, следствие того, что большую часть жизни он проводил в тени садов и опахал.
Яхмос поблагодарил и одарил Хнумхотепа и Нутернехта. Они получили новые жезлы командующих полками. Жезлы были золотые, украшенные каждый шестью драгоценными камнями. Оба были и удивлены, и смущены столь высоким отличием. Ни после похода в Нубию, ни после захвата гавани на Красном море, где они снесли сотни вражеских голов и нешуточно рисковали жизнью, их так не благодарили. С другой стороны, они отлично знали, что Яхмос ничего не делает просто так. Стало быть, он так высоко ценит эту парадную демонстрацию нынешним утром. Странно. Санех тихо улыбался за их длинными, загорелыми спинами, он отлично понимал, в чём тут дело. Впечатлить старых святош было важнее, чем чернокожих дикарей и обнаглевших купцов. А сколько при этом пролилось крови, не самое главное.
После того как командиры полков почтительно откланялись, выступил вперёд вкрадчивый Санех и сообщил, что господина хочет видеть некая старуха, очень подозрительного вида. Расплющенный нос подёргал ноздрями — начальник стражи говорил несомненно безумные вещи. Какие могут быть старухи?! До старух ли в этот момент правителю Фив, строящему планы великой войны?
Санех достал из складок передника небольшой перстень и протянул господину:
— Она сказала, что ты захочешь с ней говорить, когда увидишь это.
Яхмос внимательно осмотрел вещицу:
— Старуха?
— Да.
— Без бороды?
Лицо Санеха на мгновение исказилось в лукавой гримасе:
— Бороды я не заметил.
— Где она?
— У меня за большим караульным сараем есть специальная комната.
Яхмос решительно зашагал вон из залы, угрожающе топча камень огромными подошвами. Тонконогий Санех привычно засеменил следом.
40
— Ты! — громко и недовольно сказал номарх, после того как старуха стащила с себя платок, парик и прочую маскировочную дрянь.
Хека удовлетворённо погладил голый подбородок и поклонился.
— Что тебе нужно?!
Колдун покосился на начальника стражи.
— Он должен знать всё, — непререкаемым тоном заявил Яхмос.
Хека понимающе закрыл глаза и несколько раз кивнул, потом вдруг осел на месте, мягко рухнул вперёд и попытался подползти к сандалиям номарха. Тот брезгливо отступил на шаг, как будто в ногах у него валялся не человек, а гад.
Пластаясь по полу, Хека просил, умолял о прощении, умолял страстно и многословно. Яхмосу был противен этот сомнительный нубийский выходец, но какого-то конкретного зла с его стороны он упомнить не мог. О его особой и секретной роли при верховном жреце молодой номарх догадывался, но был далёк от того, чтобы считать его самостоятельной силой в разворачивающемся вихре фиванских событий. Но сейчас этот однорукий урод явился сюда явно не как посланец Аменемхета. Иначе зачем бы понадобилось ему сбривать бороду и кутаться в бабьи тряпки? Кольцо, которым он настоял на встрече, было получено им год назад от Яхмоса в знак благодарности за то, что ему удалось облегчить, пусть и на краткое время, страдания брата Камоса. Яхмос в порыве благодарности подарил ему перстень с синайской бирюзой. Правда, со временем благодарность младшего брата номарха нубийскому лекарю потускнела и даже что-то сомнительное увиделось ему в его приёмах. Позднее неясные подозрения переросли в неприязнь и брезгливость.
— Ты скажешь, наконец, что-нибудь?
Хека сел на пятки, ещё раз глянул в сторону начальника стражи и быстро, кратко, внятно изложил то, с чем явился. К концу его рассказа Яхмос уже жалел о том, что Санех слышит этот разговор. Оказалось, что Камос совсем не был болен, а хитроумно отравлен им, Хекой, по приказу Аменемхета. Вывезенные из Нубии особые настои, если принимать их в определённом порядке, могут держать человека, и очень долгое время, в некотором помрачении воли и надломе телесного здоровья. Камос, в отличие от своего младшего брата, человека трезвого и независимого нрава, был личностью мягкой и уступчивой. Аменемхет без труда возобладал над его волей, подчинил своему влиянию. Камос слушал проповеди во славу Амона, принимал участие во всех важных храмовых церемониях и без всякого предела жертвовал, жертвовал, жертвовал. Ему нравилось угождать Аменемхету. Когда бы не брат, то отдал бы, наверное, все богатства рода в управление Амону. Но Камосу нравилось угождать и брату. Две тянущие в разные стороны силы сошлись в этом рыхлом характере. Чтобы окончательно взять номарха под своё управление, верховный жрец и пошёл на тихое преступление. Как-то под видом обычного питья на пиру он подал Камосу чашу со специально приготовленным напитком. Прошло несколько дней, и тот как бы заболел. Дальнейшее известно. Его лечили и не могли вылечить, только он, Хека, слуга Аменемхета умел на время смягчать страдания номарха, и поэтому власть верховного жреца над молодым правителем сделалась всецелой. Когда Аменемхету было нужно, чтобы номарх своей властью поддержал какую-нибудь его затею, то во дворец отправлялся он, Хека, с набором алебастровых флаконов и...
