Йожо Нижнанский - Кровавая графиня

Фицко тем временем извергал богохульные проклятия.

— Дни кастеляна сочтены! — кричал он. — Клянусь, ваша графская милость, что отправлю его прямо в ад!

Он хорошо знал, что только таким путем утихомирит разъяренную графиню. Тут же ему пришло в голову направить ее злость на кого-то другого. Сейчас самый удобный случай отомстить капитану! — осенило его. И он немедленно стал рассказывать, что утром были найдены два гайдука и Эржа, привязанные к деревьям в лесу. И сделали это пандуры, чтобы освободить Магдулу Калинову.

— Как они смеют нападать на моих людей? — негодовала она.

— Точно не знаю, — загадочно улыбнулся Фицко, — но можно догадаться. Капитан влюбился, поэтому послал трех своих самых верных пандуров освободить Магдулу.

— Пусть тотчас явится сюда капитан!

Предводитель пандуров вошел с улыбкой на лице, хотя и понимал, что над ним сгустились тучи. Поглядев на хмурое лицо госпожи и на лукаво ухмылявшегося Фицко, он сразу догадался, что его ждет.

— Что происходит, господин капитан? — накинулась на него графиня. — Ваши пандуры нападают на моих гайдуков!

Фицко победно ухмылялся. Капитан стоял перед Алжбетой Батори молча, но улыбка, в высшей степени возмущавшая госпожу, не сходила с его лица.

— Вы забываете о своем происхождении, о достоинстве своего сословия, господин капитан, если удостаиваете любовью холопку. Тем, что вы освободили ее, вы допустили наказуемый проступок!

Капитан молчал, а госпожа уже не владела собой:

— Я буду жаловаться вашим предводителям и позабочусь, чтобы вас не минуло наказание. А пока накажу вас сама!

Она ударила его по одной, затем и по другой щеке. На щеках воина закраснели отпечатки пальцев. Хоть кровь у него и кипела от гнева, он не переставал улыбаться.

— От вас, ваша графская милость, и удар для меня честь, поскольку ваши руки каждым своим прикосновением могут лишь оказать честь мужчине, в котором еще не иссякли рыцарские чувства. Если вы признаете меня виновным, я сам отдамся в руки вышестоящих чинов, и, прежде чем они произнесут надо мной приговор, я сложу оружие и знаки отличия капитана к вашим ногам!

Рыцарские речи капитана подействовали на госпожу самым удивительным образом. У нее прояснилось лицо, зато Фицко заерзал как на иголках.

— Но прежде всего я прошу вас выслушать меня! — продолжал капитан.

— Я слушаю.

— Вашу неприязнь, высокородная госпожа, мог пробудить только Фицко, мучимый слепой ревностью. Я вижу его насквозь и знаю все, что он мог сочинить про меня. Он сказал, что я влюбился в вашу подданную и нынешней ночью с помощью пандуров освободил ее.

Фицко чувствовал себя мышью, с которой играет проказливая кошка.

— В действительности Фицко сам влюблен в Магдулу Калинову, которой исключительно повезло, если ей удался побег, ибо она попала бы не в ваши справедливые руки, а во власть Фицко, жаждущего отомстить, за отвергнутую любовь!

— Врет, он все врет! — завизжал Фицко.

— Мне жаль, если мои пандуры действительно приняли какое-то: участие в этом деле. Уверен, что они могли сделать это только по ошибке, но я все равно найду виновника и самым строгим образом накажу его. Слуга ваш, высокородная госпожа, в вашем присутствии оскорбил меня, поэтому позвольте мне получить удовлетворение сию же минуту, прямо на ваших глазах!

— Да врет он, врет! — кричал Фицко.

— Чтобы отвести и тень подозрения относительно меня, ваша милость, — продолжал капитан, — дозвольте занять ваше внимание личными своими обстоятельствами. Посудите сами: я женат, в Прешове у меня прекрасная жена и четверо замечательных детей. Я был самым счастливым человеком, пока не получил приказа, оторвавшего меня от семейного очага. А теперь единственное мое желание — вернуться к семье. Разве я мог бы предать мою жену и детей и запятнать свою честь и имя связью с холопкой?

— Врет он, врет! — надрывался Фицко.

Капитан чувствовал, что он одержал верх. Он отвернулся от госпожи, которую убедительной речью склонил на свою сторону, холодно посмотрел на горбуна.

— Фицко, твой долг молчать, когда говорит дворянин, и держать язык за зубами, даже в том случае, если он и врет! — И он подошел к нему, сжимая лошадиный кнут в руке. — Я научу тебя манерам, как вести себя в следующий раз с дворянином!

И он стал хлестать его по чему ни попадя. Фицко прыгал как безумный, от кнута на его лице набрякали темные полосы. Кровь кипела в нем от ярости, но он не осмеливался обороняться.

