А. Сахаров (редактор) - Исторические портреты. 1762-1917. Екатерина II — Николай II
Любопытно, что, излагая аргументацию в пользу того или иного положения, Павел последовательно употребляет множественное число, как бы обозначая тем совместную с Н. И. Паниным позицию, но как только переходит к конкретизации этих положений и их преломлению в реальной политической жизни, начинает говорить от первого лица, от своего собственного имени («Таковое есть Сенат, оный я делю…», «Я надеюсь…», «Я оставляю прокуроров…» и т. д.). Этого не могло бы быть, если бы обсуждавшиеся с Н. И. Паниным конституционные установления он не усвоил бы как практические рекомендации в будущей своей императорской деятельности.
Не входя далее в подробности, выделим главное.
Документально устанавливается, таким образом, что Павел не только был посвящен в подготовку приуроченного к его воцарению конституционного проекта, но весной 1783 г., в последние дни жизни и первые дни после смерти Н. И. Панина, самым активным образом включился в его составление. Павел не просто усвоил коренные пункты панинской конституционной программы, но и существенно дополнил и развил ее по ряду важнейших сюжетов. При этом нельзя упускать из виду, что записи Павла, отразившие размышления Н. И. Панина и его собственные конституционные разработки, хронологически предшествовали окончанию Д. И. Фонвизиным основного текста конституционного проекта (по убедительной датировке Сафонова, это время между смертью Н. И. Панина 31 марта 1763 г. и моментом передачи Д. И. Фонвизиным конституционного акта П. И. Панину). Вполне очевидно поэтому, что конституционные разработки Павла должны были быть непременно учтены Д. И. Фонвизиным при написании им по поручению Н. И. Панина конституционного проекта — как бы влиться в общий состав его текста. Тем более, что, по предположению некоторых историков, Д. И. Фонвизин присутствовал при предсмертной беседе с Павлом. Мы говорим об этом с такой уверенностью еще и потому, что главные идеи, положения указанных выше записок Павла почти полностью совпадают с сжатой характеристикой М. А. Фонвизиным не дошедшей до нас основной части конституционного проекта. Значит, обнаруженные Сафоновым записки Павла предоставляют чрезвычайно ценный материал для реконструкции его содержания.
В свете открытия Сафонова мы можем внести коррективы в вопрос об авторстве этого проекта. Теперь есть все основания считать его творением не только Н. И. Панина и Д. И. Фонвизина, но и великого князя Павла Петровича.
Данный вывод представляется очень важным еще по одной причине. Как мы могли убедиться, Павел, несомненно, под влиянием Н. И. Панина, в своих размышлениях о способах ограничения самодержавия и роли в этом выборного Дворянского представительства пришел к признанию принципа разделения властей как основополагающего начала будущего государственного устройства России. Значение этого трудно переоценить. Ибо принцип разделения властей, выдвинутый передовой политико-правовой мыслью эпохи Просвещения, составляет и в наши дни родовой признак, фундамент любого последовательного конституционализма. Павел же, как теперь выясняется, явился первым в династии Романовых претендентом на российский престол, кто не просто признал этот факт, но и готов был, хотя бы в течение недолгого времени, в 80-е гг. XVIII в., претворить его на практике. Обычно в нашей литературе принято конституционалистские проекты такого рода относить лишь к началу XIX в. и связывать их с именем Александра I. В этом смысле можно сказать, что, предвосхитив политику Александра I, Павел заметно опередил свое время.
По убеждениям Павла и его сторонников, «фундаментальные законы», отличающие истинную идеальную монархию от самодержавного деспотизма, обязательно должны были включать в себя такое узаконение о престолонаследии, которое бы гарантировало стабильность правящей династии и «правильное», «твердое» управление государством.
На превратностях собственной судьбы Павел должен был вернее многих других почувствовать всю разрушительность для монархической государственности в России предусмотренного петровским Уставом 1722 г. (и подтвержденного, кстати, манифестом о восшествии на престол Петра III) права царствующего монарха назначать и менять по своему усмотрению наследника престола. Право это представлялось источником политических смут, многократно потрясавших верхи русского общества, именно оно на целые десятилетия ввергало Россию в стихию непредсказуемости. Но оно, это же право, в высшей мере устраивало Екатерину II во всех ее антипавловских поползновениях.
Строго говоря, вся послепетровская история российского самодержавия взывала к пересмотру порядка престолонаследия. Не только панинская группировка, но и стоявшие за ней влиятельные и старинные дворянско-аристократические роды, оппозиционные по отношению к новой екатерининской знати придворной челяди, «выскочкам» и фаворитам, не могли не поддерживать пересмотра на этот счет законодательства.