Наконец, нещадно избитый, горбун догадался, что лучше всего поберечь свою шкуру. Он выбрался за дверь. Лицо у него горело, от боли и унижения он скрипел зубами.

Имрих Кендерешши подошел к госпоже:

— Прошу вас простить меня, ваша милость, что я не смог обойти вниманием оскорбление, а главное то, что Фицко по злобе своей пытался лишить меня вашего драгоценного расположения.

— Вы мне нравитесь, капитан, — улыбнулась она.

Он поцеловал ей руку и поклонился так изысканно, словно учился манерам где-нибудь во дворце.

— Вы снова снискали мое расположение!

В эту минуту в коридоре раздался испуганный крик.

Госпожа побледнела, капитан невольно сжал рукоятку пистолета.

— Эржика в опасности! — воскликнула она. И вместе с капитаном бросилась к двери.

Эржика Приборская всю ночь не сомкнула глаз. Час за часом прислушивалась она к постукиванию ночного сторожа, чья песня никогда прежде не звучала так грустно. Хотелось плакать. Сон одолел ее, только когда в комнату заглянул рассвет. Окончательно решив, что рано утром она исчезнет из замка, девушка немного успокоилась. Она уйдет незаметно и не покажется в Врбовом. На Беньямина Приборского Эржика была обижена. Но, вспомнив о Марии и Михале Приборских, взгрустнула. Неужели никогда больше она не увидит их?

Солнце прошло лишь малую долю своего дневного пути, когда она открыла окно, с наслаждением вдохнула свежий утренний воздух и оглядела двор.

Он был пуст, лишь время от времени показывался гайдук или кто-то из челяди. Эти не осмелятся остановить ее. Но вдруг по двору замельтешили слуги. И в ворота заглянуло несколько любопытных. Бежать, стало быть, невозможно. Сейчас как раз уходил гордо выпрямившийся кастелян Микулаш Лошонский, и люди таращили на него глаза. Потом она увидела пандурского капитана. Явно там происходит что-то необычное. У Эржики мелькнула новая надежда. Все так заняты, что скорее всего не обратят на нее внимания.

Поколебавшись немного, она выскользнула из комнаты, но, едва сделав шаг-другой по коридору, тут же застыла на месте.

Из гостевой залы доносился крик, частый топот ног, словно там яростно боролись. Когда она снова осмелилась двинуться в путь, из двери выскочил Фицко. Лохмы распущенные, лицо разбитое.

Он летел по коридору, словно слепой, и направлялся прямо к ней. Заметил он девушку только тогда, когда чуть было не наскочил на нее. Раздался торжествующий визг. И ей показалось, что Фицко стал вдруг вырастать до великаньих размеров. Горбун изготовился к прыжку. Запрет госпожи не обладал такой силой, чтобы укротить жажду мщения, которая бешено бурлила в нем.

В первое мгновение Эржика смотрела на него в ужасе — в голове мелькнуло подозрение, не проведал ли он, кто именно прострелил ему руку.

— Помогите! — крикнула она что было сил.

Фицко хищно прыгнул — Эржика успела увернуться.

Горбун в прыжке вырвал раненую руку из перевязи. Затем обе его руки уперлись в пустоту, ноги также. Он упал — по коридору прокатился гул. Эржика опрометью бросилась бежать. Фицко выругался, вскочил на ноги и кинулся за ней.

Из гостевой залы в это мгновение выбежал пандурский капитан. Эржика наскочила на него. Он зашатался, но не упал, даже подхватил ее.

Следом за капитаном в коридоре показалась Алжбета Батори. Фицко мгновенно заметил ее, остановился как вкопанный — словно перед ним выросла непреодолимая стена. На его внезапно побледневшем лице отразился дикий страх, он затрясся всем телом. Алжбета Батори по одному виду Эржики, дрожавшей в объятиях капитана, и Фицко, стоявшего перед ней в немом ужасе, догадалась, что произошло в коридоре.

— Фицко! — крикнула она, приходя в бешенство от гнева и возмущения. — Ты играешь с собственной жизнью. Ты нарушил мой запрет!

Эржика вырвалась из рук капитана и снова бросилась было бежать, но ее пригвоздило к месту жестокое зрелище: Алжбета Батори яростно стегала Фицко хлыстом капитана. Он стоял на коленях, а мелькавший кнут, от которого он не осмеливался обороняться даже руками, настигал его снова и снова. Лицо было все залито кровью. Вид у него был самый униженный.

Устав от ударов, госпожа отбросила кнут и сказала капитану:

— Капитан, выгоните этого негодяя во двор, пусть он там уляжется на «кобылу», а гайдуки отвесят ему сотню палочных ударов.