Текст конституционного акта, завершенного после смерти Н. И. Панина, видимо, не включал в себя законодательных положений на эту тему. Можно полагать, что он и не должен был специально ее касаться, так как посвящался определению объема и механизмов собственно конституционной части государственного устройства России, его же монархическую часть был призван регулировать «фундаментальный закон» о престолонаследии. Тем не менее его значение было оговорено в первом же абзаце первой записи беседы Павла с Н. И. Паниным 28 марта 1783 г. — как слова, скорее всего им (т. е. Паниным) сказанные. После тезиса о согласовании монархического принципа с вольностью сословий как гаранта от деспотизма следовало: «Сие все полагается уже вследствие установления и учреждения порядка наследства, без которого ничего быть не может; которой и есть закон фундаментальной». Новый закон о престолонаследии трактовался, как видим, наиважнейшим, исходным для всего остального законодательства. Об «утверждении Престолу российскому единого права наследственного „…“ с предпочтением мужской персоны и колена пред женской» говорилось и в «Прибавлениях» П. И. Панина, где пункты 8 — 14 были специально посвящены этому вопросу, престолонаследие по мужской линии провозглашалось и в рекомендованном П. И. Паниным Павлу проекте манифеста по случаю его воцарения.
Сам Павел еще в конце 1770-х гг. в переписке со старшими друзьями, имея в виду действовавший порядок престолонаследия, сетовал на то, что отсутствие в этом «фундаментальных законов» низводило Россию на степень азиатской державы. Сохранилось свидетельство о беседе Павла в феврале 1787 г. с прусским посланником Келлером, которому цесаревич говорил, что именно ему, имеющему наследников, предстоит «восстановить порядок, существовавший до Петра».
Толчком к этому послужил предстоящий отъезд Павла на театр войны с Турцией осенью 1787 г. Как раз в это же время как мы помним, движимая подозрениями в масонских связях Павла, Екатерина II предпринимает серьезные усилия по лишению прав Павла на престол в пользу внука. Совпадение чрезвычайно знаменательное и, надо думать, совсем не случайное. Придворная атмосфера была, видимо, настолько насыщена слухами об этих усилиях императрицы, а Павел уже тогда столь остро ощущал опасность для себя при таком повороте событий, что счел неотложным принять меры самозащиты по той же династической линии. Далее мы еще увидим, как в то самое время, когда Екатерина II стремилась, лишив сына прав на престол, устранить его политически, а возможно, и физически (ведь ходили же тогда слухи, что он будет заточен в отдаленный замок Лоде), Павел уповал — ни больше ни меньше — на смерть матери.
Так, на случай непредвиденных обстоятельств в связи с пребыванием в действующей армии, Павел, побудив предварительно Марию Федоровну отказаться от мысли когда-либо царствовать самостоятельно, подписал вместе с ней 4 января 1788 г. акт о новом порядке престолонаследия, «дабы государство не было без наследника; дабы наследник был назначен всегда законом самим; дабы не было ни малейшего сомнения, кому наследовать и дабы сохранить право родов в наследии, не нарушая права естественного и избежать затруднений при переходе из рода в род». Этот всеобъемлющий принцип был тут же реализован в указании на право первородства по мужской линии царствующего дома и соответственно — в объявлении наследником престола их старшего сына великого князя Александра, после же него — всего его мужского поколения и т. д.
Этим, однако, Павел не ограничился. Предвидя любые неожиданности при своем отсутствии в столице, он намечает еще ряд мер, призванных предотвратить какие-либо беспокойства в стране и в царской семье. Тем же 4 января 1788 г. датированы письмо его к сыновьям, завещание о распоряжении своим имуществом и личными вещами, письма к жене, в которых касается совсем уж, казалось бы, предельных ситуаций. Наконец, Павел пишет «Наказ» из 33-х пунктов об управлении без него государством. В нем, в частности, немало сказано о законодательной деятельности органов власти, предусмотрены меры по кодификации, определены функции Государственного совета и номенклатура высших должностей министерского типа, роль дворянства в поддержании в государстве законности, права и обязанности духовенства, «среднего состояния», помещичьих, государственных крестьян, выдвинута умеренная внешнеполитическая программа и т. д. Вместе с тем в «Наказе» отчетливо видны централизаторские устремления Павла, свойственные другим, в том числе более ранним его политическим мнениям. В организации монархической власти Павел уже тогда придавал слишком большое значение ее вертикальному срезу, проведенному сверху донизу принципу единоначалия и т. д., что, безусловно, отличало его позицию от взглядов на построение государства Н. И. Панина и Д. И. Фонвизина.
